Я знаю, что ни за что не выдержу разговор лицом к лицу. Мне еще нужно время, чтобы привыкнуть к новому статусу и стать смелее, но и тогда вряд ли бы я стала достаточно смелой для тяжелого разговора с моим сложным мужчиной.

А по телефону... Я даже в зеркало не могу проговорить пару предложений, чтобы не заикаться и не хныкать.

Остается только самый трусливый способ. Тот, о котором подумала еще днем. Я оправляю Антону видео.

И быстро, пока не передумала, с опечатками и ошибками, несколько сообщений. Я: Я правда не знала Я: Я не врала, клянусь!

Я: Я пойму, если ты заберешь то, что я оставила в раковине, и найдешь для этих вещей более подходящую женщину.

Я: Аборт я делать не буду, извини. Это может быть единственный шанс для меня.

Я: Я согласна на развод и готова воспитывать ребенка одна. Без твоего участия, если захочешь, официального и не официального.

Я: Никто не знает, будет ли Фасолина здорова, но на УЗИ все в порядке. А с завтрашнего дня у меня целая куча анализов. Я буду верить, что все-таки смогу стать хорошей матерью.

Я: Я больше не буду тебя тревожить.

Все сообщения доставлены и прочитаны почти сразу.

И мне как в детстве хочется крепко скрестить пальцы на удачу.

Я держу телефон в ладони и почему-то, хоть он точно не ожил, не обрел разум и не пытается сбежать, перехватываю второй. Наверняка. Чтобы был вот здесь, у меня перед глазами. Чтобы не давать экрану погаснуть, потому что в моей голове торчит нелогичный страх, будто тогда сообщения в полной темноте не найдут ко мне дорогу.

Проходит пять минут.

И еще пять

Два раза по пятнадцать.

Час.

А потом звонок - резкий и громкий, и я почему-то жмурюсь, как будто оттуда меня летит огромная глыба метеорита.

Это мама

Я поджимаю губы, чтобы не завыть, мысленно считаю до пяти и прикладываю телефон к уху. Она осторожно интересуется, как у меня дела, и не забыла ли я поесть купленные в булочной шоколадные кексы и пончики в малиновой глазури.

Хочу успокоить ее, сказать, что все съела, сыта и довольна, и я как раз занята сложной, но интересной задачей постановки жизни на новые правильные рельсы. Но вспоминаю, что дала себе обещание больше никогда не врать. Даже в мелочах. Поэтому говорю, что забыла, потому что занималась «делами», и хорошо, что она напомнила. Матери не нужно говорить, что у меня могут быть за дела - она слишком хорошо меня знает, читает между строк, как букварь. Она еле слышно вздыхает и просит набрать ее перед сном. И обязательно поужинать, потому что голодовка и нервы не пойдут на пользу Фасолинке.

Мы в унисон улыбаемся, и я кладу трубку.

Медленно, как будто приходится разрывать невидимый кокон, опираясь рукой на кровать, встаю. Откладываю телефон, хоть для этого нужно сделать над собой огромное усилие.

Я знала, что так будет.

Какая-то очень глупая часть меня хотела верить, что на самом деле Антон имел ввиду что-то другое. Что новость о ребенке - настоящая, а не просто свалившаяся в виде догадки - поможет ему взглянуть на ситуацию... Не знаю... Под другим углом? Увидеть все это моими глазами и хотя бы попытаться дать нам шанс. Еще один. Даже если все предыдущие мы очень бесполезно истратили.

Нужно поесть. Через силу. Пора прекращать думать о себе. Во мне растет маленькая жизнь, которую я - нерадивая мамаша - и так ужасно встретила.

Я убираю подальше банки с кофе, выставляя вперед пачку привезенного из Китая крафтового чая. Включаю свет, телевизор, нахожу в приложении клуба любимый альбом The Midnight[1]. Он идеально вписывается в яркий город за окном, медленный снег и мои неуклюжие, но первые попытки быть сильной.

Кладу пончик на самую красивую тарелку.

Делаю чай в большую прозрачную чашку и усаживаясь на диванчик, наблюдаю, как чайный «орех» раскрывается экзотическим цветком, медленно окрашивая воду в мятно-желтый цвет.

Словно маленькая, выковыриваю из глазури кусочки белого шоколада. Все будет хорошо, Фасолина.

По крайней мере, мы попытаемся

Глава двадцать восьмая: Антон

Сколько раз я уже посмотрел это проклятое, снятое с рук и раздражающе дрожащее видео?

Много - это ближе к истине.

Снова и снова прокручиваю его, делаю звук на максимум, вслушиваюсь в слова Белого халата.

Потом перечитываю сообщения Очкарика. Снова смотрю. Снова перечитываю.

Неудивительно, что после моего ночного высера она так послушно соглашается на развод.

Вот вообще неудивительно.

Как неудивительно и то, что она не проверилась, хоть мне казалось, что любая женщина на ее месте сделала бы это если не на следующий день, то спустя неделю-другую.

В моей жизни был опыт, когда от меня так хотели ребенка, что проверялись даже после защищенного секса. И в итоге сделали то, о чем даже как-то стыдно говорить вслух. Чтобы потом со слезами радости совать под нос положительный тест. А после моего резонного вопроса «А как насчет того, хочу ли я быть отцом?» устроить истерику с криками про то, что срок аборта уже давно вышел, про безответственность и отсутствие мужских причиндал, и откровенными угрозами доказать отцовство, посадить меня на алименты и отсудить... В общем, у девушки были громадные планы, которые не имели ничего общего с нашими отношениями и ребенком, который, вроде как, должен быть результатом большой любви. Точнее, он и стал результатом большой любви. Ее. К красивой жизни и возможности устроить ее за мой счет.

Тогда я плюнул на все и потащил ее в клинику на тест ДНК.

Она не знала, что такие можно делать еще во время беременности.

И на пороге клиники призналась, что ребенок не мой.

Тест я все-равно сделал.

Для своего успокоения.

Ребенок действительно не был моим.

После того случая все мысли о детях всегда тянули из меня те воспоминания.

И со временем я просто перестал думать о детях как о том, что рано или поздно, но случится в моей жизни. Скорее, как о том, чего у меня, скорее всего, не будет. Потому что сам я бы никогда их не захотел, а женщины, как известно, просто меняют мужчину на того, который хочет размножаться и оставлять после себя потомство.

Я делаю себе кофе - огромную чашку крепкой херни, от одного глотка которой взрываются остатки мозга и жжет в глазах.

Перечитываю сообщения, хоть они уже и так стали частью моей памяти.

Понятно, что имеет ввиду Очкарик под этим ее «Никто не знает, будет ли она здорова...»

Моя замороченная писательница уже придумала ребенку пол и имя. Фасолина.

Так и хочется тряхнуть ее хорошенько и спросить: «Что, блядь, вечно у тебя в голове, женщина?!»

Но вместо этого снова просматриваю видео. Ковыряю в себе так глубоко, как никогда, пытаясь достать наружу злость, негодование. Даже на себя. Надо было думать, куда кончать. А я просто... хотел ее и ни о чем не думал. Сука, первый раз в жизни я реально ни о чем не думал, кроме того, что хочу, чтобы этой мелкой нехочухе было хорошо со мной так же сильно, как мне было хорошо с ней.

Я был счастлив тогда.

Насколько это вообще возможно, когда речь идет обо мне. Мы оба были счастливы.

И именно после той ночи я понял, что готов дать нам шанс стать чем-то большим, чем просто быть парой на некоторый - возможно, совсем непродолжительный -период времени.

Фасолина, ну надо же.

Пью кофе и на репите просматриваю запись.

Вот он - ребенок. В кулаке поместится как нефиг делать.

И совсем не похож на фасолину. Скорее уж на горошину. Только... Немного примятую, что ли. Такую мелкую, что хочется прикрыть экран телефона ладонью.

Чтобы не замерзла и ничего не боялась

Логики в этом нет вообще никакой.

Может быть, вот так и просыпается отцовский инстинкт?

Я через силу вливаю в себя кофе, выключаю свет в доме и сажусь за руль.

Даю своей голове решить, куда нужно поехать первым делом.

Представляю, как моя писательница собиралась с духом, чтобы наваять этот десяток строк.