— Меня не сочтут слишком мягкой? Не решат, что можно сесть на шею? — на всякий случай уточнила я.

Здешние деревенские нравы в чем-то походили на привычные мне — у нас тоже, например, могли набить морду вместо того, чтобы обращаться в полицию. Но в чем-то отличались слишком сильно, а мне нельзя чересчур чудить. И так уже…

— Если бы парни в самом деле спьяну учинили пожар, а вы бы спустили им это с рук — сочли бы, что можно вас вообще ни во что не ставить. Но сейчас, если Марья расскажет старосте все подробности, будут благодарны за милосердие.

— Тогда так и поступим, — заключила я.

Подавила зевок. Может, не ложиться уже? Еще ведь надо что-то решить со сторожами…

— Настя, договорим завтра, а сейчас идите спать, — сказал Виктор, будто прочитав мои мысли. — Иначе я исполню свою угрозу и уволоку вас в спальню на плече.

И, судя по тому, что его слова не вызвали во мне никаких игривых мыслей, поспать все же надо.

— Да, спасибо. — Я поднялась.

Только замочу посуду в щелоке, чтобы завтра было проще отмывать.

— Пойдемте. — Муж мягко, но непреклонно вынул у меня из рук тарелку. Взял за локоть, выводя из кухни. Я хотела возмутиться, но силы кончились как-то разом, и все, на что меня хватило, — позволить довести себя до двери спальни, а как рухнула в кровать, я и вовсе не запомнила.

Обычно я просыпалась с рассветом — дни постепенно удлинялись, но все равно были еще слишком короткими, а в темноте или при свечах много не наработаешь. Но сегодня меня разбудило солнце, бьющее прямо в глаза. Как я так проспала? Рядом свернулся клубочком Мотя, и я вспомнила, что просыпалась утром, но эта мохнатая зараза заурчала так, что веки налились неподъемной тяжестью и я снова отключилась.

— Сговорились вы, что ли? — спросила я.

Кот открыл один глаз, глянул на меня и снова закрыл, притворившись спящим.

Я улыбнулась — несмотря на все, что случилось ночью, настроение было отличным, и даже перспектива беседы с урядником его не портила. А как уедет, надо поговорить с Виктором, пусть присылает своих сторожей.

По дороге на кухню я, как всегда, продумывала, что сделать днем. Но, едва я открыла дверь, Марья перегородила мне дорогу.

— Иди-ка ты отдыхай, касаточка, — заявила она вместо «доброго утра». — Аспид велел тебя с кухни гнать.

Пока я переваривала это заявление, нянька добавила:

— Утром проснулся ни свет ни заря. Пришел на кухню, всю меня изругал, дескать, совсем мы тебя не бережем. Ты как хочешь, а я второй раз такой выговор выслушивать не намерена, стара уже, чтобы меня баре так чихвостили. Поэтому давай вон роман какой у маменьки в будуаре возьми да ступай в гостиную. Пока начнешь читать, я покушать тебе соберу и туда принесу. Нечего тебе на кухне есть, как мужичке.

— Кто хозяин в доме, я или Виктор? — наконец обрела дар речи я.

— Конечно, ты, касаточка, — пропела Марья. — Да только после такой страсти, как ночью случилась, отдохнуть надобно. А ну как опять нервная горячка прихватит?

— Какая нервная горячка, ты в своем уме?

— В своем, в своем. И хочу, чтобы и ты в своем была, весела и здорова. А то смотри, отощала как, мужчины-то не собаки, на кости кидаться не станут.

Так, похоже, ночное «вы стали изящней» от Виктора было вовсе не комплиментом. Ну ничего, я ему припомню. Но что вдруг на Марью нашло?

— Я замужем вообще-то.

— Да и хорошо.

От такого заявления я ошалела окончательно, и Марья, воспользовавшись моментом, начала теснить меня к двери.

— Ступай, ступай. Покушаешь и отдыхай. Не хочешь роман читать — так вон хоть повяжи. Али подремли еще — сон-то для красоты завсегда полезен.

— Да я и так полдня проспала! — возмутилась я, указывая на окно.

— Да разве ж это полдня, только-только петухи пропели.

Это уже было просто вопиющим враньем, и я открыла было рот, но Марья перебила меня:

— И то правда, отдохнуть тебе надобно. Ежели читать не хочешь и спать, так хоть в город скатайся, может, в театру какую сходи или в оперу.

Вот только оперы мне не хватало для полного счастья! Я ж как та старуха из сказки, ни ступить, ни молвить не умею! Так что если и отдыхать за чтением, то не романов, а пособий по этикету.

Да о чем я думаю? У меня в доме настоящий переворот, а я об этикете размышляю?

Я уперла руки в бока, чтобы сказать все, что я об этом думаю, но решила начать издалека.

— А мясо само себя в горшки положит и в печь прыгнет? Окорока сами засолятся? Пельмени сами налепятся?

Пельмени я хотела давно, останавливало отсутствие морозилки, ведь лепить их на один раз — сущее издевательство. Но, если в доме человек, способный заморозить что угодно, надо этим воспользоваться, заготовить впрок да наморозить.

— Не знаю, что там за пельняни такие, а с горшками и мясом мы с Дуней разберемся. И окорока засолим, только рецепт дай, а лучше напиши мне, а то я совсем беспамятная стала. Сказано тебе — отдыхать, значит, отдыхай!

На самом деле мне бы действительно не помешал выходной, а то и два: домашнюю работу никогда не переделаешь, но…

— Сама-то себя послушай: с аспидом заодно! Чего на тебя нашло?!

Марья пожевала губами.

— Да, может, не такой уж он ледащий. Видела я, как он тебя собой закрыл, когда в избе бабахнуло.

Я мысленно застонала. Они точно сговорились, вместе с котом!

— В общем, так я тебе скажу: работа — она не волк, в лес не убежит. Марш отсюда, а то аспида кликну.

Я вдруг поняла, что спорить мне совершенно не хочется. В самом деле, с тушенкой Марья прекрасно справится и без меня, если что, Дуня поможет. И пересыпать окорока и грудинку солью — сегодня только солью, рассол понадобится завтра — невелика наука. Как и нашпиговать сало чесноком, обсыпать солью и перцем и обложить лаврушкой, прежде чем завернуть в чистую ткань и оставить просаливаться.

А мне, кажется, жизненно необходимо вспомнить, что я не только крестьянка, но и женщина. Которой давно нужен выходной. Или хотя бы смена вида деятельности.

Все же остатки совести подали голос:

— Еще урядника надо хоть чаем…

— Да ты что, касаточка! Урядник — такой же мужик, только властью небольшой наделен. Его же кондратий хватит, если ты его за свой стол посадишь и чаем начнешь поить!

— Тебя же не хватил!

— Так то я, я к твоим причудам привычная. А Дуня с Петей вон до сих пор робеют.

Правда? А я не замечала.

— Ну теперь-то я их из-за стола гнать не буду.

— Да и не надо. Они свои теперь, считай. Домашние. Но чужих людей не пугай. И вообще, сколько раз повторять — иди в гостиную, а я сейчас соберу кашу и чай.

Пришлось подчиниться. У будуара я замедлила шаг — в самом, что ли, деле, взять какое-нибудь наставление по этикету? Потом, решила я. В прошлой жизни я никак не могла избавиться от привычки читать за едой, а в этой и начинать не стоило.

Когда я подошла к двери гостиной, из-за нее донеслось:

— Барин, господом богом клянусь, не пил я с ними! Разве ж я стал бы с деревенщинами этими! И не наливал…

— А откуда они водку взяли? — спросил Виктор.

— Да мне почем знать? Я ж с ними не якшался!

Интересно, знала Марья о том, что «аспид» облюбовал гостиную для допроса? Я помедлила — дать о себе знать или нет. В конце концов решила, что подслушивать нехорошо и вообще, это моя гостиная. Толкнула дверь.

Иван, осекшись на полуслове, обернулся ко мне, поклонился. Виктор при моем появлении поднялся. Я улыбнулась ему, жестом предложила сесть и удивилась сама себе: откуда взялось это изящное мановение руки?

— Прошу прощения, не хотел вам помешать, — сказал Виктор, не торопясь садиться. — Решил расспросить этих остолопов сам. От урядника все равно будет мало толку — он, как и десятские, хорош, когда преступление и преступник очевидны, а так… Придется разбираться нам самим.

— Вы мне не помешали. — Я опустилась в кресло, и только после этого Виктор сел. — Я тоже хочу послушать.