Она осеклась, поняв, что вот-вот наговорит лишнего, добавила торопливо:

— Так что я тут буду, если что, всегда будете знать, где меня найти. На сундуке и посидеть можно, ежели вы не против.

Тут? В полутемном коридоре рядом с уборной? Может, Настеньке и было нормально так обращаться с прислугой, а Виктор не интересовался делами жены, но это просто безобразие какое-то!

Видимо, выражение лица у меня было не слишком хорошее, потому что Дуня продолжала:

— Да вы не переживайте, барыня, мне тут даже и лучше. Я же в городе никогда не была, и людей чужих почти не видала, а тут все чудно, по-городскому.

— Ты и в барском доме никогда не жила, ничего, освоилась, — не поддалась я. — Ты же не собака — в конуре весь день сидеть. Пойдем… Нет, погоди. Ты комнаты осмотрела?

— Дозволения вашего не было. Аглая сказала, пока барыня не позовет, под руку не соваться, быть тише воды ниже травы. Хотя так и так обругают… Это она так сказала, — простодушно поправилась девушка.

Видно было, что она никак не может совместить в голове то, что услышала от экономки о барыне, и то, что видела своими глазами. Хотела ли экономка в самом деле предостеречь деревенскую девушку, чтобы ту не уволили, выкинув в город крутиться как получится, или исподволь пыталась настроить против молодой барыни?

Впрочем, какая мне разница? Важно не намерение, а результат. И результат мне пока совсем не нравился.

— Пойдем на спальню посмотрим, — сказала я.

И здесь шелк. Нежно-голубой на стенах, глубокого сапфирового цвета — покрывала, бледно-золотистый — балдахина над кроватью. В детстве я мечтала о кровати с балдахином, как у настоящей принцессы. Но сейчас эти роскошные драпировки пробудили во мне нечто, больше похожее на досаду: еще один пылесборник! Наверное, в нем был и какой-то практический смысл: если поставить под кровать жаровню и опустить балдахин, можно сэкономить дрова на обогреве спальни. Однако в доме, который топили даже в отсутствие хозяев, подобная экономия была явно лишней.

На окнах здесь тоже висело три слоя штор — серебристо-белая кисея, золотистый, в тон балдахину, шелк и зеленый бархат, перекликавшийся с зеленью ковра. Напольный канделябр на шесть свечей, изящный столик, на котором стояли спиртовка, серебряный чайничек, кофейник с изогнутым носиком, чайная и кофейная пары. Я вгляделась в разводы засохшего на донышке кофе. Не надо гадать на кофейной гуще, чтобы понять: легко мне в этом доме не будет. Чашку-то я вымою, не переломлюсь, но что потом? Вернув посуду на столик, я отодвинула шелковую ширму. За ней из стены торчали крючки, куда, видимо, полагалось вешать одежду, потому что больше в спальне мебели не было.

Зато была пыль.

— Помоги мне переодеться в домашнее, — сказала я Дуне.

Марья не разрешила мне взять с собой ни одно из платьев Настенькиной матушки, которые можно было застегнуть самой. Еще и обругала, мол, нечего позориться, а потом вручила Дуне платье с длинным рядом крючков на спине и велела учиться застегивать-расстегивать. Так что сейчас мы управились быстро. Правда, платье из кисеи на чехле, на мой вкус, было слишком уж нарядным для домашнего, но вчера я устала спорить с Марьей. Сейчас было очевидно что она оказалась права: к этому дому старые платья не подходили. Ладно, фартук надену, на худой конец.

— Валенки поставь пока у печки, пусть просохнут как следует. — Я хихикнула, представив, как они будут выглядеть среди шелков и бархата. — Одежду, которую сейчас сняли, повесь пока вот на эти крючки, потом сходи узнай у Аглаи, где на улице белье сушат, туда унеси проветриться. И еще разузнай, где здесь прачечная.

— Хорошо, Настасья Пална.

Громко заурчавший живот заглушил ее слова. Дуня смутилась.

— Простите, барыня…

— Тебя кормили?

— Аглая сказала, что барыня требует, чтобы горничная всегда рядом была, так что есть только после того, как она, то есть вы ляжете, и рано утром.

Я вдохнула. Медленно выдохнула, подавляя желание прямо сейчас устроить выволочку экономке.

— Место твое она хоть тебе показала? Где спать, где вещи держать?

Судя по тому, что Дуня была без тулупа и в чистых лаптях, переодеться ей дали, но…

— Лавку в девичьей, как у всех, под ней вещи держать. Воровать-то у меня нечего. Не беспокойтесь, Настасья Пална, я не голодная, вечером поем. И в девичьей места хватит, там всего-то четыре нас сейчас.

По дороге Виктор, извиняясь за «неизбежные неудобства», предупреждал, что в доме прислуги мало, потому что он забрал весь персонал в имение,. Я тогда пожала плечами: конечно, нет смысла таскать туда-сюда толпу народа, да и не привыкла я, чтобы мне прислуживали. Оказывается, «мало» — это «всего» четыре девушки, не считая кухарки и экономки, а сколько в доме мужской прислуги и тех, кто занимается садом, я и вовсе пока не знала.

Но, мало это или много, они могли поддержать чистоту в доме. Виктор при мне велел сперва накормить и разместить Дуню, а уж потом учить, а ее отправили сразу ко мне. И снова — только ли для того, чтобы предупредить выволочку от вздорной барыни?

Меня так и подмывало пройти на черную половину дома и устроить скандал, заодно подтвердив репутацию Настеньки. Но, наверное, не стоило становиться новой метлой, пока не разберусь, как все устроено в этом доме. Поэтому я оставила Дуню заниматься моими вещами, а сама пошла в комнату экономки.

Дверь оказалась заперта, на стук никто не ответил. Ну что ж, тогда возьму на кухне все, что мне нужно.

Именно на кухне экономка и нашлась. Встав к рабочему столу и надев фартук, она что-то нарезала. В углу девочка лет пятнадцати разделывала селедку. Запах рыбы плыл по кухне, смешиваясь с запахом лука, который резала кухарка.

Так, похоже, я не вовремя. Ну раз уж пришла…

— Аглая, на пять минут, пожалуйста.

— Да, барыня. — Она отложила нож.

На доске обнаружилось что-то похожее на молодые свекольные побеги. Откуда, рано вроде еще? Потом спрошу.

— Я хотела бы знать, почему в моей комнате пыль, а в спальне — грязная посуда.

— Так, как вы велели, барыня, ничего не трогали. — Экономка опустила глаза, как это поначалу делала и Дуня, а в ее голосе я при всем желании не смогла бы расслышать ехидства.

— И почему не накормили мою горничную.

— Как вы велели, барыня, чтобы девка всегда в ваших покоях была, когда вы не спите. Я ей сказала воды вам налить горячей и холодной принести и ждать ваших приказов, как вы всегда и велите.

— Барин приказал ее накормить и обустроить после дороги.

— Барыня, это ведь ваша горничная, значит, ваше слово главнее. А вы всегда приказывали, чтобы девка при вас неотступно была.

И снова, как ни старалась, я не смогла понять, серьезна ли она или издевается. Хотя вряд ли Виктор стал бы держать экономкой круглую дуру.

— Значит, так, — начала я. — Глава семьи кто?

Аглая затеребила передник, старательно глядя в пол. Скажет «барин» — барыня наорет, а то и по щекам отхлещет. Скажет «вы» — барину непременно доложат, а он ей деньги платит.

— Это не моего ума дело, — выкрутилась она.

— Значит, так, — повторила я. — Сказано в Писании: «Жена да убоится мужа своего».

Я совершенно не была уверена, что в местных священных книгах сказано что-то подобное — и точно так же была уверена, что Аглая их не читала, как не читали библию простые люди в нашем мире.

— И еще сказано, что муж в доме первый и превыше него только сам господь.

Это его дом, в конце концов. В моем расклад другой. И все же хорошо, что Виктор меня не слышит, точно бы решил, что я издеваюсь. Аглая вытаращилась на меня так, будто я канкан на столе станцевать собралась, и даже кухарка отвернулась от сковородки, уставилась на меня.

— Потому, если он сказал обустроить и накормить, значит — обустроить и накормить, а потом уже к барыне отсылать.

Только как бы мне не рассорить Дуню с остальными слугами. Каким бы кратким ни было наше пребывание здесь, если здешние обитатели захотят, они сделают его невыносимым, как водится, отыграются на той, кто беззащитней. Не могу же я в самом деле приказать ей неотлучно находиться около меня и спать на коврике у кровати! Значит, додавливать, чтобы они сейчас все бросили и начали кормить горничную, пока барин голодный, не стоит.