Или я ничего не понимаю в людях, но тогда и трепыхаться бессмысленно.

Мотя мявкнул и перепрыгнул на колени Виктору. Тот почесал его за ухом. Вот, значит, как… Хорошо.

Я перелистнула бумаги. Доктор злорадно усмехнулся. Да, почерк у него профессиональный. Ничего, я привычная. Да и вообще сейчас — когда я так и не выучила буквы — чем хуже почерк, тем лучше, легче схватывать слово целиком.

— Никто не против, если я прочитаю это вслух? — спросила я для проформы и, не дожидаясь ответа, начала зачитывать описание «ножевых ранений».

Виктор едва заметно сдвинул брови. Я не торопясь и не запинаясь дочитала до конца. Да за такое описание мой преподаватель судебной медицины, земля ему пухом, пару бы вкатил без права пересдачи! Наконец я вернула листы доктору и сказала:

— Не понимаю.

— Я же говорил! — воскликнул Евгений Петрович.

— Не понимаю, на каком основании вы сделали вывод, что тому мужику досталось ножом. Здесь просто указано количество ран и наложенных швов.

— Образованному человеку достаточно увидеть, — задрал нос доктор.

— Вы правы, образованному человеку достаточно увидеть, чтобы не перепутать ножевое ранение с ранами, нанесенными когтями мелкого хищника, — согласилась я.

Мотя фыркнул. Виктор улыбнулся и почесал его за ухом. Вот же паразиты, оба!

— Но что именно вы увидели? — продолжала я. — Какова была длина ран, их глубина и направление? Как выглядели края? В каком состоянии окружающая кожа? Почему этого нет в описании?

— Поясните, — попросил Виктор.

— Я все же хотела бы, чтобы Евгений Петрович более подробно описал все, что увидел, — уперлась я.

— Все, что я увидел, я записал, а вы просто тянете время и морочите нам голову! — возмутился доктор. — Виктор Александрович!

Виктор молчал, смотрел на меня, будто не мог решить, что ожидать. Пропади оно все пропадом, по-хорошему, мне стоило бы изложить все письменно, чтобы доктор не подслушал и не использовал, если дело все же дойдет до заседания дворянского собрания. Но я так и не удосужилась научиться писать.

— В таком случае ваши профессиональные познания вызывают сомнения, — заявила я. — Потому как ничто в вашем описании не может подсказать знающему человеку, на каком основании вы определили ранения именно как ножевые.

— Вы будете учить меня писать истории болезни?! Я не стану выслушивать бред сумасшедшего! — Доктор поднялся.

Виктор задумчиво посмотрел на меня. На него. Снова на меня.

— Анастасия, вы не могли бы пояснить?

Что ж, придется раскрывать карты.

— От ножа раны резаные, ровные, неосадненные, концы у них острые. От когтей — скорее колотые и колото-рваные, параллельны друг другу…

Хотя, если как следует помахать лапами, уже не поймешь, что там чему параллельно, а Мотя очень старался.

— …на концах переходящие в прерывистые царапины, относительно неглубокие. Вот здесь, — я потрясла листами, — ни слова об этом. Так что, я полагаю, заключение о происхождении ран — лишь ваши инсинуации, сознательные или нет.

Мужчины вытаращились на меня так, будто я вспрыгнула на стол, но вместо разнузданного танца начала зачитывать вслух названия всех восьми парных и семи непарных костей черепа. Со всеми отверстиями, бороздками и бугорками. На латыни. Я покачала головой.

— Удивляюсь вам, господа. Вы как будто на кухне никогда не были. Возьмите в погребе свиной окорок, полосните пару раз, а потом раздразните кота…

Мотя вывернулся из-под руки Виктора, почесывающего его за ухом. Подобрался и задергал хвостом, внимательно глядя на доктора, — так что не оставалось сомнений: он с готовностью поможет со «следственным экспериментом».

— …и сравните повреждения. Так что простите, Евгений Петрович, но ваши профессиональные заключения не стоят и ломаного… потертой змейки. А следовательно, и выводы относительно моего безумия.

— Виктор Александрович, вы позволите вашей жене меня оскорблять?!

— Разве слова человека, не сознающего, что делает, могут оскорбить? — приподняла бровь я.

Виктор подавил улыбку. Доктор побагровел так, что я испугалась, как бы его инсульт не хватил. А я продолжала:

— Но раз вы оскорбились, значит, знаете, что я в своем уме. Вы оклеветали меня. Заявили, что я безумна. Будто я напала на людей! Да, я выстрелила в человека, когда пришлось защищаться! Или мне нужно было разрешить себя ограбить? Вы уверены, что те пятеро остановились бы на этом? Что они не надругались бы надо мной? Над молодой служанкой? Не свернули шею старухе-няньке? Не сожгли дом?

— Прекратите паясничать! — взорвался доктор. — Это вы…

— Хватит. — Виктор сказал это очень спокойно, но доктор заткнулся. — Я выслушал. И не вижу аргументов для внеочередного созыва дворянского собрания.

— Виктор Александрович, как вы можете поверить в этот бред!

Муж будто не услышал:

— Правда, и уверенности в том, что моя жена не опасна для себя и других, у меня тоже нет.

Не знаю, чего мне стоило не зарычать. Решил он, видите ли. Ни нашим ни вашим!

— Поэтому как мужчина и глава семьи я принимаю на себя ответственность за свою супругу и ее поведение. Я поживу в этом доме и присмотрю за ней.

Вот уж удружил так удружил! Кажется, и доктору этот вердикт не понравился.

— Вы понимаете, что Анастасия Павловна может и на вас наброситься с пистолетом?

Я скрипнула зубами. Еще порох на него тратить. Топором обойдусь, если достанет. Или кочергой. Виктор широко улыбнулся.

— Ничего, я буду осторожен. Не смею больше вас задерживать, Евгений Петрович, время позднее.

Раскомандовался в моем, между прочим, доме!

— Я провожу, — прощебетала я.

Путь до двери мы проделали в гробовом молчании, прощаться доктор тоже не стал.

Я закрыла замок. Что-то подсказывало: Виктора я так просто из дома не выставлю. Вздохнула: на спину словно навалили пару мешков с мукой. Долгий был день, хоть вроде и провязала почти все время, а вечер выдался и вовсе несуразный.

Мотя — и когда только увязался следом — потерся о мои ноги. Я наклонилась его погладить.

— Эх ты, подлиза, — проворчала я. — Ко всем ластишься, только за ухом почеши.

Кот проигнорировал мои упреки, позволил еще погладить себя и потрусил в гостиную. Я пошла следом. Может, Виктор все же уйдет подобру-поздорову. Хотя кого я обманываю! И выгнать не получится, скажет, что я действительно рехнулась.

Но поди пойми этого человека! То целует так, что коленки подгибаются, то ревнует на ровном месте, то развод — и забирай свои игрушки, то вот в гости напрашивается.

Когда я вошла в гостиную, Виктор сидел, вытянув длинные ноги, и разглядывал тапочки. Розовые, с улыбающейся мордочкой и заячьими ушками. До меня вдруг дошло, как звали мнимого или настоящего любовника Настеньки. Если Виктор принял это за намек…

Тогда меня точно упекут за убийство в состоянии аффекта, если местная судебная психиатрия до этого додумалась.

Но взгляд мужа, устремившийся на меня, был задумчивым, а не злым.

— Анастасия, я должен принести вам извинения за безобразную сцену в нашу последнюю встречу.

И вот, спрашивается, что на это ответить? «Не за что»? Так очень даже есть за что.

— Приносите, — милостиво согласилась я.

— Прошу прощения?

Мы озадаченно уставились друг на друга. Не сразу до меня дошло:

— Вы сказали, что должны принести извинения. Приносите. Я слушаю.

— В таком случае уточните, какие именно извинения вам требуются, — с каменным лицом поинтересовался Виктор. — Длинные и витиеватые? Следует ли при этом падать на колени? Обнимать ваши? Биться лбом об пол и орошать ваши ноги слезами?

Нет, он просто… Я наконец разглядела ехидный огонек в его взгляде.

Вот же зараза, еще и троллит!

Но против воли губы начали расплываться в улыбке. Я хихикнула.

— Бить вас некому, невозможный вы человек!

Он широко улыбнулся.

— Не надо. Я видел, как вы обращаетесь с колуном. Впечатляет, надо сказать.