Наташка поджимает губы.

Так старается найти достойный ответ, что забывает о своем правиле не морщиться

— и ее лоб покрывается «гармошкой» морщин.

— Ты же не хотел детей... - Она нервно, трясущейся рукой поправляет волосы.

— Я не хотел их не от той женщины, - поправляю ее. Потому что это правда.

Потому что, когда Наташка пыталась продавить меня на общего ребенка, я сказал ей правду. Ту, которую по глупости потом повторил Очкарику, еще не зная, что именно с этой женщиной мне в итоге захочется и коляски, и живот, как глобус, и строить новый дом.

— Ты... до сих поре ней?-продолжает допрос Наташка.

Я бросаю взгляд в коридор между стойками с детской одеждой - Очкарик отошла в самый конец и увлеченно перебирает маленькие вешалки с нарядами. Там, где она стоит, Наташку точно не видно. Не хотелось бы расстраивать ее разговором, который просто дань прошлому. Наверное, у всех в жизни случаются вот такие «отголоски прошлого», когда встречаешь человека спустя какое-то время и хочется искренне пожать ему руку и поблагодарить: «Спасибо, дорогая, благодаря тебе я научился ценить нормальных женщин».

Но говорить это вслух как-то неправильно.

Я же не терпила, чтобы поливать грязью женщину, с которой когда-то трахался. Она замечает мой взгляд, делает шаг в сторону, глядя мне за спину.

Прищуривается.

А потом отшатывается, словно от удара.

Как будто, несмотря на кучу доказательств и фактов прямо в лицо, до последнего не верила, что я действительно могу остепениться с одной женщиной и даже решиться на общего ребенка.

— Я же тебе верила, когда ты... ты... - Наташка шипит все громче и громче, так что приходится взять ее за локоть и затолкать обратно за полку.

— Надеюсь, у тебя все будет хорошо, - заглушаю ее начинающуюся истерику.

— Я же хотела ребенка, Антон! - Несмотря на мои старания, срывается на крик. -Ты же знаешь, на что я пошла, потому что... поверила тебе!

Я отступаю.

Бессмысленный разговор с человеком, который уже давно ничего не значит в моей жизни.

И, чего уж там корчить из себя святого - никогда не значил, а был просто средством.

Впрочем, как и я для нее, хоть Наташка громче остальных моих женщин кричала как сильно меня любит.

— Удачи, Наташ. - Пожимаю плечами. - Надеюсь, бывший муж не был последним в твоей жизни.

Отворачиваюсь и просто ухожу.

Надеясь, что судьба сжалится над нами с Очкариком и перестанет подкидывать призраков прошлого на каждом шагу.

Мне в последнее время редко снятся плохие сны.

Даже лицо со шрамом стало редким ночным кошмаром, хоть было бы слишком оптимистично утверждать, что пара месяцев абсолютного счастья способны изгнать моих личных демонов.

Но сегодня, хоть Антон лежит рядом, я плохо сплю.

Пару раз просыпаюсь посреди ночи от непонятной тревоги. Тихонько поднимаюсь и, когда муж поворачивается, чтобы сонно спросить, все ли хорошо, успокаиваю его улыбкой. Ссылаюсь на то, что теперь мне нужно чаще бегать в туалет. Что, кстати, правда.

Только около двух ночи удается, кажется, уснуть крепким сном, в котором я плыву на каком-то большом деревянном корабле, почему-то привязанная к мачте. Мои руки привязаны к деревянному столбу, но я каким-то образом почти свободно могу шевелить ими.

И ногами тоже.

А потом корабль попадает в шторм и начинает идти ко дну.

Матросы прыгают за борт и спасаются, а на мой крик о помощи приплывает только огромная белая акула.

Я пытаюсь как-то спастись, но она, сделав вокруг меня несколько ленивых кругов, внезапно разевает пасть и вгрызается мне в живот.

Я кричу от острых спазмов и ощущения вязкости между ног.

Во сне кровь вытекает из множества ран, окрашивает воду алым, но жадной твари мало - и она кусает снова и снова, чуть не вырывая нутро.

Меня будит даже не собственный крик.

И не рука Антона на плече, когда он пытается привести меня в чувство. Меня будит острая боль внизу живота.

Такая сильная, что нет никакого сомнения - это не я притащила сон в реальность.

Это моя реальность превратила сон в «Челюсти».

Нужно восстановить дыхание, как нас учили на курсах.

Попытаться опереться на руки, сделать глубокий вдох и посчитать до трех.

Я честно пробую, но боль укладывает меня на лопатки одним сильным точным ударом под сердце.

Жжет так, что невозможно дышать.

Там как будто взорвалась атомная бомба и выжгла всю живую ткань.

— Очкарик, что такое?! - Антон странно бледный, берет меня за плечи, пытается притянуть к себе, но мой крик останавливает его на полпути. - Малыш, потерпи! Я одеваюсь. Уже едем в больницу!

Он буквально кубарем выкатывается из постели, тянет за собой одеяло.

И когда оно сползает, я понимаю, почему мне снилась соленая морская вода и почему от нее было липко.

Я лежу в луже крови.

— Антон, ребенок... - Голова кружится, кислорода не хватает даже на следующий вдох. - Что-то не так... с ребенком...

Мне страшно, как не было никогда в жизни.

Даже тогда, девять лет назад, когда моя реальность перестала быть красивой и радужной и навеки покрылась грязными черными трещинами, я не чувствовала такого ужаса, как сейчас. От него немеют ноги. Паника кусает за пятки и ползет вверх по лодыжкам, цепляясь в колени. Я сжимаю ноги, как будто это может помочь удержать ребенка внутри.

В голове столько нелогичных и пустых глупостей: если кровь остановится, все будет хорошо.

Мне еще рано рожать. Еще только семь месяцев.

Наша девочка еще слишком маленькая и слабая.

Я - плохая мать, раз собственный ребенок меня не хочет и отвергает.

Пока пытаюсь уцепиться хоть за какую-то хорошую мысль, Антон оказывается рядом: молча берет на руки, прижимает к груди и сносит вниз. Его босые пятки глухо стучат по ступеням. Почему-то обращаю внимание, что он так и сует ноги в кеды, не шнуруя, а как есть, в одних джинсах и домашней футболке с растянутым воротом, идет к машине. Укладывает меня на заднее сиденье, но прежде чем отстраниться, берет мое лицо в ладони, немного сжимает и говорит:

— Йени, все будет хорошо, слышишь меня? С вами ничего не случится. Я не позволю.

Я плачу и очень стараюсь отыскать в себе хоть каплю надежды, чтобы уцепиться за его слова.

— Пожалуйста, малыш. - Он стирает слезы большими пальцами. - Скажи, что ты мне веришь.

Горло сводит, так что из открытого рта не вырывается ни звука. Антон все равно подбадривающе улыбается.

— Будем считать, что это «да». Йени. просто думай о том. что скоро ты увидишься с нашей дочкой. Ты готова? Я вот ни хрена не готов, но мне хочется поскорее ее увидеть.

Наверное, в жизни каждой семьи есть моменты, когда все становится на край пропасти. Какие-то конфликты, брошенные в сердцах слова, недопонимание, недосказанность. Я не верю в идеальные браки. Но я верю в то, что, если люди хотя быть вместе, они держатся друг за дружку как те красные жучки весной -накрепко, намертво, навсегда.

И все в итоге сводится к тому, остаются ли люди вместе в таких ситуациях, как сейчас.

Можешь ли посмотреть на человека и довериться ему до абсолюта, до безусловности.

Только это имеет значение.

Только так проверяются отношения, не важно - законные или гражданские.

Я знаю, что не в силах Антона как-то повлиять на то, что происходит: он не волшебник и даже не врач, а тем более не бог. От него, точно так же, как и от меня, уже почти ничего не зависит.

Но когда я заглядываю ему в глаза - там отражение нашей дочери. Такое, как я видела зимой и потом еще пару раз во сне.

И если человеческая вера хоть что-то значит - мой мужчина верит за нас обоих. Пусть ненадолго, но я все же перестаю трястись.

— Давай назовем ее Ассоль?

— Ася? - сразу переиначивает Антон, накидывая на меня плед. - Мне нравится. Когда он садится за руль и выезжает за ворота, я еле слышно говорю: