И полминуты спустя они услышали звуки рога — хриплые, как в древнем Эдисоновом цилиндре, но вполне различимые. Кларнет напел обертон, который растение вскоре повторило. Дальше наступила пауза — а затем обе темы прозвучали одновременно.

— Вот видите? — широко улыбаясь, пропел Кларнет. — Она слышит мою песнь и ценит ее.

— Прямо-таки концерт по заявкам радиослушателей, — заметила Габи. — Но что, если диск-жокей чью-то песню играть не захочет?

Сирокко, как смогла, перевела вопрос Габи.

— Чтобы хорошо петь, нужна практика, — заверил ее Кларнет. — Зато они очень добросовестны. Мать передаст быстрее, чем пробегут твои четыре ноги.

Сирокко стала переводить, но Кларнет ее перебил.

— Семена хороши и для постройки глаз, что видят в темноте, — пропел он. — С их помощью мы можем просматривать колодец ветров и узнавать о приближении ангелов.

— Похоже на радар, — заметила Сирокко.

Габи недоверчиво на нее смотрела.

— Ты что, собираешься верить всем россказням этих не в меру образованных кляч?

— Давай не поверим. Давай ты мне популярно расскажешь, как работают эти семена, раз электроника тут ни при чем. А может, тебя больше телепатия устраивает?

— Честно говоря, магию проглотить легче.

— Хорошо, пусть будет магия. А по-моему, в этих семенах всякие кристаллы и микросхемы. И если можно вырастить органическую рацию, почему нельзя вырастить радар?

— Рацию вырастить можно. Причем только потому, что я ее собственными глазами увидела. Увидела и больше, кстати, видеть не желаю. А радар вырастить нельзя.

Радарная установка титанид располагалась под навесом в передней части полевого госпиталя. Руби Голдберга она порядком бы озадачила. Состоял радар из орехов и листьев, от которых к горшку с почвой шел ряд толстых медно-красных побегов. Колыбельная пояснила, что в горшке с почвой сидит червь, вырабатывающий "существо силы". Еще там имелась полочка радиосемян, соединенных с клубками тонюсеньких стебельков. Соединенных, судя по всему, не как попало, ибо на каждом семени вокруг контакта со стебельком виднелось множество сочащихся соком укольчиков — очевидно, пробных. Попадались на глаза и другие хитрые фигульки, все до одной растительного происхождения — к примеру, лист, что светился, когда на него падал луч света от еще одного растения.

— Тут все очень просто, — радостно пропела Колыбельная. — Вот это пятнышко ложного пламени обозначает небесного гиганта, которого видно вон там, над Реей. — Она ткнула пальцем в точку на экране. — Смотрите, как из него уходит жизнь… вот! А теперь он сияет ярче, но сместился.

Сирокко начала переводить, но Габи перебила.

— Знаю я, как работает радар, — проворчала она. — Меня эта чертова клумба раздражает.

— Сейчас она нам не очень-то и нужна, — заверил ее Кларнет. — Сейчас для ангелов не сезон. Они прилетают, когда Гея выдыхает их с востока, и досаждают нам, пока она не втягивает их обратно в свою грудь.

Сирокко задумалась, так ли она расслышала; не пропел ли Кларнет "притягивает их обратно к себе на грудь"? Но тут мысль ее прервалась, так как Билл вдруг со стоном открыл глаза.

— Привет, — пропела Колыбельная. — Рада, что ты вернулся.

Билл сначала вскрикнул, а потом, потревожив больную ногу, завопил благим матом.

Тогда Сирокко оттеснила Колыбельную в сторону. Увидев знакомое лицо, Билл облегченно вздохнул.

— Ох, Рокки, и скверный же сон мне приснился, — сказал он.

Она погладила его по лбу.

— Не все там, наверное, было сном.

— Что? А, ты про кентавров. Нет, я помню, как этот белый баюкал меня и пел.

— Ну а сейчас-то у тебя как?

— Слабость. Нога болит меньше. Интересно, она поправляется или ее просто нет?

— Поправляется. И ты тоже.

— А как там… ну, это самое… короче, гангрена? — Он отвернулся.

— По-моему, гангрены нет. Нога заметно заживает после того, как лекарша с нею повозилась.

— Лекарша? Этот кентавр?

— Другого выхода не оставалось, — твердо заявила Сирокко, хотя сомнения вновь ее одолели. — Кельвин так и не прибыл. Я за нею присматривала, и похоже, она знает, что делает.

Сирокко показалось, что Билл снова заснул. Но довольно скоро он открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Я бы предпочел другое решение.

— Билл, все было просто ужасно. Она сказала, что ты умираешь, и я ей поверила. Оставалось либо ничего не делать и дожидаться Кельвина… а я, между прочим, не знаю, чем бы он сумел тебе помочь без всяких медикаментов… тогда она сказала, что уничтожит микробов, и мне показалось вполне разумным…

Билл тронул ее колено. Рука его была холодна, но уже не тряслась.

— Ты сделала то, что надо, — сказал он. — Вот увидишь. Через неделю я уже встану на ноги.

Близился вечер — а близился он, как всегда, с мучительной монотонностью. Сирокко вдруг поняла, что кто-то трясет ее за плечо, — и стремительно заморгала.

— Прилетели твои друзья, — сообщил ей Фокстрот.

— Там тот самый небесный гигант, которого мы уже видели, — добавила Колыбельная. — А они у него на борту.

— Друзья?

— Да. Ваш лекарь и еще двое.

— Двое… — Сирокко вскочила на ноги. — Двое! А вы про них уже что-нибудь знаете? С одной все ясно. А кто еще? Вроде нее — или мужчина, как мой друг Билл?

Лекарша нахмурилась.

— Я в замешательстве. Честно говоря, я не знаю, кто из вас мужчина, а кто женщина, раз вы скрываете половые органы за полосками тканей.

— Билл мужчина, а мы с Габи женщины. Я тебе потом все объясню. Так кто же там на небесном гиганте?

Колыбельная пожала плечами.

— Гигант не сказал. Он ваш пол не лучше меня различает.

Свистолет завис над фургоном и колонной титанид, которые остановились, чтобы дождаться выброски. Расцвел парашют с темной фигурой на стропах. Кажется, Кельвин. Точно Кельвин.

Пока Кельвин плыл вниз, в небе раскрылся еще парашют — и Сирокко силилась разглядеть, кто же под ним. Странно. Кто-то очень крупный. Затем раскрылся третий парашют. И четвертый.

В небе расцвел добрый десяток парашютов, прежде чем под одним из них Сирокко высмотрела Джина. Под другими, разумеется, висели титаниды.

— Эй, да ведь это Джин! — завопила Габи. Она, вместе с Фокстротом и Кларнетом, стояла чуть поодаль. А Сирокко осталась в фургоне. — Интересно, а Апрель…

— Ангелы! Ангелы атакуют! Стройся!

Даже не крик — дикое верещание. Хлещущий ненавистью, голос титаниды вдруг потерял всю свою музыкальность. Сирокко даже дара речи лишилась, немо наблюдая за тем, как Колыбельная, склонившись над экраном радара, выкрикивает приказы. Лицо титаниды перекосилось, все мысли о Билле вылетели из головы.

— Что происходит? — начала было Сирокко — но тут же резко пригнулась, когда Колыбельная махнула прямо через нее.

— Ложись, двуногая! И не ввязывайся!

Сирокко взглянула в небо — а все небо кишело крыльями.

Ангелы падали с обеих сторон пузыря. Десятки удивительных существ, сложив крылья, набирали скорость — и набрасывались на беспомощно плывущих вниз титанид.

Тут раздался резкий скрип кожаной упряжи, и фургон рвануло вперед. Сирокко и пикнуть не успела, как уже лежала на полу. Едва не вылетев в открытую заднюю дверь, она все-таки сумела встать на четвереньки — и сразу же увидела, что в этой двери, обеими руками цепляясь за края, висит Габи. Сирокко помогла подруге влезть в фургон.

— Что за дьявольщина? — В руке у Габи был бронзовый меч, которого Сирокко прежде не видела.

— Ой, смотри! — Билла сбросило с койки. Подобравшись к больному, Сирокко попыталась затащить его обратно, но фургон дико скакал по камням и рытвинам.

— Стойте вы, мать вашу! — завопила Сирокко. Потом пропела примерно то же самое по-титанидски. Эффект — нулевой. Двух впряженных в фургон и рвущихся в бой титанид остановить уже ничто не могло. Одна из них свирепо размахивала мечом и верещала как сатана.