Он негромко рассмеялся, снова притянул мою голову к своей груди. Какое-то время мы лежали так, вдыхая запах наших разгоряченных страстью тел, слушая, как успокаиваются сердца, чувствуя прикосновения, полные уже не страсти, но нежности.

— Настя-Настя… — прошептал он.

— М-м?

— Ничего.

Может, он и хотел сказать что-то еще, но в дверь осторожно постучали.

— Барин, осмелюсь доложить, простынет все, — раздался из-за двери жалобный голос дворецкого.

— Простынет — значит, согреете, — рыкнул Виктор. — Приготовь мне горячей воды. И скажи, чтобы барыне тоже принесли…

— У меня в уборной была вода, наверное, еще не остыла, — сказала я, скрывая сожаление.

Виктор чмокнул меня в кончик носа.

— Оставлю ее тебе, оденусь у себя. — Он накинул на плечи халат, поднял с пола остальную свою одежду. — А заодно прикажу Алексею, чтобы устроил выволочку Аглае за небрежение.

— Я бы не хотела, чтобы ты устраивал ей выволочку.

Я села, прикрываясь одеялом: говорить о делах без всего было неуютно.

— Она заслужила.

— Это, конечно, твои слуги, но, если ты не против, я бы попробовала сама с ними разобраться. Не дергать же тебя из-за каждой пылинки.

— Почему я должен быть против? Я буду очень рад, если ты снимешь с меня эту заботу. Все-таки обычно у женщин лучше получается обходиться с прислугой. Можешь отчитать Аглаю сама и вообще наказывать дворню как заблагорассудится.

— В каких пределах? — на всякий случай уточнила я. Слишком уж размыто это «делай что хочешь». — Жалование им платишь ты.

Виктор рассмеялся.

— В пределах разрешенного законом. Штрафы он разрешает, только уведоми меня, я запишу. Чтобы не получилось, что барыня плохая, а барин все простил.

Я кивнула.

— И, раз уж ты берешь на себя прислугу, напомни после обеда, чтобы я отдал тебе чай.

— Который ты держишь в сундуке? — вспомнила я. — Но зачем?

— Как зачем? Дворня обычно не считает за воровство прихватить что-то из хозяйских припасов, а чай дорог. Я очень удивился, увидев, что ты держишь его в кухне.

Муж шагнул к двери, но снова развернулся.

— Постарайся не планировать на вечер ничего грандиозного. После обеда нам хорошо бы навестить Кирилла Аркадьевича.

Я вопросительно посмотрела на мужа, и он добавил:

— Граф Стрельцов. Уездный исправник. Я не предупредил, извини, не ожидал, что ты и тут найдешь чем заняться. Привез жену в город отдохнуть! — Он хмыкнул.

Пожалуй, вдаваться в планы на «отдых» пока не стоит.

— Думаешь, исправник поможет?

— Когда летом у приезжего генерала украли бумажник с десятью тысячами, Кирилл Аркадьевич разобрался с этим делом за пару дней. Так что поможет или нет, но попытаться стоит, а заодно и уведомить его о том, что в твоем доме засада. Мало ли, все пойдет не так.

Да гарантированно все пойдет не так, это же закон природы! Как у меня сегодня — я собиралась, приехав, завалиться на какой-нибудь диван и зубрить правила поведения в обществе, а вместо этого…

Я задумчиво оглядела бардак в комнате.

— Это, конечно, не грандиозное, но быстро не…

— Вот и будет повод заставить прислугу работать как следует. Хватит и того, что ты собственноручно снимала эти драпировки.

Я кивнула. Он прав, я со своими рабоче-крестьянскими замашками все время забываю, что есть люди, которым платят за домашнюю работу.

— Не могу придумать повод задержаться еще на пару минут. — Виктор наклонился поцеловать меня. — Но не буду мешать прихорашиваться. Я пришлю к тебе горничную.

С помощью Дуни мне удалось привести себя в порядок быстро, но, как бы скоро я ни собралась, Виктор уже ждал меня в малой гостиной. Улыбнулся, поднимаясь мне навстречу, будто мы давно не виделись, и я не могла не улыбнуться в ответ.

— Я не сказал тебе, что, кажется, влюбился, как мальчишка.

Он нежно поцеловал меня в щеку, приобнимая за талию. Повлек в сторону столовой, не давая ответить, — и мне показалось, будто он не хочет услышать мой ответ, заранее зная, что тот ему не понравится.

Я хмыкнула про себя — это я сама втрескалась, как девчонка, вот и приписываю мужу собственные страхи. Не стоит думать о том, что дальше, я сама не слишком понимаю, хочу ли я отменить развод и смогу ли долго уживаться с этим человеком. Что только не вылезает, когда проходит влюбленность. Я обругала себя. Мне еще никто ничего не обещал и от меня никаких обещаний не просил. Стану решать проблемы по мере их поступления, а пока — радоваться тому, что есть.

В дверях столовой муж пропустил меня вперед. Я прошла внутрь и остановилась, растерявшись.

Да уж, теперь понятно, почему Виктор воспринял как личное оскорбление попытку накормить его на кухне. На сколоченной из досок столешнице без намека на скатерть или хотя бы клеенку — а есть ли здесь клеенки? Я прогнала дурацкую мысль. Следом еще одну: в последний раз я ела за столом со скатертью на юбилее мужа подруги, в ресторане.

— Что-то не так? — спросил муж.

Да все!

Как я и предполагала утром, стулья были поставлены так, что нас двоих разделяло все пространство стола, покрытого белоснежной — аж глазам больно — скатертью. Посреди этой белизны ярким пятном выделялась хрустальная широкая ваза, наполненная яблоками, апельсинами и лимонами. Венчал горку фруктов гранат, натюрморт дополняла яркая россыпь вишен. Вишен! Мне даже глаза захотелось протереть, а потом, нарушив все правила приличия, цапнуть ягоду, убедиться, что она не бутафорская.

По обе стороны от вазы высились двухъярусные тарелки с аккуратно разложенными… кажется, конфетами ручной работы — хотя здесь все было ручной работы. И все это великолепие обрамлял хоровод стеклянных креманок с разноцветными вареньями. Изумрудно-зеленое крыжовенно, ярко-оранжевое абрикосовое, аккуратные желтые кубики, напомнившие мне когда-то модное варенье из кабачков, красная клубника, темно-багровая вишня и нежный бежевый яблочного варенья — все это украшало стол не хуже цветов.

«Обед будет простым», как же!

— Ах да, — по-своему истолковал мое замешательство Виктор. — Алексей, переставь стул для барыни. Не хочу перекрикиваться с женой через весь стол.

Дворецкий, явно изумленный, перенес с одного конца стул, поставив его справа от другого, следом переставил тарелку, покрытую салфеткой, и приборы. Я мысленно поежилась, глядя на разномастные ложки, ложечки и вилки. Ладно, метод обезьянки еще никого не подводил, как и правило пользоваться приборами от крайних переходя к тем, что ближе к тарелке.

Виктор отодвинул стул, помог мне сесть, ему самому пододвинул стул дворецкий. Салфетка оказалась под стать скатерти — накрахмаленная до хруста, вышитая белым по белому, по центру — вензеля с инициалами хозяина дома.

Больше никаких неожиданностей не было, вот разве что дворецкий, временно переквалифицировавшийся в официанты, не ставил перед нами уже наполненные тарелки, а подносил блюдо, с которого и отделял порцию, поначалу показавшуюся слишком маленькой. Но вскоре я поняла, в чем подвох.

Может быть, каждая отдельная порция и была маленькой. Но салат из молодых ростков свеклы под маслом и уксусом сменило что-то похожее на форшмак, а за ним последовала моченая брусника, перемешанная с толокном.

— Это ты называешь простой скромный обед, — не удержалась я.

— Простой, — пожал плечами Виктор. — Скромный.

Ну да, вишня, пусть даже только для красоты, ранней весной — жуть как скромно.

— Признаться, я удивился и обрадовался, обнаружив, как экономно ты стала вести хозяйство после болезни. Но все же чрезмерный отказ от земных благ подходит какому-нибудь отцу-пустыннику, а не молодой красивой женщине.

Я выудила вилкой брусничину, сунула ее в рот, скрывая раздражение. Отцу-пустыннику, да…

Чтобы мы сейчас сидели за столом с белоснежной скатертью, кто-то должен был ее выстирать, прокипятить, накрахмалить и отгладить. Кто-то должен был приготовить эти три закуски, за которыми последуют супы — вон Вася, новый лакей, приехавший в коляске с Дуней, вносит фарфоровую супницу, осторожно, боясь уронить с непривычки. Кто-то потом перемоет гору посуды, которую меняют после каждого блюда.