Итак, я снова дома, в окружении своих сотрудников в штабе 64 А. Лесок, в котором расположился штаб, скорее, с точки зрения северянина, был кустарником. Но он был перерезан балками, и это создавало некоторые удобства и, впрочем, также и неудобства. Наш отдел расположился на дне одной из балочек у почти высохшего ручья. С первого взгляда казалось, что наше расположение достаточно надежно и можно спокойно работать. Но уже через два дня после моего возвращения из Верхне-Царицынской, когда я ходил по какому-то делу в Оперативный отдел, немцы сбросили на расположение штаба несколько бомб, и одна из них упала в «нашем отделе». Вернувшись, я застал всех, в тревоге. Осколком бомбы был ранен мой старший помощник Крылов, и его уже отправили в санбат. Мне доложили, что рана серьезная, и он к нам уже не вернется. Дело, конечно, вполне обычное на фронте, но оно взволновало и меня. Когда стало темнеть и снова появились немецкие самолеты, пришлось принять более строгие меры, каждый выбрал для себя безопасное место.

В этом лесу мы были всего лишь два или три дня и вскоре перебазировались несколько на север и оказались на берегу Волги. Тот же лесок со множеством небольших озер. От Волги было менее 500 метров, несколько южнее, в 2 км была пристань Сарепта. На этот раз расположение штаба 64 А. было заранее подготовлено и оборудовано. Все отделы штаба получили блиндажи, построенные саперами. Внутри блиндажа были сделаны нары для спанья и стоял небольшой стол для работы. Вскоре в блиндаже была даже поставлена буржуйка, так как по ночам на Волге становилось холодно. Штаб разместился на довольно большом пространстве в редком лесу. Видно было, что здесь когда-то текла Волга, а теперь остались только небольшие озера, частью заросшие травой. На северо-запад от нас была гора (высокий берег Волги), на которой виднелось здание электростанции, правее были видны постройки Химического завода № 91. Блиндаж нашего отдела стоял в ряду блиндажей других отделов штаба на краю леса и на берегу озера, в котором, как оказалось скоро, водились сазаны. Справа от нас в редком леске была построена столовая и располагались походные кухни. Слева невдалеке в каком-то сравнительно большом легком здании располагалось командование армии. В этом здании происходили иногда совещания начальников отделов штаба.

Наш блиндаж был покрыт тремя скатами бревен, он вполне защищал от действия осколков бомб и снарядов. Накаты бревен были засыпаны землею и даже частично замаскированы дерном. Жить в таком блиндаже было хотя и тесно, но, конечно, лучше, чем на чистом воздухе, тем более что по ночам становилось холодновато. Сверху сквозь щели наката, правда, сыпался песок, но на него не приходилось обращать внимания. Скоро в блиндаже завелись и мыши, но это нас также не смущало.

Первые дни нашей работы на новом месте прошли в обычных занятиях. Мне пришлось разместить химическую роту армии неподалеку с согласия командования. Она, конечно, могла пригодиться в случае чрезвычайных обстоятельств. От моего блиндажа до расположения роты было метров 250, и мне приходилось постоянно посещать роту и контролировать занятия. Командир роты — капитан — довольно беззаботный парень, однако стремившийся обставить свою жизнь на фронте «на широкую ногу». Он, в частности, зачислил в роту несколько девиц из близлежащих поселков и, пользуясь разными посторонними источниками снабжения (ловили оглушенных взрывами бомб осетров на Волге, выпрашивали у директора химического завода, где рота работала по снаряжению зажигательных бутылок, спирт и пр.), командир роты однажды устроил «оргию» в своем блиндаже.

Среди моих младших помощников в отделе был старший лейтенант из поляков (довольно нудный парень), который, проходя мимо блиндажа командира химической роты поздно вечером, услышал там необычайный шум и решил войти в блиндаж, несмотря на то, что часовой у входа его не пускал. Он вошел внутрь и был удивлен происходящим. Пьяная компания с женщинами орала песни и, в общем, безобразничала. Мой старший лейтенант, видимо, захотел принять участие в таком развлечении и смело вошел внутрь блиндажа. Увидев представителя начальства, командир роты, вместо того, чтобы соответственно принять его или выйти к нему для объяснений, предложил ему в грубой форме убраться (вдрызг пьяный), и когда тот не сделал соответствующего вывода, полез с ним в драку. Поляк, видимо, сильно разгорячился и дал сдачи. Что, собственно, там было, я точно не знаю, но когда поздно вечером поляк пришел ко мне и доложил о безобразии в блиндаже командира роты, умолчав, впрочем, о своем далеко не тактичном поведении, пришлось тотчас же одеться по форме и пойти в расположение роты. Найдя дежурного, я объявил боевую тревогу. Солдаты уже спали и построились недостаточно быстро. Я проверил, все ли у них в обмундировании и снаряжении в порядке. Последним явился командир роты и отдал рапорт.

В таких случаях приходилось делать необходимые выводы. Я приказал командиру роты явиться утром в 9.00 с докладом. Когда он явился ко мне и доложил об инциденте, оказалось, что оба они — и мой помощник, и командир роты — вели себя неподобающим образом. Пришлось наложить дисциплинарные взыскания на обоих. Кроме того, я приказал немедленно уволить из роты всех женщин и предупредил командира роты, что он будет снят с должности, если что-либо подобное повторится. Поляк был явно недоволен моим решением и вместо того, чтобы пойти жаловаться на меня высшему начальству, пошел в СМЕРШ («Смерть шпионам» — организация ЧК). Через час после того, как я отпустил обоих, ко мне вдруг явился представитель СМЕРШ и потребовал, чтобы я отдал командира роты под суд. Я с этим не был согласен и сообщил ему, что я уже, пользуясь уставными правами, наказал обоих. Надо сказать, что в армии существует прекрасный традиционный порядок: за один и тот же проступок никто не должен быть наказан дважды. Даже вышестоящий начальник не может ничего добавить к данному непосредственным начальником взысканию.

Первое время в новом расположении штаба мы устроились по-фронтовому хорошо и работали нормально. Казалось даже, что фронт далеко, артиллерийской стрельбы мы почти не слышали и наивно думали, что немцы о нас забыли. Но в один прекрасный день во время обеда, когда в столовой было особенно много народа, внезапно раздался разрыв шрапнельного снаряда и 6 человек обедающих были убиты, а несколько человек ранены. Мы похоронили товарищей неподалеку. Отдельные снаряды прилетали к нам и в дальнейшем. Вероятно, стреляли румынские войска, которые были неподалеку.

Наш штаб работал, организуя оборону южной части Сталинграда. А по сводкам, в северной части города начались уличные бои. Мы устраивали оборонительные рубежи, удерживая немцев от продвижения к югу от Сталинграда. Южнее нас стояла 57 А. генерала Толбухина⁴⁹ (озеро Цаца). Моя задача в организации обороны состояла в химической разведке и, в особенности, в подготовке огнеметных рот, которые формировались и ускоренно обучались в лесах за Волгой и на острове Сарпа южнее Сталинграда. Формировались роты из нового состава, поступавшего к нам. Обучение продолжалось от двух недель до месяца. Надо сказать, что огнеметные подразделения были весьма уязвимы в бою. Их задача состояла в том, чтобы выйти на передний край обороны, чуть ли не на 20 метров от переднего края противника, дать в нужный момент огонь по приказу командования. Это, в конце концов, иногда удавалось, но после огневой атаки рота становилась совершенно беззащитной. У них не было никаких средств обороны, кроме винтовок. А немцы после огнеметной атаки открывали сильнейший огонь по расположению роты, так что часто от нее почти ничего не оставалось. Сколько таких рот было сформировано и обучено… Я восхищался прекрасными ребятами — молодыми, здоровыми, красивыми, отправляя каждый раз роту на позицию. Через два-три дня, как правило, ко мне являлся один из офицеров роты и докладывал, что после успешной огнеметной атаки немцы открывали такой огонь по беззащитной роте, что от нее уцелели только 5–6 человек. И снова на острове Сарпа начиналось формирование следующих рот.