Но здесь, конечно, не было утра. Лишь бесконечный день.

Сирокко к этому привыкла.

Она тосковала по всякой ерунде. Порой она жаждала снова увидеть звезды. Падающая звезда, загаданное желание.

Она присела на краешек постели. «Чего же ты хочешь, Сирокко? Тут нет падучей звезды, но все равно загадай желание — кто об этом узнает?»

Хотя славно было бы с кем-то этим желанием поделиться.

Стоило Сирокко об этом подумать, как она почувствовала себя страшно неблагодарной. У нее лучшие в мире друзья. Ей всегда везло на друзей. Так что не одна она тащит этот груз.

Но была особая общность, по которой она тосковала. Много раз Сирокко казалось, что такое возможно, что у нее может быть мужчина. Что же такое любовь? Пожалуй, она этого не знала. Она прожила так долго, что пересчитать своих почти любовников и почти любовниц ей не хватило бы пальцев. Первого любовника она завела еще в четырнадцать лет. Парень из университета... как же его звали?

Подумав еще раз, Сирокко задумалась — а не последний ли это был шанс. Как у капитана и у кандидата на командные посты у нее уже просто не было времени. Любовников-то масса, и все в физическом плане, но влюбись она по-настоящему, это поставило бы под угрозу ее планы. А как Фее... что-то всегда мешало.

Сирокко даже хотела пойти на уступку. Если не показывается мистер Райт, почему бы не обойтись мисс Райт? Она была так близка с Габи. Вот тут могло получиться. И все эти милые сердцу титаниды. Дважды она рожала — один раз по-титанидски, где задоматерью была другая. Другой раз — по-человечески. Взращивала ребенка в своем собственном теле. Давненько она о нем не вспоминала. Он вернулся на землю и ни разу оттуда не написал. А теперь он уже был мертв.

Ладно, Сирокко, с этим желанием все ясно. Дельце с тремя желаниями не работает на звездах — которых ты все равно уже не видела. Но мы все-таки пойдем на уступку и дадим тебе два по цене одного.

Она поняла, что просто любовника или любовницы было бы вполне достаточно.

Проще простого.

Сирокко утерла со щеки слезу. Там, внизу, пять титанид. Любая из них с радостью стала бы ее любовником или любовницей — в том числе и в передней манере, на что они так легко не соглашались. Но прошли десятилетия с тех пор, как она занималась любовью с титанидой. Это было нечестно. Все, что ей следовало сделать, это поставить себя на их место и задать простой вопрос. Разве они могли отказаться?

Конел...

Опустившись на колени, Сирокко застыла на полу. Лицо ее уже было влажным от слез.

Конел всегда был и теперь оставался ее мужчиной — стоило только попросить. А она никогда, никогда не могла лечь с ним в постель. Стоило только подумать, что она тогда с ним проделала, — и Сирокко уже тошнило. Ни одного мужчину не следует подобным образом лишать достоинства. Стать после этого его любовницей могла только тварь столь причудливая, какую Сирокко даже неспособна была себе вообразить.

Робин... Робин была теперь так мила, что Сирокко едва в это верилось. Что за чугунной и взрывной сучкой из смеси мочи и уксуса была она двадцать лет назад! Любой нормальный человек сказал бы тогда, что таких следует топить сразу после рождения. Наверное потому Сирокко так ее полюбила. Но с Робин у них нет и капли привязанности — той, что была у нее с Габи. Что, по сути, оказывалось тем же самым. Робин ожидало достаточно бед с Конелом и без стареющей Феи, которая стала бы играть на ее нервах.

Положив ладони на прохладные, гладкие доски пола, Сирокко стала опускаться, пока не коснулась их щекой. Зрение помутнело. Шмыгнув носом, она высморкалась и вытерла глаза, а потом тупо взглянула на полоску света под дверью. На полу не видно было ни пылинки. Только запах мастики — острый и лимонный. Сирокко расслабилась, а потом плечи ее задрожали.

Искра...

О Господи, да не хотелось ей быть любовницей Искры. Ей хотелось быть самой Искрой. Восемнадцатилетней и цветущей, свежей и невинной в любви. Быть влюбленной в старую усталую каргу. Все это обречено было на несчастье. Но каким... сладостным несчастьем казалось быть молодой, когда твое сердце впервые разбито.

Теперь Сирокко уже рыдала вслух — рыдала негромко — но остановиться не могла.

Она припомнила Искру — как она режет голубую воду с ловкостью нерпы, как эта крупная, неловкая девушка сперва болтается на концах парашютных строп, а потом парит как ангел без крыльев. Она увидела Искру поглощающей титанидские кушанья, ясноглазой и смеющейся. И еще подумала, как эта девушка одна в своей комнате готовит приворотное зелье, дабы завоевать любовь старухи Сирокко.

И тут Сирокко окончательно отдалась слезам. Лежа на прохладном полу, она горько рыдала обо всем, что было, что есть и что будет.

Одна малюсенькая частичка ее разума убеждала ее, что лучше бы немедленно с этим разобраться.

Потом возможность вряд ли представится.

Конел, казалось, уже час говорил с Робин.

Разговор давно ушел в сторону от плана Сирокко — который по-прежнему казался слегка нереальным, — и перебрался на другие темы. В последнее время говорить с ней было легко.

Потом Конел заметил, что Робин почти засыпает — и тут понял, что и он тоже. Искра все еще спала, свернувшись на своем большом стуле. Но все титаниды ушли. Конел не заметил, как они уходили. Конечно, титаниды несомненно умели двигаться тихо, но все равно — сущая нелепость. Пять здоровенных титанид — и он не заметил, как они вышли?

Тут он увидел, что Робин ему улыбается.

— Интересно, куда подевались наши мозги? — спросила она и зевнула. Потом нагнулась и поцеловала его в щеку. — Лично я — в постель.

— Я тоже. Увидимся.

После того как Робин ушла, Конел еще какое-то время сидел среди остатков трапезы. Потом встал и направился к лестнице.

В центре следующей комнаты, будто статуя, застыла Верджинель. Навострив уши, титанида с какой-то жуткой пристальностью смотрела в одну точку на потолке. Конел уже собирался что-то сказать, но тут Верджинель его заметила, одарила краткой улыбкой и вышла. Конел пожал плечами и поднялся по лестнице на второй этаж.

А там оказались Валья и Менестрель — причем точно так же застывшие. И уши у них стояли торчком. Выглядели они так, словно их что-то мучило.

Никто из них Конела не заметил, пока он не подошел вплотную. Тогда они просто посмотрели на него без слов приветствия и медленно двинулись к лестнице, по которой он только что поднялся.

Конел ничего не мог понять.

Пожав плечами, он вошел в свою комнату. Потом еще раз обо всем подумал — и высунул голову наружу. Две титаниды снова стояли недвижно и к чему-то прислушивались. На лестнице стоял Рокки — тоже прислушивался и тоже смотрел вверх.

Тогда Конел осмотрел потолок, который казался таким интересным титанидам. И ничего примечательного не увидел.

Интересно, неужели они прислушивались к чему-то на третьем этаже? Но все те комнаты были пусты. И он ничего не слышал.

Затем Рокки тихонько запел. Очень скоро к нему присоединились Менестрель и Валья, а Змей стал негромко подпевать Верджинели. Песнь эта пелась шепотом и имела для Конела не больше смысла, чем любая другая титанидская песнь.

Зевнув, он закрыл дверь.

Уже пять мириоборотов, пока Преисподняя продолжала свои беспорядочные блуждания, в Гиперионе строилось постоянное место расположения. Главными подрядчиками были железные мастера. Именно они подготовили площадку, что окружала юго-центральный вертикальный трос. Они проложили дорогу к просторным лесами Юго-Западной Реи. Мосты были построены как через мирную реку Эвтерпа, так и через бурную Терпсихору. Двести квадратных километров лесистых холмов вырубили, а древесину перевезли в Преисподнюю, где ее мололи, пилили, рубили, резали, сваливали в штабеля, состыковывали, сбивали гвоздями, шлифовали и украшали резьбой пять тысяч плотницких профсоюзов. Железная дорога гремела по пересеченной местности от копей, плавилен, кузниц и литейных Фебы, переваливая через горы Астерия и отодвигая сам полноводный Офион в сумеречную зону Западной Реи, а бесконечные товарняки везли металлические кости Преисподней по стальным лентам чужаков. К западу была запружена река Каллиопа. Озеро за плотиной теперь насчитывало двадцать миль в длину, и его воды грохотали через турбины и генераторы, откуда электричество подавалось по линиям электропередач, и башенные опоры строем расположились по тем самым местам, где прежде были титанидские пастбища.