Желание писать мемуары — несомненный признак наступающей старости. Хорошо известно, что в наше время для многих научных работников понятие старости отличается от общепринятого представления об этом возрасте человека. Хотя мы живем больше, чем наши предки, все же часто кончаем жизнь, не полностью использовав все имеющиеся в организме жизненные ресурсы. Старость московского интеллигента в наши дни совсем неточно выражается числом прожитых лет. Старость это близость конца жизни. В конце жизни у нашего брата, занятого умственным трудом и перегруженного множеством больших и мелких обязанностей (большая часть которых почти не приносит пользы обществу), мало двигающегося, нелепо и некультурно питающегося, дышащего воздухом с примесями разных видов ядовитой пыли, с большим содержанием окислов углерода и других вредных газов, выбрасываемых тысячами автомобилей и сотнями заводских труб (результат нелепой практики соединения умственных центров с промышленными центрами), в особенности же трубами таких заводов, как Дорогомиловский химический завод¹, - конец жизни в таких условиях может оказаться неожиданно близким. Расстройства кровообращения, сердечно-сосудистые болезни, склерозы, инфаркты и инсульты, рак и прочие «приятные» заболевания — довольно обычны у ученых, я бы сказал, среднего возраста. Вот почему и 50 лет для людей таких категорий — нередко — уже почтенная старость и даже — предел жизни.

Хотя я и не думаю помирать, наоборот, — думаю еще пожить и не хочу в самом срочном порядке осуществить свое намерение — написать воспоминания и заметки о прошлом и прожитом, я все же невольно прихожу к выводу, что пора к таким воспоминаниям приступить, так как иначе может оказаться слишком мало времени для реализации намерения. Если хочешь оставить после себя что-либо потомкам, помимо официальных научного характера сочинений (которым обычно грозит скорое забвение), то, пожалуй, надо начинать писать это «что-либо». Конечно, несмотря на свои 54 года, я не могу сейчас предаваться только, или даже преимущественно, воспоминаниям. Слишком много у меня еще текущих дел, начатых исследований и литературных трудов, служебных обязанностей², планов научных работ, чтобы все это можно было оставить в пользу воспоминаний. Вот почему я намерен писать воспоминания только урывками. Ведь у каждого занятого человека бывают моменты, когда не хочется заниматься даже самыми срочными текущими делами. Вот тогда уместно писать воспоминания (все же это занятие, которое не дает возможности «размагничиваться»). Вот такие часы «лени», когда не удается мобилизовать себя на выполнение обычного и даже неотложного дела, я и собираюсь посвящать работе над воспоминаниями, если таким именем возможно назвать предлагаемые автобиографические заметки.

Я намерен писать без особого плана и не составляю предварительного проспекта предлагаемых заметок, как это делают авторы, желающие заручиться договором с издательством, прежде чем приступить к писанию чего бы то ни было. Вначале, по крайней мере, я буду излагать (вернее, пытаться изложить) события в хронологической последовательности. Что из этого получится, я еще не знаю. Прежде всего мне хотелось бы зафиксировать некоторые сведения о давно минувшем, полученные мною от отца и матери, а также от некоторых очень немногих лиц, которые их знали более или менее длительное время и с которыми мне приходилось беседовать о жизни моих предков. Далее я хочу кратко описать главные события собственной жизни. Я помню себя уже более 50 лет, причем лет, богато насыщенных событиями иногда исключительной важности. Вспоминая свою жизнь, очевидно, я буду пытаться кое-что анализировать, либо восстановить оценку событий, сложившуюся у меня в свое время, либо, наряду с этим, оценивать те же события уже с высоты прожитых лет. Думаю, что это не повредит самой фактической основе изложения. Факты же я, естественно, буду (пользуясь своим историко-научным опытом) стараться точно воспроизвести.

Я буду писать пока «для себя», в расчете на то, что эти воспоминания при моей жизни не будут читать. Я поэтому буду вполне откровенным при изложении и некоторых сугубо интимных и сугубо личных переживаний и событий моей жизни.

Итак, приступаю, как говорили прежде, — «благословясь».

21 октября 1955 г. Москва, Беговая ул.

(Исправления внесены 27 июня 1959 г., 31 октября 1971 г.)

Через 3 недели мне стукает 70. Когда я писал основное предисловие и первые страницы воспоминаний, я был по сути дела еще очень молод, вернее — я был в силе, т. е. был способен к напряженной и бурной деятельности, к полнокровной жизни. Прошло уже 17 лет с тех пор, как я сел за «Воспоминания», и, я бы сказал, 17 лет отнюдь не бесплодных и для науки, и для моего интеллекта. Не знаю, успею ли я описать эти 17 лет. До них еще далеко. Сейчас мое повествование не пошло далее 1920 г.

Мои ошибочные взгляды, высказанные в основном предисловии, относительно наступления старости, пожалуй, вселяют в меня сейчас некоторые надежды, что я сумею продвинуться и в этих «Воспоминаниях» несколько дальше.

С сегодняшнего дня я сажусь за переписку уже написанного (часть I), во-первых, потому, что за эти годы мне удалось побывать и даже пожить в местах, где проходило мое детство и годы ранней юности. Я встретился с людьми, с которыми не виделся почти 60 лет. Я посмотрел своими глазами то, чего не видел также 60 лет; конечно, многое переменилось, но общий фон сохранился. Все это дало мне возможность кое-что существенное вспомнить и отчасти как бы пережить заново. Вот почему я думаю, что кажущийся «зряшним» труд по переписке стоит начать не торопясь. Мне хочется, чтобы все факты были точны и вполне соответствовали пережитому.

Сейчас мне звонил Феодосий Вознесенский (из Дубны), с которым в компании протекли годы детства и ранней юности. Ему тоже будет на днях 70. Надо встретиться и отметить.

31 октября 1971 г. Москва, ул. Дм. Ульянова, 3.

Почти все мы, русские простые люди, не знаем своих предков дальше бабушек и дедушек. Впрочем, и о них-то мы знаем часть лишь со слов родителей, особенно если мы никогда не видели этих уже «далеких предков». Так и у меня. Я помню в лицо лишь свою бабушку по матери Лизавету Степановну Сынковскую, которая в годы моего детства жила у тетки (своей дочери) Марии Павловны Вознесенской, в «Соборном» доме, как раз над квартирой, занимавшейся нашей семьей. Я уехал с родины из Солигалича, когда мне не было еще полных 14 лет, и с тех пор не видел бабушки. Впоследствии, лет через 30, обнаружилось, что я забыл то немногое, что знал о бабушке. Почему-то я был уверен, что она умерла, когда мне было лет 7–8, но мать сообщила мне, что бабушка Лизавета умерла в 1918 г.

Этот провал в памяти заставил меня осторожнее относиться к своим воспоминаниям и проверять уцелевшие (или сложившиеся) в памяти сведения у матери, которая прекрасно помнила очень много из прошлого. Я посещал мать в Доронже (недалеко от Кинешмы) ежегодно (после войны), иногда — дважды в год и пользовался этим, чтобы послушать ее рассказы о давно прошедших временах, событиях и людях и сопоставить все это со своими воспоминаниями. Многое из записанного мною заимствовано из ее рассказов. Кое-что иногда рассказывал и отец. Пользуясь этими рассказами и начну:

Мой отец, Фигуровский Александр Иванович (1878–1943), происходил из села Татьянина, бывшего Нерехотского уезда Костромской губернии. Это село находится в 17 км от железнодорожной станции Космынино, между Нерехтой и Костромой.

Мой дед по отцу Фигуровский Иван Иванович (приблиз. 1832–1892) был дьячком церкви в селе Татьянино. Его отец — мой прадед Иван (отчество утрачено), вместе с прабабушкой были коренными жителями Татьянина. Прадед был там также дьячком и, по-видимому, потомственным.