Во внешнем кабинете теперь оказались пошатывающаяся, но воскресшая к жизни титанида — и три человека. Молодая женщина с красными, припухшими глазами направилась было прямо к послу и попыталась что-то сказать про своего ребенка. Но Валторна (Гипомиксолидийское Трио) Кантата молча прогарцевала мимо нее и вышла в коридор. Крис'фер заметил, что женщина тут же бросилась на грудь сурового вида мужчине. Счастливчик поспешно отвернулся. Хотя обвинения в ее глазах он бы не увидел; неоткуда женщине было узнать, что выбрали именно его.

Титаниду он догнал уже в туннеле и вынужден был трусить, приспосабливаясь к ее прогулочному шагу. Они обошли форт по северной стороне, вдоль Залива.

— Избавься от апострофа, — велела посол.

— Мм?

— Ну в имени. Пусть будет просто Крис. Терпеть не могу апострофов.

— Но я…

— И не вынуждай меня заявлять, что человека с таким дурацким именем, как Крис'фер, я просто не пошлю.

— Хорошо, да. В смысле, я согласен. Я изменю имя. Титанида отпирала ворота в изгороди, которая не подпускала публику к мосту. Открыла, и они прошли.

— А фамилию перемени на Мажор. Может, так ты избавишься от своего фатализма.

— Ага.

— Проверни все это через суд и пришли мне бумаги.

Они достигли основания громадной бетонной опоры моста. К ней недавно приварили металлическую лесенку. Уменьшаясь на расстоянии, лесенка вела к участку дороги между башнями. Причем без всякой защитной клетки.

— Свой паспорт найдешь на вершине Южной башни. Это небольшой гейский флаг — вроде того, что у посольства. Взбирайся по лесенке, потом по тросу, возьми флаг и возвращайся. Я здесь подожду.

Крис'фер посмотрел на лесенку, затем на землю. Потом вытер вспотевшие ладони о штаны.

— А можно узнать зачем? В смысле, если надо, то я готов, но что это значит? Прямо игра какая-то.

— Да, Крис, это именно игра. Это просто случайность; никакого смысла в ней нет. Если ты не сможешь взобраться по этой паршивой лесенке, тебя и на Гею посылать не стоит. Давай-давай, топай, парнишка. — Титанида улыбалась, а Крис подумал, что, несмотря на ее притворную симпатию к людям, чертовой твари будет весело, если он навернется. Тогда он поставил ногу на первую ступеньку, подтянулся ко второй — и вдруг почувствовал у себя на плече руку титаниды.

— Когда доберешься до Геи, — сказала Валторна, — не жди там слишком многого. Отныне и впредь ты будешь находиться во власти могучей и очень капризной силы.

Ковен был основан в конце двадцатого столетия, хотя и под иным названием. И было в нем вначале больше политики, чем религии. Большинство отчетов о ранних временах секты утверждают, что первые ее члены особенно серьезно к своим занятиям не относились. Очень немногие действительно веровали в Великую Матерь или в магические силы. Колдовство было поначалу всего лишь тем социальным клеем, что держал сообщество воедино.

Но время шло, дилетанты все больше пресыщались, более умеренные и мягкосердечные отходили в сторону — а оставшееся ядро стало воспринимать ритуалы на полном серьезе. Тогда пошли слухи о человеческих жертвоприношениях. Поговаривали, что ведьмы с холма топят человеческих младенцев мужеского пола. А в результате секта только теснее сплотилась против окружающего враждебного мира. Несколько раз им приходилось переезжать, пока они не оказались в отдаленном уголке Австралии. Там Ковен наверняка почил бы с миром, ибо все члены секты поклялись не рожать до тех пор, пока на Земле девственное размножение не станет реальностью. Но тут прибыл Визжач — и все изменил.

Визжач был астероидом — миллионы тонн железа, никеля, льда плюс вкрапления, что бежали подобно венам у «кошачьего глаза». В одно прекрасное майское утро Визжач сделался шипящей световой линией на южном небе. Лед быстро испарился, зато железо, никель и вкрапления врезались прямо в пустошь на самом краю владений Ковена. Одним из вкраплений оказалось золото. Другим — уран.

Хорошо еще, что Визжач угораздило рухнуть у самого края, ибо и на таком расстоянии ударная волна прикончила шестьдесят процентов верных ортодоксов. Новости о составе астероида разнеслись стремительно. За одну ночь Ковен из самой что ни на есть заурядной вымирающей секты превратился в религию, способную сравниться богатствами с католиками, мормонами и сайентологами.

Это также привлекло к группе нежелательное внимание. Не только австралийская пустошь стала теперь казаться неподходящим местом для поиска пристанища, достаточно удаленного от общества, — даже пустыня стала теперь чересчур легко достижимой.

К тому времени шел уже 2030-й год, и случилось так, что теперь у секты оказалось идеальное место для желанного пристанища.

Известно, что когда два тела вращаются вокруг общего центра гравитации, как, к примеру, система Луна — Земля, то создаются пять точек гравитационной стабильности. Две из них располагаются на орбите меньшего тела, но в шестидесяти градусах друг от друга. Одна находится между двумя телами; еще одна — на дальней стороне меньшего тела. Именуются они точками Ла-Гранжа и нумеруются от Л1 до Л5.

Л4 и Л5 уже содержали колонии, а другие только застраивались. Лучшим выбором представлялась Л2. Оттуда Земля оказалась бы полностью скрыта Луной.

Там и построили Ковен. Представлял он собой цилиндр семи километров в длину и в два километра радиусом. Искусственная гравитация обеспечивалась вращением; ночь — простым закрытием окон.

Но дни изоляции к тому времени как раз и закончились. Ковен стал одной из первых негосударственных групп, массовым порядком перебравшихся в космос. Первой — но не последней. Вскоре технология космической колонизации была улучшена, удешевлена, превратилась в обыденность. Строительные компании принялись выпускать такие колонии пошустрее, чем Генри Форд свою «модель-Т». По размерам колонии варьировались от умеренно гигантских до настоящих Бробдингнегов.

Подобное соседство начало напоминать Левиттаун, а главное — соседи были весьма странные. Едва ли не каждая мало-мальски экстремистская клика, банда сепаратистов или другое бредовое сообщество могло теперь позволить себе обзавестись домом в лагранжианах. Л2, к примеру, приобрела известность как Саргассова точка среди пилотов, которые тщательно ее избегали; а те, кому все же случалось через нее пролететь, именовали ее Игральным автоматом — причем без тени улыбки.

Некоторые из групп не желали отягощать себя обслуживанием и питанием сложного оборудования. Такие рассчитывали существовать в чисто пасторальном запустении внутри того, что, по сути, представляло собой большую и пустую консервную банку. Строители часто бывали счастливы оказать придуркам подобную услугу, понимая, что, если смонтировать грязной сволочи все это дорогостоящее оборудование, оно все равно будет варварски загублено. Каждые несколько лет одна из таких колоний раскалывалась и запускала своих обитателей поплавать в открытом космосе. Еще чаще происходило какое-нибудь нарушение экологии, и тогда люди отдавали концы от голода или удушья. При этом всегда находились желающие занять одну из оставшихся бандур, простерилизовать ее вакуумом и продать по сходной цене. На Земле всегда хватало отчужденных и разочарованных. ООН готова была от них избавиться и лишних вопросов не задавала. То было время спекуляции — внезапных возвышений и грязных приемчиков. От сделок, что заключались в те дни, пришел бы в ужас даже флоридский торговец недвижимостью.

Саргассова точка инкубировала в себе культуры, которые скорее напоминали раковые опухоли, чем человеческие сообщества. Самые репрессивные режимы за всю историю человечества зарождались и гибли в лагранжианах.

Но Ковен был не из таких. Хотя на Л2 его обитатели жили всего пятьдесят лет, их вполне можно было считать старожилами. И, подобно всем первым поселенцам, их поражали качества аборигенов. Все прежнее было напрочь забыто. Возраст, благосостояние и окружение вначале разрыхлили сообщество, а затем сплотили в жизнеспособную группу с удивительной долей личной свободы. Либерализм тайком заполз в их умы. Группы реформаторов сменили прежних сторонников жесткой линии. Ритуал вновь отошел на задний план, и женщины обратились к тому, что, пусть даже сами они того не знали, составляло изначальную этику их группы — к лесбийскому сепаратизму. Термин «лесбийский», впрочем, уже не имел своего прежнего строгого значения. Для множества женщин на Земле лесбиянство сделалось откликом на те несправедливости, что они терпели от мужского пола. В космосе же, в изоляции, оно сделалось естественным порядком вещей, неоспоримой основой всей реальности. Мужчины вскоре стали смутно припоминаемой абстракцией, страшилками для детишек — причем страшилками не особенно занимательными.