На следующее утро все городские жители опять шли с горячим интересом к доскам объявлений, приглядывались к стенам домов, ко всевозможным столбам — они искали свежую сводку. И она была. Так и пошло — каждый новый день новая сводка.

Писали, а вернее сказать — рисовали сводку от руки, крупными печатными буквами. Так и читать удобней, можно издалека, и легче скрыть почерк писавших. Но эта «печать» отнимала много времени и не позволяла заготовлять сводки в таком количестве, чтобы мог читать весь город. Подпольщикам нужна была своя типография, хотя бы только шрифт…

Достать шрифт вызвался Павел Тетерин. Привлекая его в подпольную группу, Иван не ошибся, наоборот, показал себя прозорливым. Никто из подпольщиков не умел так скрывать свою ненависть к фашистам, как Тетерин. Все другие старались не знакомиться с ними без особой нужды и даже не встречаться, а Тетерин ухитрялся «дружить». Он так мастерски носил маску беспечной детской веселости, глуповатого благодушия, что был вне всяких подозрений. А как певец, музыкант, танцор, артист на все руки имел свободный доступ ко многим гитлеровским офицерам, любившим покутить.

Ради шрифта он завел «дружбу» с наборщиками типографии, печатавшей фашистские приказы населению города, и вскоре притащил несколько килограммов свинцовых печатных букв.

Сделали деревянные плахи с гнездами для шрифта. Сначала листовку наберут на плаху, смажут набор краской, потом шлеп плахой по бумаге — и листовка готова.

Вместо рукописных сводок появились печатные, а наряду с ними всякие листовки и призывы:

Сводки и листовки не надо было высматривать, искать, их расклеивали щедро, они сами бросались в глаза. Валя Бурцева прятала их меж бревен и досок, наклеивала на вагоны, которые увозили лес.

Несколько месяцев город видел только облавы, расстрелы, виселицы, о положении на фронте слышал только фашистскую ложь: Москва пала, Красная Армия разгромлена, скоро весь Советский Союз станет германской провинцией.

Не всяк человек мог сохранить веру, что враг будет изгнан. Многих придавило уныние: бороться бесполезно; если уж не могла победить армия, то мы, безоружные, плененные, что можем мы?! Только умереть зря, впустую.

И вдруг в этот мрак, в этот кошмар, в эту ложь ворвалась правда: Красная Армия не отступает, а, наоборот, наступает, уже далеко отбросила захватчиков от Москвы; попавшие в немецкое иго не забыты, к ним идут братья-освободители. И загорелась вера в освобождение, в победу, уныние сменилось отвагой, бессильная ненависть к врагу увидела возможность борьбы и победы.

Очень интересно получалось с листовками, которые Валя Бурцева отправляла по железной дороге, они попадали в самые разные места, и оттуда, в ответ на них, в тех же вагонах приезжали другие листовки — свидетели того, что везде шла великая битва за Родину, за освобождение. В подпольную группу начали вступать новые члены, группа стала способна делать больше, чем только распространять листовки, и занялась добычей оружия, необходимого для вооруженного восстания.

Основание подпольному арсеналу положил опять же весельчак Павел Тетерин. Один из немецких «дружков» пригласил его к себе на именины. Павел сказал об этом подпольному комитету. Ему разрешили пойти в гости и дали задание добыть оружие. Когда именинник и гости перепились, Тетерин незаметно вышел из дома и поджег во дворе сарай, где хранился бензин. Огонь перекинулся на дом именинника. Кутилы выбежали на улицу, а Тетерин — обратно в горящий дом, нашел позабытый хозяином пистолет и скрылся под дымовой завесой пожара.

Старый деревянный дом сгорел дотла, именинник, дружок Тетерина, решил, что пистолет тоже сгорел, ему и в голову не пришло подозревать кого-то в похищении.

Ободренные удачей и вооруженные этим первым пистолетом, подпольщики решили устроить большую охоту за оружием. Для этого выбрали загородную автомобильную дорогу, которая виляет среди глубоких карьеров, холмов руды, шлака и всякого рудного и заводского мусора, вывезенного на свалку. Темной ночью натянули через дорогу стальной трос, сами притаились за грудами шлака. Вскоре раздался нетерпеливый летучий рокот немецкого мотоцикла, какой бывает при скорости километров сто в час. Налетев на трос, мотоцикл сделал дикий прыжок назад, а мотоциклист — такой же прыжок вперед и упал, как по заказу, головой о дорогу, вымощенную жестким железистым камнем. Он умер, не успев попрощаться с жизнью. Подпольщики сняли с него автомат и пистолет, а труп человека и труп мотоцикла бросили в глубокий безработный карьер.

И хотели уже убирать трос, как снова послышался рокотливый шум бегущей машины. Это была открытая легковушка с яркими фарами. Шофер, должно быть, заметил ловушку и резко застопорил. Подпольщики открыли огонь по неподвижной машине. Крики, звяк пуль по железу, и все затихло. В машине были три фашиста. Подпольщики убили всех, сняли с них три пистолета, два автомата, шесть гранат, обмундирование. Убитых спустили в тот же карьер, а машину подожгли.

Бывали удачи и покрупней этих. Владевший немецким языком Иван Громов часто надевал немецкую военную форму. У подпольщиков было несколько комплектов такого обмундирования. И когда удавалось выследить немецкий обоз с оружием, Иван приставал к нему, заводил разговоры с конвоем, а поодаль неприметно следовали другие подпольщики. Заговорятся, зазеваются конвоиры — и подпольщики тянут, что им нужно. Так, разными путями, вооружили всех подпольщиков и, кроме того, собрали порядочный запас, хранили его в тайных подземельях, в свежих могилах на кладбище, в заброшенных рудниках.

Подпольный комитет решил подорвать немецкий железнодорожный состав с боеприпасами. Достать взрывчатку, выследить эшелон и подорвать его выделили группу под командой Ивана Громова. Остальные подпольщики должны были уносить и прятать оружие из подорванного эшелона.

С вечера на ночь к Ивану пришел Павел Тетерин. Утром они встали по темну, Иван оделся немецким ефрейтором, Павел — солдатом, оба крепко вооружились и ушли.

По дороге к ним присоединился советский шофер, тоже в немецкой форме, один из тех товарищей, что выходила Валя Бурцева в своем подпольном госпитале. Пришли в немецкий автомобильный парк. Иван предъявил бумагу, сказал несколько слов по-немецки, и ему дали грузовую машину. На своих помощников Иван глядел зверем, как полагается немецкому ефрейтору, приказы отдавал больше жестами и взглядами, чем словами.

Тетерин вскочил в кузов, шофер сел за руль, Иван — рядом с ним, и поехали. Через город и еще километров десять проехали благополучно. Потом Тетерин заметил, что позади мчатся три мотоцикла. Это показалось ему подозрительным: очень уж сильно нажимали они. Тетерин постучал в кабину. Иван на ходу перебрался в кузов, ему тоже показалось, что мотоциклы не случайные попутчики, а погоня. Он приказал шоферу на первом же распутье свернуть с большака к зародам сена, туда же свернули и мотоциклы.

Сомнения, погоня или не погоня, кончились, и подпольщики открыли огонь. Передний мотоциклист упал. Неуправляемый мотоцикл свалился набок, но и в таком положении продолжал бешено реветь и крутить колесами. Два других мотоциклиста съехались вместе, посовещались, потом один помчался обратно в город, а другой остался преследовать подпольщиков. Но, преследуя, держался все время на безопасной дистанции.

Ни удрать от него, ни догнать и пристрелить его подпольщики не могли: мотоцикл гораздо ходчей и увертливей грузовика. А делать что-то и немедля было необходимо. Тогда Иван оставил Тетерина в кузове обороняться, а сам перелез в кабину. И вот машина на предельной скорости пошла, как говорят, к черту на рога — по буграм и рытвинам, по кочкам и камышам старой речной поймы — и со всего ходу ухнула в болото.

Все выскочили. Иван сказал:

— Пошли! — И добавил про машину: — Теперь ее не вытянет ни полк чертей, ни сам сатана со всем своим адом.