Восстановленные Рихтером палаты представляли собой не мемориальное жилище семьи Михаила Фёдоровича, а скорее лишь образ старинного боярского дома, однако его планировки и его интерьеры полностью соответствовали канонам строительства того времени.

ДОМ БОЯР РОМАНОВЫХ

Фотографии И. Ф. Барщевского, 1880-е годы

Крестовая палата

Трапезная

Опочивальня

Комната с оружием

Дом бояр Романовых: детская. Фотография И. Ф. Барщевского, 1880-е годы

Поскольку в романовских палатах на Варварке ничего подлинного не сохранилось, архитектор взял за основу кремлёвский Теремной дворец. По аналогии с ним здесь появилась парадная лестница со скульптурными львами. Свод крестовой палаты в монастырском помещении был конечно же гладким, – и Рихтер предложил расписать потолок и стены, используя растительные орнаменты с грамот Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича.

Обнаружив нечто похожее на остатки лестницы, реставратор сделал вывод, что в здании имелся ещё один ярус, и достроил деревянный терем, который затем по рисунку Рихтера украсили деревянной резьбой. Древние печи не сохранились; чтобы новые стилизовать под XVII век, скопировали изразцы с печей в помещениях Ипатьевского монастыря. Зная, что открытие музея почтит своим присутствием Александр II, архитектор устроил на восточном фасаде небольшой балкон, с которого император мог бы приветствовать собравшийся народ.

В общем, в смысле аутентичности «палаты бояр Романовых» давали множество поводов для критики, но не будем забывать, что эта реставрация была одной из первых в стране и с нее началось восстановление памятников архитектуры России.

Три пули, пробившие силуэт грифона в ноябре 1917 года, должны были символизировать финальную точку в истории династии Романовых, а также их боярских палат, но оказались всего лишь многоточием. Закрытый после революции музей получил в 1923 году шанс на новую жизнь, в которую вступил под вывеской «Музей боярского быта». Устранив из экспозиции личные вещи Романовых, советские пропагандисты сделали упор на контрасты в образе жизни боярина-крепостника и эксплуатируемых им народных масс.

Когда в Зарядье собирались строить высотную громаду, музей существовал в ожидании бульдозеров, но они сюда так и не добрались, потому что началась война; впрочем, музей всё равно закрыли, поскольку здание к тому времени пришло в ужасающее состояние.

В 1951 году, когда шло строительство чечулинской высотки и территорию вокруг потребовалось привести в порядок, палаты Романовых снова попали в поле зрения властей. К счастью, снос палатам уже не угрожал – на тот момент уцелевшие на Варварке церквушки решено было сохранить, заодно и палаты отреставрировать; но вот по вопросу, какой быть этой реставрации, разгорелись настоящие баталии, причём среди специалистов.

Профессор Дмитрий Сухов научную фантазию считал одним из возможных приёмов реконструкции, но в данном случае присоединился к тем, кто работу Рихтера оценивал как «фальшивую реставрацию». Он предложил все следы новодела устранить, шёлковую обивку со стен снять и заменить её покраской и сукном. Александр Корин и Пётр Барановский настаивали на необходимости сохранения интерьеров хотя бы по той причине, что работа Рихтера ценна уже сама по себе, как «колыбель русской реставрации».

В итоге пришли к компромиссу – реставрацию XIX века не восстанавливать, но и не уничтожать. Прежде чем штукатурить и красить своды и стены столовой палаты, их оклеили папиросной бумагой. В других помещениях стены покрыли сукном, росписи забелили, печи разобрали, в тереме сняли деревянную резьбу. В результате стало не к чему придраться… но и не на что смотреть.

Всех рассудило время. Когда советская власть осталась в прошлом, росписи «с идеологически враждебными символами» были восстановлены, и мир от этого не рухнул. А вот пулевые отверстия в теле грифона реставраторы оставили в неприкосновенности, и правильно сделали – тоже ведь следы истории.

Всехсвятская башня являлась мощным оборонительным сооружением – с орудийными амбразурами, подземными казематами и поднятой над проходом тяжёлой кованой решёткой, которую в случае прорыва противника внутрь крепости можно было одним движением рычага сбросить вниз, отрезав от основных сил передовой отряд атакующих. Надёжный фундамент из белого камня опускался в глубь земли на несколько метров. Вход в башню сделали «с заворотом» – ворота выходили на левую сторону, передняя же стена была глухой, сложенной из нескольких десятков рядов кирпича и потому способной устоять против тарана.

Всехсвятские (Варварские) ворота. Фото из альбома Н. А. Найдёнова «Москва. Виды некоторых городских местностей, храмов, примечательных зданий и др.». М., 1884

Проломные ворота на Варварке. Фото 1900-х годов

В мирное время пользоваться таким проездом было неудобно, поэтому в стене рядом с башней появились проломные ворота. Шатровое завершение возвели в правление царевны Софьи Алексеевны, а небольшая сень над воротами появилась ещё позже, при Петре. Там, укрытый от непогоды, находился список чудотворной иконы Боголюбской Божией Матери.

Ежегодно 18 июня праздновался её день. По такому случаю перед образом служили торжественный молебен, после чего икона спускалась со стены на целых три дня и ставилась в специальном шатре. Вся площадь заполнялась богомольцами, и всякое движение через Варварские ворота прекращалось. Чтобы не случилось давки, полиция устраивала к месту, где стояла икона, особые проходы, обтянутые канатами: один – для мужчин, другой – для женщин и третий – для женщин с детьми.

Богомольцы у Варварских ворот. Фото 1901 года

«Каждый, пришедший приложиться к иконе, считал долгом купить медную или серебряную иконку с изображением «Боголюбской», величиной с мелкую серебряную монету, и повесить её себе на шею на розовой ленточке. Эти иконки и крестики продавались сотнями тысяч, так как каждый богомолец покупал их по несколько штук и приносил домой для родных и знакомых. Тут же толкались нищие, и разносчики торговали пирожками, блинами, пышками, квасом, варёной грушей, сбитнем и сластями. Порядок охранялся большим нарядом конной и пешей полиции. В конце третьего дня приезжал сам митрополит, служил торжественный молебен, и икона снова поднималась на башню до следующего празднования» (И. А. Белоусов. Ушедшая Москва).

Вид Китай-города с восточной стороны. Фото из альбома Н. А. Найдёнова «Москва. Виды некоторых городских местностей, храмов, примечательных зданий и др.». М., 1884

Вскоре после того, как были устроены в стене проломные ворота, Всехсвятская башня сделалась часовней, для чего в стенах пробили окна и пристроили крыльцо. Служившие при часовне монахи так обжились, что даже развели небольшой огородик на прясле стены – как это делали, впрочем, и другие обитатели Зарядья. Владельцы окрестных торговых заведений при всякой возможности пристраивали к стене харчевни, лабазы и каменные хлебные амбары, снести которые удалось лишь стараниями графа Алексея Сергеевича Уварова, возглавлявшего Московское археологическое общество в 1860-х годах. Он и его единомышленники сумели добиться не только сохранения памятника, но и частичного возвращения первоначального облика стены. В начале ХХ века вдоль стены разбили палисадники с ясеневыми деревьями; её увивал дикий виноград.