Очкарик смотрит в нашу сторону как раз в тот момент, когда я отвечаю на тост немного приподнятым стаканом.

Приоткрывает губы. Неестественно распрямляет спину. Вижу, что злится: у нее в такие моменты почему-то всегда краснеют только скулы, и глаза блестят, как у лихорадочной.

Блядь, театр абсурда.

Я ведь представлял, как мы встретимся. Не то, чтобы часто, но точно думал об этом. И тогда в моей голове была совершенно банальная картина: кто-то позвонит кому-то, мы обменяемся какими-то вопросами, я пошучу, она засмеется - и вопрос о том, что нам пора что-то решать, возникнет сам собой.

Ничего эдакого.

Все должно было быть просто и понятно, как и было до того, как у моего очкарика в приданом оказался целый старый шкаф с двойным дном.

Но что делать сейчас, когда мы друг от друга - практически через стол?

Делать вид, что мне все равно? Ждать, что она подаст хоть какой-то сигнал, что рада меня видеть? Сидеть и смотреть, как наслаждается компанией херово воспитанного клоуна, которому мама и папа не вдолбили в голову, что за разглядывание незнакомых людей слишком долго и слишком пристально может случиться сломанный нос?

— Антон, слушай... - Анжела удивленно ставит бокал на стол, тянется ко мне и хватает за руку. Ковыряет длинным острым ногтем обручальное кольцо. У нас с Очкариком они из белого золота с черным «экватором» вставки. Ничего крутого, ничего пафосного. Это ведь просто кольца. - Ты серьезно?! Женился? Правда?

Она говорит слишком громко, а музыка в кафе играет тихо, так что вопрос становится достоянием всех соседних столов. Пара пожилых женщин справа поворачивают головы в нашу сторону, парень слева смотрит с сочувствием.

Очкарик поджимает губы.

Ей вот ни хрена не идут эти очки.

Выглядит в них какой-то слишком холодной, вылизанной, как те модные инстаграмщицы, которые в погоне за модой напяливают на себя всякий трэш.

— Правда женился, - говорю Анжеле, но продолжаю смотреть на Очкарика. «Мы же еще женаты, малыш? Или, блядь, кто этот клоун?»

— Не верю, - качает головой Анжела, снова тянется за бокалом, делает основательный глоток и забрасывает ногу на ногу, глядя на меня с видом благодетельницы, готовой добавить красок в серую скучную жизнь женатика. - Ты же зарекался, нет?

— Что ты хочешь услышать? Есть в жизни вещи, которые случаются - и все: то ли жопа, то ли счастье.

— А у тебя что?

— У меня... - Я не заканчиваю фразу, потому что «клоун» моей жены как раз перегоняется через стол и протягивает к ней руку.

Она резко отшатывается. С моей стороны даже кажется, что упадет на спину вместе со стулом. Вместо этого Йени встает, что-то тараторит и, чуть не с мясом срывая с вешалки шубу, несется к двери.

Мимо меня.

Даже не взглянув.

Колокольчик над закрывшейся за ней дверью печально всхлипывает.

На автомате поворачиваюсь к смотровому окну-витрине: проносится мимо, даже не додумавшись нормально одеться. Шуба наброшена на плечи и хоть метель уже утихла, снег валит - будь здоров.

Все, на хуй, хватит.

— Прости, Анжел, - оставляю на столе пару крупных купюр - ей хватит и на такси. -Мне нужно бежать.

— Что? - озадачено морщится она, но объяснять нет времени. Я задолбался быть мужем без жены.

Если она все еще хочет развод - пусть скажет об этом мне в глаза.

Я надеваю куртку на ходу, задираю воротник и быстрым шагом иду за тонкой фигурой Очкарика, которую вот-вот «съест» снег

Теперь хорошо видно, как сильно ее шатает, хотя взгляд был трезвым и ясным. Снова волнуется? Снова от чего-то убегает? Вернуться бы и оторвать клоуну его клешни. Потому что напугал.

Йени собирается повернуть за угол, но как-то неловко ставит ногу, взмахивает руками, чтобы сохранить равновесие, но все равно спотыкается и падает на колени в притоптанный снег. Не издает ни звука, даже не пытается встать.

Такая маленькая и беспомощная.

Что за...

В последний момент запрещаю себе сразу помочь ей встать. До сих пор помню, как отгораживалась от меня руками и просила не подходить. Понятия не имею, как отреагирует и что сделает, если просто до нее дотронусь.

— Привет... Антон, - не поднимая головы, сдавленно здоровается Очкарик. - Я не пьяная. Просто голова закружилась.

— Малыш, я помогу встать, идет?

Протягиваю руки, но она все равно не спешит принимать помощь. Только пару секунд спустя вкладывает в ладони мокрые от подтаявшего снега пальцы, и я в одно движение тяну ее на себя.

Слишком сразу мы слишком близко, практически бьемся лбами, прижимаемся друг к другу - и облачко пара из ее рта щекочет кожу.

Когда мы виделись в прошлый раз. на деревьях еще были желтые листья, шли дожди и утром на холме, где стоит моя избушка на курьих ножках, был такой плотный молочный туман, что Очкарик искренне цеплялась мне в руку, потому что боялась оставаться одна.

А сейчас снег и мороз, а на прилавках супермаркетов уже ровные ряды мандарин и разноцветные украшения к Новому году.

Я как будто успел прожить целую жизнь за этот месяц.

— Это просто мой приятель, - скороговоркой говорит Йени.

— Это просто моя коллега, - почти в унисон с ней говорю я.

— Слава богу, - с облегчением выдыхает Очкарик.

Так искренне, как почему-то умеет только она. Несмотря на то, что ни одна другая женщина в моей жизни не врала мне в стольких вещах, она все равно самая честная и искренняя из всех. Не знаю, что это за аномалия, и абсолютно не хочу вскрывать.

— Я, знаешь... Очень разозлилась...

Судорожно втягивает воздух ртом, и кончики пальцев в моих ладонях очень мелко дрожат Очень осторожно, чтобы не напугать, сжимаю их чуть сильнее.

Напрягается.

Задерживает дыхание.

И потихоньку освобождает ладони

Это немного царапает, но я примерно чего-то такого и ожидал, так что сам делаю шаг назад. Очкарик с благодарностью улыбается и снимает очки, потому что снега на стеклах налипло почти до слепоты.

У нее снова немного покрасневшие глаза, но чем дольше на меня смотрит, тем чище становится взгляд. Хочется встряхнуть ее как следует, попросить перестать корчить серьезную женщину и отпустить тараканов на свободу. Не могла же она вытравить их всех?

Кто бы сказал, что буду так сильно скучать по ее замороченности?

— Я, знаешь, - передразниваю ее, - тоже очень сильно разозлился.

— Правда? - Удивляется так сильно, как будто признался в смертном грехе.

— Пфффф... - фыркаю в ответ. Она все-таки смеется.

И снежинки тают на бледных губах.

Может, это неправильно. Может, психологи обозвали бы меня еретиком за то, что не решаю проблему с места в карьер, но говорить о разводе и выяснять отношения прямо сейчас мне резко расхотелось. И ей тоже, раз не спешит сворачивать на эту тему.

Пусть будет пауза.

Мы разговариваем - уже хорошо.

Она смотрит на мои губы уже минуту и вряд ли понимает, что уже дважды очень многозначительно прикусила нижнюю губу.

В голову сразу лезет столько всего, что лучше бы поскорее убраться подальше с улицы.

«Мне без тебя было так хреново спать одному, писательница. Я до сих пор верю, что каждый звонок или сообщение - это ты. Я не снимаю проклятое кольцо даже когда дрочу как ненормальный, потому что рвет крышу от одиночества. И, угадай, о ком я думаю, когда это делаю?»

— Очкарик, - пытаюсь выдохнуть напряжение, - давай проведу тебя до дома? Ну или где ты тут... живешь.

Вместо ответа она долго копается в сумке и с виноватым видом вкладывает что-то мне в ладонь.

— Я на машине. Но мне сейчас... В общем, лучше не садиться за руль. Успокоительные уже начали действовать.

Теперь понятно, почему ее водило от столба до столба. Подозреваю, пила она не глицин.

У меня в кулаке ключ. Вернее, брелок в виде маленькой машинки с логотипом известного немецкого бренда.

Ну да, дочка совладельца «Меридиана» не будет водить старое американское ведро. Хоть мне в общем плевать - ездит она на «Порше» или на метро. Я бы перестал уважать себя, если бы выбирал женщину за ее материальные блага. Обеспечить семью я вполне в состоянии.