— Изволите осмотреть гостевые комнаты? — спросила Аглая.

Я «изволила». Комнаты как комнаты, со светлыми обоями и узкими кроватями, побольше, чем в моей усадьбе, но безликие, словно гостиничный номер.

За комнатами для гостей хозяйки была дверь в мои покои, следом — покои маменьки Виктора, куда я тоже не стала совать нос. Как бы разузнать, какие отношения были у Настеньки со свекровью? Спрашивать напрямую у Виктора — не лучшая идея. Как и расспрашивать прислугу. Умная прислуга господам сплетничать о них же самих не будет, а глупая такого понарассказывает, что правду от вымысла не отделить.

Впрочем, мало какая мать будет любить женщину, закатывающую скандалы ее сыну так активно, что дело дошло до развода. Вопрос в том, как она эту нелюбовь будет проявлять. Что ж, познакомлюсь с маменькой — узнаю.

За спальнями шла детская, пока пустующая. Комнатка мне понравилась. Хоть и далековато от родительской спальни, но просторная и светлая. Печь-голландка в стену встроена так, чтобы топиться из соседней комнаты, так что малыши не обожгутся случайно и не устроят пожар. Стены, в отличие от остального дома, не оклеены обоями, а оштукатурены и расписаны. На одной — лес, из-под куста выглядывает любопытная мордочка ежика. На второй — луг с цветами и бабочками под залитым солнцем небом. Я невольно улыбнулась, глядя на улыбку солнышка.

— Когда перестраивали дом, барин особо выделил место для детской, — сказала Аглая, хотя я ни о чем не спрашивала. — Жаль, что господь не торопится радовать его наследником.

А вот это точно шпилька в мою сторону. Я мило улыбнулась.

— На все воля его.

Тряхнула головой, отгоняя мысль о том, какие у нас с Виктором могут быть дети. Да, он предложил не торопиться все разрушать, но и о том, что забирает заявление, или как оно тут называется, не сказал. Так что незачем мечтать. Лучше подумать, как быть с экономкой, явно недолюбливающей молодую барыню. Возможно, и за дело. А заодно порадоваться, что весь дом чист — как бы прислуга ни относилась ко мне, работу свою она делала на совесть.

А может, и не надо мне влезать в жизнь этого дома, все равно Виктор обещал, что долго мы здесь не пробудем.

— Вот и все, барыня, — сказала Аглая. — Пойдемте отдыхать, уже, должно быть, воду в ваши покои принесли.

— А там что? — указала я на дверь в стене детской.

— Комната для гувернантки. Это черная половина дома.

— Веди, — приказала я.

Но и на черной половине оказалось чисто. Комнатки, конечно, были куда меньше господских, а коридор такой узкий, что вдвоем едва разминешься, и с маленькими окнами. Рядом с детской находилась комната для гувернантки, сейчас пустующая, дальше по коридору шли девичья, кладовая и кухня. Я не стала лезть в уличной обуви и дорожной одежде в кухню, где все сверкало чистотой. Не стала заглядывать и в комнаты кухарки и экономки, которым, как и лакею, были выделены отдельные помещения. Черные сени вели во двор, напротив них располагалась судомойня с дверью в столовую.

Так, описав круг, мы вернулись в вестибюль. Я посмотрела вверх по лестнице. Любопытство боролось с усталостью.

— Второй этаж пока закрыт, — сказала Аглая, проследив за моим взглядом. — Сходить за ключами?

— Что там?

— Бальный зал, карточные комнаты, курительная и комнаты для отдыха дам, большая столовая.

Судя по всему, открываются перед приемами. Выходит, князь Северский дает балы? Хотя, наверное, может себе позволить. Ладно, мне это роскошество пока ни к чему.

Отдохну от дороги, поем, разузнаю у Виктора, дозволено ли мне отдавать приказы слугам и как это нужно делать — непосредственно или через экономку, — и там разберусь.

Отпустив экономку, я прошла к своим покоям и, открыв дверь, ошарашенно застыла на пороге.

Если все остальные помещения выглядели элегантно и сдержанно, то эта комната походила на музей. Музей роскоши и тщеславия. Только золотого унитаза не хватало для полноты картины.

Солнечный свет падал сквозь кисею на окнах, подсвечивал розовый атлас стен, отражался в зеркалах с узорчатыми рамами. Я скинула валенки — ноги утонули в ворсе ковра. Подошла к ближайшему зеркалу, стоящему на туалетном столике с резными дверцами. Девушка в дорожном платье из темно-синей шерсти смотрелась в нем так же неуместно, как, наверное, выглядела в старой усадьбе с рассохшимися окнами юная барынька в шелковом платье и атласных туфельках.

У двери в спальню висело еще одно зеркало — небольшое, по привычным мне меркам, в половину роста. Но расположено оно было так, чтобы стоя рядом с гардеробом белого дерева видеть всю фигуру целиком. Третье зеркало было напротив кресла, стоящего у окна. Если бы я собиралась сесть и повязать для развлечения, или заняться еще каким-то дамским рукоделием, устроилась бы в этом кресле. Круглый столик рядом с ним идеально подходил для того, чтобы сложить на него нужные мелочи.

Но как бы я ни повернулась, куда бы ни села — в кресло у окна, или рядом с изразцовой печкой, или на обитую бархатом цвета морской волны козетку неподалеку от входа в комнату, — в каком-то из мутных стекол я видела себя. Была ли то уловка архитектора, чтобы расширить на самом деле не очень большое пространство, или дань тщеславию юной красавицы — кто сейчас ответит?

Впечатление музея усиливали шторы — нежно-серебристая кисея, отгораживающая комнату от любопытных глаз с улицы, муаровый шелк лавандового цвета и тяжелый бархат того же цвета, что и козетка.

Я тронула штору, чихнула от поднявшегося облачка пыли. Надо бы вытрясти, а то, может, вообще убрать этот пылесборник? Вполне хватит и двух пар штор. Я снова чихнула. Раскрыла дверцы огромного гардероба. Впрочем, гардеробом этот шкаф светлого дерева можно было назвать лишь с большой натяжкой. Внутри не было ничего похожего на штангу под плечики, только полки и парочка выдвижных ящиков, сейчас пустующих. Я провела пальцем по полке. Так… Похоже, добросовестность прислуги на покои барыни не распространялась.

А стоит ли мне раскладывать сундуки, тем более что жить здесь недолго? С другой стороны, и платья хорошо бы если не развесить, то разложить аккуратно и свободно, гладить утюгом на углях — та еще морока.

Кстати, а где мои сундуки?

Я толкнула дверь, которая, как я предполагала, должна была вести в спальню, и подпрыгнула, обнаружив в полумраке человеческую фигуру.

— Простите, барыня, — сказала Дуня.

Я огляделась. Это была не спальня, а что-то вроде закутка с дверями на всех четырех стенах. У стен между дверями нашлись оба моих сундука и коробки со шляпками. На одной стене над дверью было окошко, напомнившее мне окна между ванной и кухней в старых хрущевках. Я сунулась в эту дверь. Так и есть. Не ванная, но что-то очень похожее. Стены, покрытые глазурованной плиткой. Огромный мраморный стол, на котором стояли тазы начищенной меди и несколько кувшинов. От ведра воды на полу поднимался пар.

— Воду я принесла, — сказала Дуняша. — Изволите освежиться с дороги?

— Может, и изволю, когда осмотрюсь.

Раздеться было бы неплохо, в теплом белье и шерстяных чулках мне уже становилось жарко. Но для начала посмотрю, в каком состоянии спальня, и решу, попробовать ли построить местную прислугу — с неопределенным результатом — или, как обычно, привести жилье в порядок самой, с помощью Дуни.

К слову…

— Где тебя искать, если что? В девичьей?

— Здесь.

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Аглая сказала, дескать, барыня требует, чтобы девка, ей прислуживающая, всегда наготове была, но на глаза не попадалась. Вот в этой комнате рядом с уборной самое место ей, то есть мне, быть, когда барыня не спит.

Так…

— Только странно она как-то говорит, дескать, барыня засиживается после полуночи, а с бала вовсе вернуться может под утро, и не ровен час задремать, выгонит тут же! Зато потом спит до обеда, тогда и отоспаться можно. Вы же ранняя пташка всегда были, уж на что мы с Марьей привычные, и то…