До утра не сплю совсем. Я не привык, когда кто-то рядом вот так близко, дышит в шею: сначала рвано, иногда всхлипывая во сне, а потом уже размеренно, горячо, иногда прикасаясь губами к коже. Чувствую себя аллергиком, который от души объелся того, что его убивает. И какая разница, что зудит и чешется, если просто тупо хорошо.

В шесть тридцать срабатывает будильник. Телефон в заднем кармане - и даже если бы я не хотел разбудить свою замороченную писательницу, достать его быстро все равно не получится. Так что пока вожусь, она просыпается и сладко зевает. Возится рядышком, громко сопит.

Даже странно, что не замечал всего этого раньше.

— Прости, мужчина, я больше не буду спать на тебе, как блин, - извиняется сонным голосом. - Не помню, как выключилась. Надо было стряхнуть меня на пол вместе с одеялом.

— Ой, да хватит уже, - делаю вид, что ворчу, и пресекаю ее попытки выбраться из-под одеяла.

Встаю сам и отворачиваюсь.

Она же вот тут - рядом и почти голая, я видел только край тонкой домашней майки.

Муж и жена мирятся сексом - это нормально. Но после всего...

Я подожду, пока она сделает первый шаг, потому что еще один отказ или добровольно-принудительное исполнение супружеского долга меня на хрен доведут до белого каления.

— Я успею приготовить завтрак, - все-таки возится Очкарик, так что приходится применить силу и затолкать ее обратно под одеяло.

— Спи, женщина! Хватит тут быть мученицей. Я последние пятнадцать лет без завтраков жил и не помер, один день точно протяну. Выспись лучше, поняла?

Йени придерживает двумя руками край натянутого до самого кончика носа одеяла, кивает и почему-то шепотом говорит:

— Я список написала, что нужно... ну, к Новому году.

— Ну и отлично, как раз завтра суббота. - Вообще для меня все эти праздничные приготовления совсем не то, что принято называть «духом Нового года». Скорее какая-то определенная последовательность действий, которые нужно сделать. Ритуал «бытия как все». Но, может быть, в этом году будет как-то иначе? Все-таки теперь у меня семья. - У тебя там очень большой список?

Она что-то прикидывает в уме и с немного испуганным видом озвучивает:

— Сорок девять пунктов. Он в телефоне. Я могу скинуть тебе. Вычеркнешь лишнее.

— Сорок девять пунктов? Женщина, ты смерти моей хочешь?

— Я согласна на компромисс, - быстро говорит Очкарик. - Кроме, пожалуй, пунктов семь, двенадцать, двадцать пять и сорок три.

Понятия не имею, что там, но чутье подсказывает, что именно их-то мне и захочется вычеркнуть в первую очередь.

Уже на работе, когда выдается свободная минута, и я открываю присланный писательницей список, понимаю, что у нас с ней кардинально разные представления о том. что такое приготовления к Новому году. Потому что для меня это вполне конкретные вещи: купить пару бутылок дорого коньяка, забить холодильник всякими деликатесами, чтобы за праздники тупо оторваться и отоспаться, закинуть деньги в мой игровой аккаунт и купить пару игр для приставки. И достать искусственную елку, которая в свернутом виде прямо в мишуре лежит где-то в подсобке у меня на холостяцкой квартире.

Ноу Очкарика в списке просто какие-то... гммм... чудеса.

И чисто женская розовая хрень: вырезать снежинки, разрисовать окна специальными красками, найти сосновых и еловых веток и сделать венок на дверь. И, конечно, один из тех пунктов, которые вычеркивать нельзя: купить белые елочные шары и разукрасить их вручную. С припиской: «Взамен разбитых».

Циник во мне злобно ржет и качает головой, приговаривая: «Ну все, мужик, ты попал».

Но

Да блин, ладно, хоть попробовать-то можно?

Поэтому, когда Йени присылает сообщение, обходными путями интересуясь, посмотрел ли я список и что думаю, с трудом, но все же подавляю в себе желание выдать в ответ что-то ехидное, что я думаю об этих ее «розовых овечках».

Это же моя жена. Она видела меня «без брони». И я попробую доверить ей того своего «хорошего Антошку», которого пришлось закопать много лет назад.

И либо у нас все получится, либо попытка стать семейным человеком превратится в плохой ремейк фильма «Кладбище домашних животных». Для нас обоих.

Я: 

«Вот возьму и удивлю тебя, жена! Внеси поправку в пункт тридцать шесть -я готов купить имбирь и руководить процессом, чтобы у тебя не дрогнула рука».

Под ним у нее совместная выпечка имбирного печенья. Жена: 

«Согласна!» 

«И... все?»

Прямо вижу ее удивленно распахнутые зеленые глазища и довольно задранный

нос.

Я: 

«Добавь пункт пятьдесят: потрахаться под елкой»

То, что она снова закрылась для секса, не означает, что я буду понимающим принцем.

В субботу мы с Антоном до десяти валяемся в постели. Хоть «валяемся» - это, пожалуй, слишком громкое слово.

Потому что я укладываюсь спать уже очень за полночь, в районе двух ночи, когда мой майор уже давным-давно спит.

Причем, абсолютно голый.

И когда я. потихоньку, откидывая край одеяла, пытаюсь свернуться калачиком на своей половине постели, «запакованная» в комбинезон для сна, он словно нарочно переворачивается на живот, позволяя одеялу сползти чуть ниже талии. Так, чтобы были видны выразительные ямочки над упругими - прости, господи! -полужопками.

Это слово совсем не из женского обихода, но другого у меня нет.

Потому что даже в почти полной темноте этот вид вызывает у меня голодное желание нарваться на неприятности и вонзить зубы в его задницу.

Хорошо, что он спит, и его голова повернута в другую сторону, так что даже случайно не может заметить, как с меня несколько раз сходит то краска, то бледность.

Нарочно укладываюсь так, чтобы между нами было много свободного пространства, хоть это все равно почти не помогает, потому что тепло его тела просачивается мне под одежду и заставляет до боли сжать колени.

Это тяжело объяснить, как можно до безумия хотеть человека и, вместе с тем, бояться до него дотронуться. Но именно сейчас мне так отчаянно страшно, что, когда мы... снова сблизимся, во мне снова сработает защитная система безопасности - и я либо просто «закроюсь» и отыграю роль бревна, либо снова незаслуженно оттолкну мужчину, которого, несмотря на пополнение армии насекомых в собственной голове, люблю и хочу.

Но у Антона на мое вынужденное «монашество» свои планы, потому что, хоть он молча принял мою такую же молчаливую просьбу дать еще немного времени, играть честно он не планирует.

Потому что, пока я еще сонно валяюсь в кровати с чашкой кофе, он выходит из душа в одном полотенце, с мокрыми волосами и довольной ухмылкой. Поглаживает уже густую щетину и заваливается спиной поперек кровати, так, чтобы голова оказалась у меня на животе.

Хорошо, что я держу чашку двумя руками и успеваю сделать глоток до того, как замечаю, что полотенце стекло с одной части бедра - и теперь вся татуированная почти до талии нога согнута в колене, словно он тут позирует для откровенного журнала.

У него абсолютно все в порядке с либидо. И с утренним крепким...

— Эй, жена, глаза выше подними, а то подумаю, что у тебя другие планы вместо пунктов с первого по двадцать седьмой, - ухмыляется Антон.

Вот же... зараза.

Если бы меня вот сейчас попросили назвать хотя бы один пункт из этого списка, я бы вряд ли смогла вспомнить хоть что-то. То есть это звучало бы примерно так: «Ну... там есть что-то про елку, мишуру, разрисованные окна... Но, знаете, у меня тут почти голый муж, и я совсем разучилась думать головой, так что не приставайте к бедной женщине с вопросами, которые она не в состоянии осилить».

Он это нарочно делает?

Или теперь это часть наших семейных отношений? Вот так быть рядом, голыми или почти голыми, валяться друг с другом, прикасаться, чувствовать удовольствие от того, что поблизости есть родное плечо?

Мне до сих пор тяжело сложить все произошедшее за последние месяцы, и то, что теперь к моей фамилии добавилась еще одна, крепкая и настоящая, и тоже уже моя - Сталь.