Конечно же была у царя злость по отношению к сыну. Ивана-младшего он подсознательно ревновал к той власти, которую неминуемо придётся ему отдать… временами даже ненавидел – как ненавидел бы любого человека, отнимающего то, что являлось для него смыслом жизни. Наверное, Иван терзался этим, как старый Барон в «Скупом рыцаре»:

Он расточит… А по какому праву?
Мне разве даром это всё досталось,
Или шутя, как игроку, который
Гремит костьми да груды загребает?

И в один злосчастный день эта ненависть прорвалась наружу – по пустячному поводу, как в коммуналке скандал с дракой и нечаянным смертоубийством может возникнуть из ничего.

Отец зашёл на половину царевича и, увидав, что невестка как-то не так одета, сделал ей замечание. Не то рубашек на ней было меньше семи, не то поясок не завязан… А 27-летний сын, для которого Елена Шереметева была уже третьей женой, заметил на это, что расстраивать беременную негоже, тем более такими мелкими придирками. Государь вспылил и ударил сына посохом по голове.

По другой версии, там вообще была драка: якобы Иван пожелал своим посохом поучить невестку, а сын за неё вступился, после чего царь впал в ярость и изувечил наследника и даже изранил Бориса Годунова, пытавшегося их разнять. Но даже если удар был всего один, то пришёлся он очень неудачно – прямо в висок, и 19 ноября 1581 года наследника не стало, а у невестки от пережитого ужаса случился выкидыш.

Иван обезумел от горя, целыми днями вымаливал себе прощение на коленях перед образами, а по ночам вскакивал с постели с воплями ужаса. Собрав бояр, он объявил, что после такого окаянства царствовать не хочет, а поскольку царевич Феодор страной править не способен, то боярам следует решить, кому из них надлежит занять Московский престол.

Вокруг Кремля и Китай-Города - i_290.jpg

Вячеслав Шварц. Иван Грозный у тела убитого им сына, 1864

Прекрасно зная Ивана Васильевича и его любовь к провокациям, бояре поспешили заверить, что кроме царевича никого на престоле видеть не хотят, а потом принялись уговаривать царя не оставлять бразды правления никому.

И он остался. Видимо, власть подобна наркотику – мало кто способен соскочить с такой иглы. Однако теперь это был уже не тот грозный властитель, которого боялись и свои и чужие. Иван стал ласково обращаться с боярами, сыну Фёдору завещал «царствовать благочестиво, с любовию и милостию», уже не позволял себе вспышек гнева, только временами мрачнел и погружался в тоску, а иногда случались с ним припадки, и в такие минуты он звал Ивана. В последний год жизни государь сильно одряхлел и сгорбился, испытывал боль от каждого движения, поэтому его носили в специально изготовленном кресле, хотя было царю всего 53 года.

Вокруг Кремля и Китай-Города - i_291.jpg

Смерть Ивана Грозного. С картины А. Л. Маймана гравировал Ю. Барановский

Говорили, что некий чернокнижник предсказал Ивану год смерти и даже день – 18 марта. За такую новость казнить его государь не стал, но приказал бросить в темницу. А зимой, словно кара за всё, настигла царя ужасная хворь: гниение внутри, опухоль снаружи. Отвратительный запах исходил от больного, и никому не удавалось исцелить его – ни лекарям, ни знахаркам.

Страдающий духом и телом царь то призывал колдунов, то истово молился и раздавал обильные милостыни монастырям, дабы и они молились во здравие, приказывал кормить нищих и выпускать пленных. Изредка наступало улучшение, но в целом становилось хуже: тело покрылось волдырями и язвами, а запах сделался невыносимым. Однако же ум оставался ясным, а память никогда не подводила царя, и в предсказанный чернокнижником день Иван повелел доставить узника к нему. Того привели, когда после баньки Иван восседал на ложе, одетый в свежее бельё и расшитый халат. Пребывая в хорошем настроении, царь поинтересовался у прорицателя, по-прежнему ли тот уверен в названной им дате. Чернокнижник резонно заметил, что день ещё не прошёл.

Нахмурившись, царь велел его увести, а сам пожелал сыграть в шахматы, до которых был большой охотник. Подали тавлею – доску, инкрустированную слоновой костью и чёрным деревом. Царь начал привычно расставлять фигуры, неожиданно задумался, забыв, на какой клетке должен стоять король, и вдруг упал, не издав ни звука, – только зацокали пешки, рассыпавшиеся по полу.

Поднялся шум и крик. Царя подняли и усадили на постель; он был без памяти. Кто-то побежал за лекарями, другие за митрополитом. Врачи ничем помочь не смогли, да и священник совершил обряд пострижения в монахи над телом уже почти бездыханным. Вскоре над Москвой поплыл колокольный звон, означавший, что душа покинула тело грозного царя и отправилась туда, где ей воздастся по заслугам.

Эпилог

Фёдор I Иоаннович взошёл на престол взрослым человеком (ему было 27 лет), но – как и опасался отец – бремя правления оказалось ему не по силам. Ближайшим помощником царя стал его шурин Борис Годунов, сделавший прекрасную карьеру ещё при Иване Васильевиче. Как человек очень умный, Годунов старался не быть слишком уж на виду. Хотя он фактически правил страной, первое время делал это в качестве члена регентского совета из пяти человек, в который входили помимо него «главы пяти семейств» – всё тех же Бельских, Шуйских, Мстиславских… Но чтобы избавиться от лишних четверых, будущему царю Борису потребовалось не более года.

Из жён Ивана пережили его только две – Анна Колтовская и Мария Нагая.

Схимонахиню Дарию продержали двенадцать лет в одиночестве в подземной келье и выпустили оттуда лишь после смерти Ивана. Ей суждено было пережить супруга более чем на сорок лет, проведя их за монастырскими стенами.

Марию Нагую сослали в Углич. Этот город был дан в удел её сыну Дмитрию ещё покойным отцом. На момент его зачатия Иван Васильевич уже разменял шестой десяток, так что ребёнок родился не очень здоровым – впрочем, как и многие дети в последних поколениях Рюриковичей.

Дмитрий погиб в результате несчастного случая на девятом году жизни – при игре в ножички у него начался эпилептический припадок, мальчик забился в судорогах и зажатым в руке ножом поранил себе горло. Поползли слухи об убийстве, хотя смерть его никому не была нужна. Рождённый в не признанном церковью браке, Дмитрий считался не цесаревичем, а князем Углицким, и на престол претендовать не мог. Это в народе мальчика считали царевичем, не вдаваясь в толкование законов престолонаследования.

После его гибели в 1592 году Мария Нагая была пострижена в монахини под именем Марфа, а при воцарении Самозванца признала его своим сыном… впрочем, так же легко и отреклась после его смерти – но это было неизбежно: каждый раз ей делали «предложение, от которого невозможно отказаться».

Как бы то ни было, ни царя Фёдора, ни Бориса Годунова не беспокоили возможные притязания на престол со стороны малолетнего байстрюка. Уж скорее мог представлять опасность бывший «Государь великий князь Семион Бекбулатович». При жизни царя Фёдора он вёл себя тихо, да и при воцарении Годунова не искал никаких приключений, однако царь Борис отнял у него тверскую вотчину и сослал куда-то от греха подальше. Лжедмитрий приказал беднягу Симеона постричь в монахи, а Василий Шуйский старца Стефана и вовсе упёк на Соловки. Впрочем, старец их всех пережил.

Правление царя Бориса – это отдельная и трагическая история, двумя фразами её не рассказать. К тому же это время ещё не скоро наступит, поскольку зять Годунова Фёдор Иоаннович, проводя жизнь в посте и молитвах, царствовал почти четырнадцать лет.

От брака с Ириной Годуновой царь Фёдор имел единственного ребёнка – дочь Феодосию, прожившую девять месяцев. С её смертью пресеклась московская линия династии Рюриковичей.