Зачем ему все это? Он ведь артистом хотел быть, а не мочильщиком, он даже конкурс в Вахтанговское успел выдержать, исполнив перед комиссией три монолога подряд — Чацкого, Гамлета и Шмалько (последний по просьбе какого-то замухрышки-профессора, желавшего «точно уяснить масштабы молодого дарования»). Он успел в первый день сентября прослушать вступительную лекцию самого Винникова, великого Винникова, снявшегося в «Чечне», мировом голливудском блокбастере, а назавтра его подняли с постели, предъявили повестку и повели, мама плакала, отец молчал, а люди из военкомата улыбались мрачно, безжалостно и радостно. Мрачно — потому что понимали: с Камы ему, скорее всего, не вернуться. Безжалостно — потому что другого выхода у них не было: работа есть работа. И радостно, конечно, поскольку их-то эта чаша минует, им-то самим, тыловым крысам, не придется вкалывать себе «присказку» перед атакой или мочиться от ужаса, если доза окажется слишком маленькой.
Он выставил вперед хлопушку и, не глядя, нажал на кнопку прицела. Оружие в его руках шевельнулось, будто живое, нашло цель, которую он даже не видел, и хлопнуло, будто кто-то сильно ударил в ладоши на театральной премьере. Он сам так хлопал — до боли, — когда в Малом давали «Зеленую стену в белом соусе праха», модернистскую комедию Лисина, от которой одни балдели, другие плевались, а третьи, вроде него, бредившего театром, приходили в экстаз и ловили каждое слово, каждое движение актеров, каждый выплеск декорационной голограммы…
Вот. Похоже, что луч, пропетляв в высокой траве, поразил-таки цель. Вопль, раздавшийся снизу, не оставлял в этом, казалось бы, никаких сомнений. Но он-то знал, что вопить мог и вполне живой татарин, изображая раненого, а раненых — такой поступил приказ — нужно брать, потому что… Ах, какая разница? Он совершенно не помнил и не понимал, почему, черт бы их всех задрал, нужно брать раненых и добивать их самому. Ты пойдешь его брать, а он, вместо того, чтобы лежать, как положено при лучевом поражении, возьмет тебя сам и потом добьет, потому что у них тоже приказ, и тоже живодерский.
Он продвинулся метра на два к краю, до начала крутого склона оставалось совсем немного, дальше было уже совсем опасно, дальше он ползти не собирался, разве что поступит прямое указание майора. Выставил хлопушку и произвел второй, контрольный выстрел по той же цели, хотя энергию полагалось беречь, до подзарядки отсюда километров десять, если, конечно, тыловая служба не подсуетилась, а суетиться они не любили, зачем им суетиться, им матобеспечение беречь нужно, а не солдат на передовой.
Тишина. Можно попытаться… Нет, не такой он дурак, чтобы…
«Рядовой Таршис, — зазвучал из „кнопки“ в ухе злой голос майора Тихова, — ты что, заснул, паскуда? Поразил цель — вперед!»
«Слушаюсь!» — пробормотал он. Действительно, пора. Если он сейчас не поднимется, то… Лучше об этом не думать. Лучше не думать вообще, иначе, как обычно, начнешь спрашивать себя: зачем все это? Почему он должен умереть за какую-то там государственную целостность, которая была ему совершенно до фонаря? Он не боялся умереть, после «присказки» он вообще ничего не боялся, но ему все это было просто неинтересно. Татары, русские, Казань, Москва, мир, война — к чертям.
«Рядовой Таршис! — истерически бился голос майора, то же самое наверняка слышал сейчас каждый боец роты десанта, фамилия менялась, уж это штабной компьютер мог обеспечить, а вопль записан был еще с прошлой высадки. — Считаю до трех, после чего ввожу прикрытие!»
Будь ты проклят! Можешь не считать. Он пристегнул хлопушку к плечевой вешалке, поднялся на одно колено и в секунду произвел визуальный осмотр. Трупы не пошевелились, это действительно были трупы, а вопил кто-то живой из куста в сотне метров. Стометровка. Секунд двенадцать — будь это на плацу, он пробежал бы вдвое быстрее, но здесь, да еще с выкладкой…
Он поднялся в рост и…
«Нет! Нет!» — это была то ли его мысль, то ли чужая, то ли предсмертный вопль, то ли страстный шепот любовного экстаза. Ах, какая в том разница? Ему показалось, что это последний звук, который он слышал в жизни, потому что…
— Это не мог быть я, — подумал Генрих. — Не знаю почему, но мне так кажется.
— Татарская кампания, — сообщил Виктор. — Сорок второй год. Тогда только-только поступили на вооружение лучевики-хлопушки. А «присказку» начали колоть, кажется, лет на десять раньше.
— «Присказка», — вмешался молчавший до сих пор Влад, — не всегда действовала так, как нужно. Позднее стали использовать «завязку», она действительно превращала солдата в зомби.
— Вы помните это? — с интересом спросил Ариман.
— Похоже… — Влад помедлил, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Похоже, что я начинаю вспоминать то, что действительно происходило со мной. Нет, не татарскую кампанию, в ней я не участвовал. Но слышал многое. Тактику действий мелких групп спецназа на территории, где произошел вооруженный мятеж, мы проходили на курсах.
— Мы тоже, — сообщил Ариман. — Я учился в юридическом колледже, мне было девятнадцать… Да что я вам это рассказываю? Смотрите сами.
Показал он, однако, не то, что собирался, а совсем другую историю, случившуюся с ним на второй год после свадьбы и третий месяц после начала работы в детективном агентстве «Феникс». Алена была беременна, должна была родиться девочка, а он хотел мальчика и как-то сказал жене, что нужно было подождать: если бы она забеременела на полтора месяца позже, точно был бы мальчик, это и медицинские карты показывали, и астрологические знаки говорили о том же самом.
Он помнил тот вечер: они смотрели по телекому новости, репортаж из алтайской деревни, где российский спецназ вытравил тысячу двести человек, поскольку в центр поступила информация о том, что три женщины в этой глухой дыре заболели СПИДом-б, а единственной мерой против этой болезни было тогда уничтожение всего живого в радиусе не менее трех километров.
«Какой кошмар, — сказал он, глядя на то, как по ковру гостиной ползло пламя, подбираясь к трупу, лежавшему у дивана, где сидела Алена. — Они ведь могли заразить весь район, а оттуда рукой подать до магистрали! И если бы перекинулось на Сибирь»…
«Они хотели жить, а их убили!», — произнесла Алена громким шепотом и подобрала ноги, будто могла коснуться лежавшего неподалеку тела. Кадр сменился, и вместо пламени в гостиной появился майор Липатов, тот, которого впоследствии назвали «Тигром Алтая», он держал руки поверх висевшего на груди «деммлера» и хорошо поставленным голосом произносил правильные слова о здоровье россиян, повторяя слово в слово недавнее выступление в Думе главы правительства господина Резникова.
«Их убили эти… Этот! — продолжала Алена. — И ты хочешь, чтобы я родила мальчика! Чтобы он вырос и стал таким… Чтобы он убивал… Там была… Ты видел? Там была девочка, а он ее из этого… Он… Выключи, я не могу больше!»
«Да что ты, в самом деле? — удивленно сказал Аркадий и подал звуковую команду на переключение программы. — Что с тобой, Аленушка? Можно подумать, что в первый раз»…
«Я! — неожиданно твердым голосом произнесла жена, глядя Аркадию в глаза. — Не желаю! Рожать! Мальчика! И прекрати говорить на эту тему! Ты понял?»
«Понял, понял…» — пробормотал Аркадий и попытался обнять Алену, но она вывернулась, ее ладонь уперлась ему в грудь.
«Ненавижу! — говорила Алена, подкрепляя свои слова ударами ладони. — Всех вас! Мужчины — сволочи! Ты! Тоже! Тебе бы только убивать, убивать, убивать»…
«Ну что ты, — бормотал Аркадий, не понимая причины неожиданной вспышки, — о чем ты говоришь»…
Тогда он не знал, а сейчас неожиданно вспомнилось, как потом, в коридоре родильного отделения он встретил статного спецназовца, лейтенанта Поздеева, с которым был знаком шапочно, бывший сокурсник по колледжу пригласил их с Аленой на вечеринку, а лейтенант пришел туда с женой. Аркадий знал, что жена Поздеева не собиралась рожать, что же он делал в больнице, к кому приходил? И еще вдруг вспомнилось, как Алена незадолго до родов куда-то пропала: вышла погулять, ей было уже трудно ходить, и она просто сидела на скамеечке, но не вернулась вовремя и на вызовы не отвечала. Он искал жену четыре часа, звонил даже в морги, но больше всего боялся, что Алену похитили киддеры, с них станется, и как ему с его зарплатой платить выкуп? Он уже начал сходить с ума, когда Алена вернулась и, будто ничего не случилось, сказала, что дышала воздухом (каким воздухом? В Москве при пиковой нагрузке даже на воздушные путепроводы?) и забыла о времени, а телефон просто не слышала. Он еще подумал тогда, что Алена чего-то недоговаривает, и провел небольшое расследование. Жену его действительно видели гулявшей, да, именно гулявшей и даже входившей в подъезд дома, где ей вроде бы нечего было делать, разве что… Там жил этот Поздеев, но с ним у Алены не могло быть никаких дел, никаких, никаких…
