И теперь, когда от баженовских руин с их таинственной притягательностью не осталось и следа, когда исчезла атмосфера того заброшенного парка, наполнявшая душу печальным умиротворением с какой-то неуловимой драматической нотой, Царицыно превратилось в обычный городской парк – старательно прибираемый и охраняемый, очень многолюдный и оставляющий совершенно равнодушным.

Самым везучим из творений Баженова оказался созданный им макет Большого Кремлёвского дворца – он дожил до наших дней. Несколько перевозок с места на место, выпавшие на его долю за двести лет, могли бы иметь печальные последствия – как известно, «один переезд равен двум пожарам». Но нет – как ни странно, из множества составляющих макет деталей почти ничего не потеряно и не сломано. Баженовское творение можно увидеть в экспозиции Музея архитектуры на Воздвиженке – правда, пока не целиком, над некоторыми частями ещё работают реставраторы.

Ну вот, теперь можно и окончить рассказ про Пашков дом. После кончины Петра Пашкова дом унаследовал его двоюродный брат Александр Ильич. Он был мелким помещиком Симбирской губернии, на содержание такого дома даже и средств не имел, а потому начал подыскивать покупателя. Желающих не находилось – мало кому были по карману такие дворцы в конце XVIII века, тогда ведь в России не существовало «нефтяных королей», всё больше князья да графы, а каждый из них имел собственное родовое гнездо.

Однако в очередной раз сработала формула «у вас товар, у нас купец», которую так любили московские свахи. Богатый промышленник по фамилии Мясников, владелец золотых приисков и 8 медеплавильных заводов, отдавал замуж свою младшую дочь и, как водится, обещал за ней полцарства. Лишь бы жених был из дворянского сословия.

Как говорится, интересы сторон полностью совпали. Получив в приданое 4 завода, 20 тысяч крепостных крестьян и рабочих, а также наличными очень круглую сумму на обустройство семейного быта, второе поколение Пашковых зажило здесь на широкую ногу, устраивая такие балы с фейерверками, какие даже не снились крестнику Петра I.

Ещё два поколения Пашковых жили здесь, но уже не так пышно. Когда в 1812 году дом сильно пострадал от московского пожара, деньги на ремонт были отпущены из казны. Дом хотя и не являлся государственной собственностью, но по праву считался одним из лучших зданий Москвы.

Вид с Моховой улицы на Румянцевский музей, церковь Николы Стрелецкого и храм Христа Спасителя. Фото начала ХХ века

Финансовые дела семейства Пашковых так и не поправились, и к 1830-м годам усадьба пришла в запустение – окна были заколочены досками, чаша фонтана заполнилась опавшей листвой и неведомо откуда взявшимся хламом, сад зарос лопухами, и вместо клёкота лебедей в нём раздавалось карканье ворон и галок.

В 1839 году владельцы продали дом в казну. В нём сначала располагался Дворянский институт, затем – мужская гимназия, а 3 мая 1861 года дом Пашкова указом императора Александра II был преобразован в первый публичный музей Москвы, и вскоре сюда переехали из Санкт-Петербурга коллекции Румянцевского музея. Канцлер Николай Румянцев, сын прославленного генерал-фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского, завещал государству огромную библиотеку, включавшую в себя уникальные старопечатные книги, рукописи, нумизматическую и этнографическую коллекции.

Картинная галерея Румянцевского музея. Из книги «Московский публичный и Румянцевский музеи»

От себя император добавил к фондам нового музея 200 картин и 20 170 гравюр из Эрмитажа, а также знаменитое полотно Александра Иванова «Явление Христа народу», приобретенное Александром II у наследников художника. Специально ради этого огромного холста была построена новая картинная галерея с Ивановским залом.

В левом флигеле поместили коллекцию минералов. Конюшни перестроили, приспособив под Музей этнографии. Ну а на первом этаже центрального корпуса разместилось книжное хранилище, насчитывавшее 700 тысяч томов, и пользоваться этими книгами мог любой желающий.

После революции Румянцевский музей расформировали. Как сказал бы незабвенный Шариков, «взять всё да и поделить». Живописные полотна передали Третьяковской галерее, а собрание книг стало называться Государственной библиотекой имени Ленина, для фондов которой, резко увеличившихся после конфискации книг у репрессированных буржуев, было в 1930 году построено новое здание по соседству с домом Пашкова.

Румянцевский музей. Библиотека императрицы Александры Фёдоровны. Из книги «Московский публичный и Румянцевский музеи»

Зал Румянцевской библиотеки. Из книги «Московский публичный и Румянцевский музеи»

В том же году при строительстве первой линии метро и расширении Моховой была уменьшена площадь парка, возведена каменная лестница и снесена великолепная ограда с колоннами тосканского ордера. От неё сохранилась лишь небольшая часть со стороны Знаменки.

В 1986 году баженовский шедевр едва не погубила станция метро «Боровицкая», строившаяся непосредственно под ним. Расположить станцию в другом месте не получалось – ей предстояло стать частью пересадочного узла четырёх линий метрополитена. Но в результате проходческих работ фундамент дома осел, потрескались перекрытия и здание оказалось на грани разрушения. Видимо, какой-то злой рок довлеет над творениями Баженова: едва закончились подготовительные работы по реконструкции первой очереди дома Пашкова, как грянула perestroika, и тут уже стало не до реставрации отдельно взятого шедевра. Вернее сказать, реставрация велась, пока средства выделялись, – но в 1995 году всё замерло надолго.

Однако 1 октября 2007 года реставрация завершилась. Раритеты и рукописи возвратились в дом, приютивший их почти полтора века назад. Акварели Лермонтова, глобус Крузенштерна, рукописи Гоголя и Достоевского… Рукопись «Мастера и Маргариты».

Рукописям вообще хорошо – они не горят. О зданиях, даже каменных, такого не скажешь.

В древности на Руси мостов не строили, потому что любую реку можно было зимой пересечь по льду, а летом переправиться на лодке или пароме. На особенно оживлённых путях ставили так называемые «живые» мосты – плоты или большие лодки выстраивали в ряд и покрывали деревянным настилом, по которому люди и повозки перемещались с одного берега на другой.

С первыми заморозками конструкцию разбирали и вытаскивали на берег, а сразу после весеннего ледохода восстанавливали в прежнем виде. Такой вариант переправы, простой и недорогой, всё же имел и серьёзный недостаток: два раза в год сообщение между берегами на несколько дней прерывалось. Такое временное неудобство могло быть терпимым в других местах, но здесь превращалось в проблему, поскольку расположенные в Замоскворечье стрелецкие слободы оказывались отрезанными от Кремля и в случае народных волнений царь попал бы в сложную ситуацию.

Михаил Фёдорович, первый из Романовых, эту опасность вполне осознавал, ведь его детство прошло в Смутное время, поэтому царь озаботился возведением каменного моста. Зодчего пришлось приглашать из Европы – свои мастеровые не обладали необходимым опытом.

Приехавшие в 1643 году из Страсбурга палатный мастер Анце Кристлер и его дядя Иоганн привезли с собой множество инструментов и приспособлений, необходимых для производства работ, и взялись за дело с истинно немецкой доскональностью: произвели замеры, подготовили чертежи и смету и даже представили царю деревянный макет будущего моста.