Спокойно, Антошка, просто спроси, почему она не сказала.

— Очкарик, ты почему не сказала, что залетела?

Здесь, на первом этаже, у меня маленькая ванна, так что даже если стою у противоположной стены, это все равно слишком близко к писательнице. И я сразу чувствую, как она напрягается, словно ей в копчик вставили здоровенную иглу.

— Что? - одними губами.

— Очкарик, слушай, я знаю, что ты умеешь красиво врать, но давай хотя бы сейчас ты перестанешь творить херню и просто ответишь на вопрос - почему ты ничего не сказала?

Она несколько раз открывает и закрывает рот, открывает кран и сует ладони под струю воды, чтобы потом приложить их к лицу, словно компресс.

— Антон, я...

Пауза раздражающе длинная. А день был тяжелый.

Я всегда старался быть максимально сдержанным с ней. Очкарик вряд ли понимает, насколько сильно я ломал через колено свой хуевый характер, лишь бы не травмировать ее нежную психику.

И даже сейчас пытаюсь.

Изо всех сил.

— Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас нам не нужны дети? - стараясь выдержать ровный тон, интересуюсь я, хоть ирония все равно лезет из всех щелей. - Ты сама еще ребенок. А я, хоть и старый седой хрен, не готов становиться отцом. По крайней мере до тех пор, пока не буду уверен, что нашел ту самую женщину.

Минуту или даже две между нами висит очень плотная оглушающая тишина.

Я же совсем не это имел ввиду.

Только что хочу быть уверен, что это она - Та самая женщина.

Но моя замороченная писательница медленно, шатаясь, поднимается на ноги.

У нее очень сильно дрожат руки, когда стаскивает с безымянного пальца сразу два кольца.

Небрежно, как будто это совсем ничего не значит, бросает их в раковину.

— У меня, конечно, сбился график менструаций, - сухо, железно, деревянным губами, - но не до такой степени, чтобы я не заметила ее отсутствие. Так что знаешь... не пошел бы ты на хуй?! Может, там водятся идеально приспособленные к размножению женщины?! Потому что у твоей херовой жены есть только один шанс из ста когда-нибудь стать матерью. Так что зря нервничаешь, Антошка, я точно не Та самая женщина!

Она проходит мимо, ровная, как с колом в заднице.

Здравствуй, жопа, Новый год

Вот как все это называется.

Я наваливаюсь плечом на стену и смотрю как пара колец лежат на дне раковины, бултыхаясь в ленивой струе воды.

Я же просил их не снимать. Не швырять мне в лицо свою чертову самостоятельность, не показывать, что я в ее жизни просто попутчик, которого можно сменить по щелчку пальцев.

Просил же.

Я подавляю первое желание вышвырнуть кольца в унитаз. Плевать на стоимость -просто на хуй выкинуть их своей жизни вместе с браком, с коробкой игрушек, дурацкой елкой... и писательницей, благодаря которой моя жизнь превратилась в какую-то трэшевую ванильную сказку.

Но я просто выключаю воду и ухожу, оставив кольца нетронутыми.

Моет быть, как только выключу свет, они исчезнут сами собой, а я, проснувшись в своей постели, выдохну, поняв, что это был просто очень-очень хреновый сон. Предупреждение, почему я всегда старался избегать серьезных отношений и штампа в паспорте.

Света от ночника в гостиной еле-еле хватает, чтоб осветить контуры дохлой елки и коробки с игрушками. Очкарика нигде нет, но ее куртка на месте и обувь аккуратно стоит на верхней полке стойки справа от двери. И рюкзак, куда я сам все сложил, висит там же, куда его повесил - на крючке, рядом с ключами от дома.

Там две связки: мои и Очкарика. И у нас на них парные брелоки. Она придумала. Разломанный на двое кекс, только у меня половина шоколадная, а у нее - белая с радужной шапкой. Я шипел, как змей, когда она наяривала круги вокруг стойки в гипермаркете, уже зная, чем все кончится. А потом, когда приехали в ресторан, Очкарик торжественно вытащила купленный ею же брелок, разломила на две половины - и мне ничего не оставалось, кроме как разрешить превратить свои ключи в игрушку первоклассницы.

Я мысленно «стираю» все следы присутствия моей замороченной писательницы: брелоки, игрушки, елку, даже ее куртку и обувь. Представляю, что никто не будет жаться на второй половине моей кровати, что утром не с кем будет устроить бои на зубных щетках за место около раковины. Что никто не будет выбегать мне навстречу.

Так уже было.

Но я ни хрена не был счастливее, чем сейчас. Нам обоим нужно выдохнуть и поговорить утром. На свежую голову.

И, возможно, я расскажу ей, почему тема детей для меня - как красная тряпка для быка.

Я знаю, что после того, как швырнула кольца и, фактически, подписалась под своим согласием на развод, нужно было просто одеться и уйти. Мне есть куда, есть как, я ни от кого не завишу и могу начать жизнь заново.

Но мне страшно оставаться одной.

Страшно, что приеду в свою квартиру, закрою дверь - и останусь в полной тишине. И тогда в голову снова полезут мысли, от которых я так отчаянно, как бегун со сломанной ногой, пытаюсь оторваться уже который год.

Мне страшно снова оставаться наедине с прошлым, которое будет смотреть на меня злой ухмылкой лица со шрамом и шептать: «Ты все равно никогда не будешь нормальной, тебя все равно никто и никогда не будет любить».

До самого утра я сижу в углу, обхватив себя за колени и уговариваю себя быть смелой и последовательной.

«Сняла кольца - уходи».

«Ты же видишь, что у вас ничего не получается».

«Люди могут быть счастливы и в одиночестве».

«Заведи кота, собаку, ящерицу, хомяков и шиншилл - и радуйся!»

Но мне не нужны собаки и шиншиллы, мне не нужна моя квартира с видом на Финский залив, и машина, и все остальные радости жизни, если рядом нет человека, с которым можно все это разделить.

И разделить не с абстрактным Мужчиной из Девичьих грез, а с вполне конкретным -с дурным характером, вспыльчивым, грубым и просто невыносимым.

Но я же люблю его

Потому что, когда мы не бьемся лбами как два барана, мне спокойно рядом с ним, хорошо и уютно, как за каменной стеной.

А в остальное время...

Я смотрю на заглядывающий в окно рассвет и мысленно вспоминаю увиденную где-то цитату: «Я никому не дам тебя обижать - я тебя сам обижать буду».

Вниз спускаюсь, когда на часах уже девять, вооружившись телефоном и уверенностью, что нам с Антоном самое время поговорить. Но где-то на середине лестницы у меня снова начинает кружиться голова. Откуда этот странный запах? Как будто... не знаю, даже, что.

Антон спит на диване, лицом в подушку. Кажется, достаточно крепко, чтобы не услышать моего присутствия.

Умываюсь, привожу себя в порядок и потихоньку, стараясь не шуметь, готовлю омлет и гренки с поджаренными помидорами на завтрак. Голова до сих пор кружится, и тошнота стоит в горле, как будто только и ждет, когда дам слабину.

У меня сбился цикл, и первые месячные после нашего «критического» секса начались немного позже, но после пережитого стресса и приступов панических атак, сыпавшихся мне на голову чуть ли не каждый день, это было почти нормально.

Следующие начались через две недели после окончания предыдущих. И были всего пару дней.

Может быть...

Внутри все холодеет, скручивается в узел.

И я с трудом успеваю добежать до ванной, где меня снова болезненно тошнит абсолютно пустым желудком.

Немного отдышавшись, вызываю такси и на цыпочках прохожу мимо спящего мужа.

Одеваюсь, дрожащими руками с трудом скручиваю волосы в пучок, безжалостно выдирая пару прядей не самой дружелюбной резинкой.

Сбегаю, словно воришка, и от страха подкашиваются ноги.

Наверное, вид у меня так себе, если даже таксист косится с недоверием.

— Просто... не очень удачный салат, - улыбаюсь через силу и называю адрес аптеки неподалеку от своей квартиры.

Я никогда не прощу себе, если... все-таки...

В машине вдруг становится слишком душно и тесно, как будто существует только иллюзия езды и снега, и ветра, а на самом деле меня просто упаковали в коробку и сунули под пресс.