Ночью в полной темноте над нами постоянно летали самолеты. Трудно было установить, чьи они. Вероятно, были и немецкие, но были и наши У-2, которые управлялись женщинами Женского авиационного полка. Эти У-2, летавшие низко, наводили панику на немцев, засевших в окопах и по ночам, видимо, спавших. Наши летчицы-женщины бросали на них бутылки с горючим и небольшие бомбы. Сбить эти самолеты немцам было трудно. Их зенитные средства были рассчитаны на гораздо большие высоты полета.

С середины октября в наш штаб неоднократно приезжало, как уже говорилось, высокое начальство из Москвы (маршалы Воронов⁵², Василевский и др.). Вообще — это было в порядке вещей, но все же было очевидно, что планировалось что-то особенное. 7 ноября, когда мы отмечали праздник Октябрьской революции, я узнал, что на фронте готовится крупная операция, что именно, точно я еще не знал. Но работы у нас прибавилось.

Когда в фронтовых условиях живешь на одном месте месяц или более, кажется, что ты живешь почти дома, привыкаешь к обстановке, к окружающим людям, товарищам. Поэтому предчувствие, что должно что-то произойти, вместе с минимальными сведениями и увеличением объема работы предвещали перемены, и это вызывало какие-то новые переживания. Что будет? Наступала зима с холодами и снегом, на Волге стали замерзать прибрежные лагуны и временами шел мелкий лед. Как-то думалось, что придется зимовать в своем блиндаже. Но на фронте всегда приходится быть готовым к внезапным и притом совершенно неожиданным переменам. Вероятно, 10–13 ноября я был вызван к командующему армией, и М.С.Шумилов показал мне телеграмму из штаба фронта. Начальник химических войск фронта генерал Михайлус (недавно назначенный вместо ушедшего на должность начальника Военно-химической академии генерала Петухова) сообщал, что я назначен на должность начальника оперативно-разведывательного отдела Химического управления Сталинградского фронта. Я воспринял это назначение как какое-то наказание. Я так сжился со штабом 64 А, что не хотел никакой другой службы, кроме как в 64 А. К тому же я незадолго перед этим стал подполковником, и командование было, по-видимому, довольно моей работой. Начальники отделов штаба и многие офицеры были моими друзьями. Я доложил М.С.Шумилову свое несогласие с новым назначением и крайнее нежелание расставаться со штабом, который стал для меня родным. М.С.Шумилов также считал, что мой перевод на новое место службы нежелателен для армии, и тут же послал телеграмму с просьбой отменить назначение. Но уже к вечеру была получена телеграмма, что я назначен Главным военно-химическим управлением КА и сделать уже ничего нельзя.

19 ноября началась операция под Калачом. Мы все, естественно, с волнением читали сводки и детально следили по картам за ходом боев и, конечно, радовались. Но мне надо было выполнять предписание. Переправиться через Волгу непосредственно у расположения штаба было невозможно, пришлось добираться до штаба окружным путем. Меня отвезли на машине в Красный Яр. Было довольно холодно. Там я долго ждал переправы через Волгу, по которой шла шуга. К счастью, начальник инженерной службы 57 А перевозил через Волгу на старом пароходе какое-то имущество, и я случайно попал в очередной рейс. Наконец переправившись, я прибыл с попутными машинами в Среднюю Ахтубу недалеко от расположения штаба Сталинградского фронта. Был вечер, и я попал ночевать в чистый домик. Когда я присел поесть и выложил на стол свой паек — селедку и черный хлеб, хозяйка, увидев мою селедку, всплеснула руками и сказала, что ее надо выбросить. Она тотчас же принесла мне селедку своего посола (залом), и я с большим удовольствием «заправился» этим деликатесом (которого с тех пор мне не удалось более поесть). Утром она меня снова очень хорошо накормила.

Химическое управление Сталинградского фронта располагалось в обширном блиндаже, состоявшем из двух «комнат». Вместо нар в прежнем нашем блиндаже в 64 А, здесь стояли кровати с матрацами, но, кажется (не могу сейчас вспомнить), не было белья, без которого мы обходились с самого начала службы. Представившись начальству, я познакомился с офицерами Управления и со своими помощниками. Тут же я узнал о причинах перевода генерала Петухова начальником Военно-химической академии (тогда им. Ворошилова) и о назначении в штаб фронта генерала Михайлуса. Оказалось, что незадолго до этого Химическая академия праздновала свое десятилетие (она была основана Я.Л.Авиновицким). Начальник Академии Ю.А.Клячко⁵³ (химик), которого я, особенно в дальнейшем, хорошо знавал как чисто штатского профессора, затеял к юбилею Академии выпустить книжку (под собственной редакцией). Особенностями этой книжки был подбор иллюстраций. На первой странице был помещен портрет Сталина, на следующей — Ворошилова и вслед за ними шли портреты Клячко и комиссара академии. Все прошло хорошо, юбилей прошел прекрасно. Но книжка попала на глаза какому-то деятелю из Политуправления Армии. Подбор иллюстраций был расценен как своего рода хулиганство и Клячко вместе с комиссаром были освобождены от должностей. Клячко был уволен из рядов Красной Армии, а комиссар был разжалован и в звании старшего лейтенанта направлен на Сталинградский фронт в распоряжение генерала Михайлуса, оставившего его почему-то в своем Управлении. Парень этот был, выражаясь мягко, «пустым местом» как по грамотности, так и в качестве офицера.

Я немедленно приступил к исполнению своих новых обязанностей, познакомился с помощниками. Характер работы оказался здесь более бюрократическим, чем в штабе армии. Михайлус не был боевым генералом и в своей деятельности напирал на канцелярщину, на бумаги, на составление таблиц часто совершенно ненужных расчетов, на излишне подробные и мало нужные указания, рассылавшиеся по армиям. Хотя всем этим занимался довольно многочисленный штат офицеров, приходилось и на мою долю немало работы. Помощники были недостаточно подготовленными по военно-химическому делу и недостаточно опытными. Приходилось иногда переделывать то, что они подготовили, или давать конкретные указания о переработке подготовленных документов. Кроме того, приходилось знакомиться с разными документами, поступавшими к нам от армий и Разведупра, в частности, с военными уставами немцев и описаниями немецкой химической техники. Все это было куда скучнее, чем более живая и подвижная работа в штабе 64 А. К счастью мы недолго оставались в Средней Ахтубе. Окружение немцев в Сталинградском котле и провал попыток войск Манштейна прорвать окружение привели к тому, что мы начали наступление в Сальских степях и на Дону. Скоро удалось значительно потеснить немцев, и обстановка на фронте коренным образом изменилась.

Сейчас я уже не помню, сколько точно времени провели мы в Средней Ахтубе. Но уже в начале декабря, когда стояли сильные морозы, штаб фронта был перебазирован на юго-запад в район Котельниково. Помню некоторые эпизоды в процессе перебазирования штаба. Мы ехали на хороших американских машинах, я, как начальник отдела, сидел в кабине, было удобно и тепло. Окружавшая нас местность была буквально усеяна тысячами немецких трупов на расстоянии десятков километров. Здорово потрепали здесь немцев наши войска, воодушевленные успехом окружения немцев в Сталинграде. До самого Сальска мы ехали по местности, усеянной трупами. В Сальске мы ночевали. И хотя здесь еще чувствовалась близость фронта и были видны следы только что закончившихся боев, жители встретили нас приветливо, и мы хорошо отдохнули в тепле. На следующий день мы приехали в Котельникове. Наш фронт был переименован в «Южный фронт», и новая задача, которая была поставлена перед фронтом — это освобождение Донбасса от немцев. В Котельниково мы пробыли, однако, недолго. Фронт уходил дальше на юг и юго-запад, был взят Ростов, бои шли у Таганрога.

Наш штаб продолжал перемещаться на юг. По нескольку дней мы провели в селениях Засальская, Сальско-Кагальницкая, Каракаш и, наконец, 27 февраля 1943 г. прибыли в Батайск и расположились здесь более основательно. Я со своим отделом расположился в небольшой чисто выбеленной хатке. Погода стояла хорошая, весь день было солнечно, правда, ночью в избе было холодновато. Все же здесь было удобно работать.