Родился он в 1469 году в простой семье и в отрочестве был отдан в подмастерья к сапожнику. Провидческий дар открылся у Василия в 16 лет, и произошло это так. Некий купец пожелал заказать себе сапоги и в разговоре с мастером спросил, достаточно ли крепкими они будут. Мастер заверил, что на качество никто не жаловался, а подмастерье взглянул на заказчика полными слёз глазами и промолвил: «Такие тебе сошьём, что и не износишь их». На недоуменный вопрос мастера ученик объяснил, что заказчик не обует сапоги, вскоре умрёт.

Не прошло и пары дней, как пророчество сбылось. С того дня Василий оставил сапожное ремесло и до самой смерти совершал подвиг юродства. Он круглый год терпел лишения: ходил без одежды, ночевал под открытым небом, постоянно соблюдал пост и носил вериги. Эти тяжёлые железные цепи и поныне хранятся в Московской духовной академии.

Не только простой народ почитал юродивого – даже сам Иван Грозный его уважал и побаивался после одного случая, когда Василий прилюдно упрекнул царя в том, что тот в церкви стоит на службе, а ум не молитвой занят. «Тебе ли знать, о чём царь думает?» – гневно спросил Иван IV. «О дворце, что построить собрался на Воробьёвых горах» – был ему ответ. Видимо, не ошибся Василий, если царь не только сменил тогда гнев на милость, но и много лет спустя, когда Блаженный преставился, выносил его гроб на своих плечах.

К счастью, на самом деле ничего такого с зодчими не случилось, это лишь легенда. Как доказали современные исследователи, в действительности Барма и Постник – это один человек, известный псковский мастер Постник Яковлев, по прозвищу Барма, и никто его не лишал зрения, поскольку по окончании строительства храма в 1560 году он был отправлен Иваном Грозным в Казань для восстановления крепостных стен, сильно повреждённых при взятии города.

Победив Казанское ханство, царь сделал финт в духе Иосифа Сталина – устроил «переселение народов»: вся татарская знать получила наделы земли и крепостных в России, а казанские земли были розданы людям Московского царя. Так в кругу российской аристократии нашли себе место князья Юсуповы, Урусовы и многие другие, менее родовитые, а Русь начала своё движение на восток, в сторону Тихого океана.

Не сомневаясь в верности покорённых татар (возглавить которых теперь стало некому), Иван IV позаботился и о том, чтобы Казань стала его форпостом на восточных рубежах.

Покровский собор сделался главным символом нашей столицы и геометрическим центром градостроительного ансамбля Москвы. Общая высота собора составляет 60 метров (шатёр – 46 метров), и долгое время он оставался самой высокой постройкой в городе. Ведь кремлёвские башни поначалу шатров не имели, а колокольню Ивана Великого достроили до высоты 81 метр только при Борисе Годунове.

Купол верхнего собора

Как бы ни был великолепен внешний облик Покровского собора, внутри этот храм совсем небольшой. Поэтому когда во время больших церковных праздников на Красной площади совершались богослужения, она вся заполнялась народом. На Лобном месте ставился аналой, и службы проходили под открытым небом, а Покровский собор становился алтарём огромного Храма.

Лестница на верхний этаж в Покровском соборе

А в 1933 году храм захотели уничтожить. Не в смысле «золотые купола кому-то чёрный глаз слепили» – а просто мешал он. Стеснял движение тех, кто рядами и колоннами шагал в светлое будущее. В сущности, это был уже финальный аккорд реквиема в исполнении Моссовета под управлением Лазаря Кагановича, первого секретаря Московского горкома партии большевиков. Уже было принято решение о сносе Казанского собора и Воскресенских (Иверских) ворот с часовней. Уже передвинули с центра Красной площади памятник Минину и Пожарскому. Осталось избавиться от храма Василия Блаженного – и можно с трибуны мавзолея любоваться человеческим потоком, по площади стекающим к реке.

Красная площадь. Вид на административное здание в Зарядье. Проект 1940-х годов (один из вариантов, архитектор Д. Н. Чечулин)

Но храм уцелел.

Среди связанных с этим легенд есть и такая. Якобы при обсуждении Генерального плана реконструкции Москвы на одном из кремлёвских совещаний председатель Московского горкома подвёл товарищей из политбюро к специально изготовленному макету Красной площади. Доказывая, что собор мешает движению колонн демонстрантов и проведению военных парадов, Каганович взялся за купол и со словами: «А если мы его р-раз!..» – сдёрнул храм с площади. Повисла пауза. Сталин подошёл поближе, посмотрел и сказал неторопливо: «Лазарь… Поставь на место».

Может быть, и было нечто подобное. Но вот что повлияло на решение Сталина?

А ещё Екклезиаст говорил: «Да будут во всякое время одежды твои светлы» – но вот это было невозможным при той работе, которую выбрал для себя Пётр Барановский. Затхлые подвалы, заваленные хламом чердаки, расколотые трещинами и готовые обрушиться стены, фрески на них, посечённые осколками и полуосыпавшиеся… – тут в белых штанах не походишь.

Начиная реставрацию Казанского собора, Пётр Дмитриевич даже не стал возводить леса, чтобы не тратить время на согласования и разрешения. Просто каждый день забирался наверх, к куполам, и садился в подвешенную на верёвке малярную люльку. Высоты он не боялся и грязной работы тоже. Двигался вдоль каждого подкупольного барабана, счищал накопившиеся за три века наслоения, открывая древние формы и восстанавливая утраченные детали. Белил известью отреставрированные фрагменты в надежде, что даже неспециалист увидит огромную разницу между тем, как было, и тем, как стало. А решения зависели как раз от неспециалистов.

Барановский тогда не знал, что половина спасённых им в центре Москвы памятников будет снесена. Но можно не сомневаться: даже если бы он это знал – спасал бы их до последней возможности, любыми средствами.

Вообще-то Пётр Барановский, выбирая себе жизненное поприще, думал стать строителем. Выходец из крестьян, он окончил инженерный курс в Москве и к 20 годам получил право на производство строительных работ.