Ленинский проспект. Москвичи приветствуют космонавтов. Фото В. Сметанина. Газета «Известия», 23 января 1969 года

Лейтенант к этому времени уже второй час морозился около Оружейной палаты, изображая постового милиционера, охраняющего Алмазный фонд. Как он прошёл в Кремль, представить нетрудно: ровным шагом, глядя перед собой, уверенно козырнув охране на воротах. Но как служба безопасности в Кремле не заметила милицейский плащ, который искали по всей Москве, – вот это непонятно. Единственное объяснение: Ильина ловили люди из МВД и Министерства обороны, а КГБ просто оставался не в курсе…

Но прежде всего, Ильину просто фантастически везло. Репортаж о встрече космонавтов транслировался в прямом эфире, слова диктора подтверждали, что кортеж уже движется по улице Георгия Димитрова к Боровицким воротам, – и младший лейтенант понял, что с выбором позиции он не ошибся. Диктор перечислял, кто едет в машинах: товарищи Брежнев, Подгорный и Косыгин, космонавты Береговой, Терешкова, Николаев и герои дня – Волынов, Шаталов, Елисеев и Хрунов – в открытом лимузине. Насколько можно было понять из трансляции, генсека везла вторая машина.

Пройдя между гражданскими, Ильин встал в оцепление, интуитивно найдя место на стыке двух отделений, в каждом из которых подумали, что он из соседнего.

В плаще было холодно, и руки тоже замёрзли – но Виктор снял перчатки. По тому, как усилился шум толпы, он понял, что остаются считаные секунды. Он втянул руки в рукава – там на резинках, словно детские варежки, висели два пистолета с уже взведёнными курками.

Торжественный кортеж на улицах Москвы. Фото из газеты «Правда», 23 января 1969 года

Пропустив первую машину, Ильин сделал пару шагов вперёд и с двух рук открыл огонь. Сквозь покрывшиеся трещинами стёкла он не видел ни уткнувшегося головой в руль водителя, ни прижавшихся к сиденьям пассажиров… Младший лейтенант успел выпустить 11 пуль, прежде чем был сбит мотоциклистом кортежа.

Виктор Ильин не знал и не мог знать, что перед Большим Каменным мостом изменился порядок следования машин. Служба безопасности применяет этот приём очень часто, просто на всякий случай. Открытая машина так и шла первой, автомобиль с Брежневым оказался в хвосте кортежа, а на второе место попала та, в которой ехали космонавты Терешкова, Николаев, Леонов и Береговой.

При звуке выстрелов адъютант Брежнева, сидевший справа от водителя пятого ЗИЛа, скомандовал: «Стоп!» Как только всё стихло, машина рванула вперёд, резко обогнув ту, возле которой уже суетились люди в штатском и милиция. Покушение оказалось неудачным.

Телезрители так и не поняли, почему репортаж о встрече космонавтов внезапно прервался. Когда передача возобновилась, всё было как обычно: Дворец съездов, улыбающийся Брежнев в президиуме, «бурные продолжительные аплодисменты…».

Водитель «чайки» старший сержант Илья Жарков умер в госпитале на следующий день. Он был награждён орденом Боевого Красного Знамени посмертно. Вряд ли это утешило его семью, ибо погиб он даже не на службе, а фактически уже выйдя на пенсию. В то утро он пришёл в правительственный гараж последний раз – и лишь для того, чтобы попрощаться с друзьями, но кто-то из водителей внезапно заболел, и Жаркова попросили напоследок подменить коллегу.

Георгию Береговому осколки стекла поранили лицо, Андриану Николаеву пуля по касательной задела спину, остальные пассажиры не пострадали. Но наверняка в тот день каждый из них осознал, что орбитальный полёт – ещё не самое опасное из возможных путешествий.

Береговой вскоре был назначен начальником Центра подготовки космонавтов. В звании генерал-лейтенанта он ушёл в отставку в 1987 году – примерно тогда же, когда Виктора Ильина выпустили из Казанской психиатрической лечебницы.

Прежде чем подняться на мост, воспользуемся возможностью полюбоваться стоящим на холме домом Пашкова. Это здание – один из символов Москвы, и тому есть несколько причин. Одна общеизвестна.

«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краёв».

Виктор Прокофьев. Прощание с Москвой, 1982

Понятна и другая причина. Государственная библиотека имени Ленина начиналась именно с этого дома, поскольку фонды Ленинки имели в своей основе фонды публичной библиотеки Румянцевского музея. В её читальном зале работали Достоевский и Менделеев, не говоря уж о нашем дорогом товарище Ульянове-Ленине, которого отсюда было просто не выкурить. И Лев Толстой здесь бывал, и даже нарвался однажды на конфликт с тогдашним директором библиотеки. Прямодушный граф высказался в том смысле, что для нормальных людей все это книжничество лишнее, и услышал в ответ: «Старый дурак!»

Воистину, нашла коса на камень, ибо первым директором Румянцевской библиотеки был человек тоже весьма независимый в суждениях – философ Николай Федоров (тот самый, что надеялся воскресить всех умерших, и не на том свете, а на этом, в связи с чем считал необходимым освоение космического пространства).

Самое интересное, что извинился в итоге не философ перед обруганным графом, а писатель перед страстным библиофилом.

А самая главная причина: принято считать, что здание построено по проекту Василия Баженова, хотя вообще с домом не всё просто.

Начнём с участка. Некоторые краеведы утверждают, что глубины Ваганьковского холма под Пашковым домом могут скрывать в себе легендарную Либерею, библиотеку Ивана Грозного. Слабо верится, что она будет когда-нибудь найдена, поскольку весьма затруднительно проводить подземные изыскания в непосредственной близости от резиденции главы государства.

Ходили слухи (поддержанные прессой), что в ходе последней реставрации дома Пашкова рядом с ним был обнаружен полузасыпанный колодец диаметром 8 метров, глубина которого, судя по показаниям геофизических приборов, могла достигать 30 метров. Стены колодца якобы выложены были белым камнем, и в них виднелись остатки винтовой лестницы. Как обычно бывает в публикациях на темы московских подземелий, в конце заметки сообщалось, что по секретному приказу сверху работы по расчистке были прекращены.

В этих местах находился Опричный двор Ивана Грозного, сгоревший в 1571 году, а в петровские времена стояла здесь усадьба думного дьяка Автонома Иванова. Человек он был большого и гибкого ума. Дослужившийся до высоких чинов ещё в правление царевны Софьи, Иванов вовремя перешёл на сторону Петра, а после того, как боярский сын Федька Шакловитый учинил Стрелецкий бунт, Иванов сумел добиться от Софьи подписания грамоты об её отречении. За это Пётр пожаловал Иванову в дополнение к 16 тысячам душ крепостных, которыми тот уже владел, ещё и деревню Говорово, бывшее имение Шакловитого. Иванов построил там Троицкую церковь, и деревня стала называться селом Троицким. Имение унаследовала его внучка Дарья, в замужестве Салтыкова – та самая Салтычиха, памятная нам по школьным урокам истории.

Молодой царь Пётр доверил хитроумному дьяку управление сразу тремя приказами: Иноземским, Рейтарским и Пушкарским. Будучи первым лицом российской дипломатии, Автоном Иванов в 1716 году построил себе здесь дом в голландском стиле. Дом этот и царю должен был прийтись по вкусу, и на послов иноземных произвести впечатление. Но каким бы ни было это впечатление, гораздо больший фурор произвело то же самое здание, перестроенное в 1782–1786 годах по желанию нового владельца.