О других своих помощниках и сотрудниках я почти ничего не помню. Вспоминаю некоего Сорокина, который, зная Григорьяна по университету, пытался «вывести его на чистую воду». Был довольно длительный разбор, но Григорьян вышел «чистым из воды». Все это вызывало к нему особые подозрения. Другие мои помощники были, в общем, добросовестными исполнителями, но не более. Что касается моих коллег — других начальников управлений Министерства, то друзей у меня среди них было мало. Многие из них были политичными чиновниками, стараясь показать себя с самой положительной стороны. Вспоминаю лишь двух более или менее симпатичных людей: начальника Управления медицинских вузов И.Е.Кочергина (с которым я ездил в Ташкент в 1946 г.). Вторым был М.Н.Волков — впоследствии Ученый секретарь Высшей аттестационной комиссии. В контакте с ним и его помощником М.Н.Тихомировым мне пришлось в дальнейшем много лет работать в качестве члена Экспертной комиссии по химии. Остальных сотрудников и коллег, за отдельными исключениями, я вспоминаю лишь «в тумане». С зам. министрами у меня сложились ровные, чисто служебные отношения. Многие из них уже умерли, за исключением, пожалуй, А.И.Синецкого (которого в последний раз я встретил на похоронах С.В.Кафтанова).

Моя работа в Управлении университетов Министерства высшего образования была непродолжительной. Это, впрочем, характерно для того времени. Все мои коллеги по Министерству также быстро сменили свои занятия в результате различных постоянных перемен, которые происходили в то время.

Хочется сказать несколько слов о С.В.Кафтанове. В целом он был как министр — на высоте. Он прекрасно изучил проблемы высшего образования, обладал огромной памятью и знал почти всех сколько-нибудь видных ученых во всей стране. Мне приходилось встречаться с С.В.Кафтановым чуть ли не ежедневно. Я докладывал ему о важнейших делах, проектах, перемещениях людей и т. д., и мы подробно обсуждали различные проблемы университетского образования. В те времена, когда перестраивалась вся экономика страны и в связи с этим и высшее образование, приходилось иметь дело с инициативами видных ученых. Так, к нам наведывался П.Л.Капица, у которого всегда в уме было много разных проектов и предложений, особенно в части подготовки для страны ученых высшей квалификации. Впоследствии именно в результате обсуждения проектов П.Л.Капицы возникли МФТИ и другие высшие учебные заведения. К С.В.Кафтанову часто приходили с проектами и другие видные ученые. Эти проекты иногда в моем присутствии подробно обсуждались, а затем мне приходилось перерабатывать такие проекты для представления в Совет Министров СССР. Иногда, впрочем, работа над такими проектами оказывалась в дальнейшем ненужной. Бывало, договоримся с С.В.Кафтановым по поводу какого-нибудь нового проекта, и я сидел неделями, разрабатывая соответствующий доклад. Готовый доклад я приносил С.В.Кафтанову, он благодарил и клал этот проект в стол «отлежаться». Но через месяц и более он вдруг извлекал из стола мой труд и, передавая его мне, говорил: «Вот тут Ваша бумага, возьмите ее к себе». Работа моя оказывалась напрасной.

В общем же С.В.Кафтанов был благожелательным человеком, и работать с ним было приятно. Он никогда не принимал быстрых решений и был большим «политиком». Я был связан с ним много лет после ухода из Министерства высшего образования, когда он был министром культуры, председателем Комитета по радио и телевидению и т. д. Он умер совершенно неожиданно, и это было следствием ряда обстоятельств и его поведения.

Моя работа в качестве начальника Управления университетов, видимо, не всегда нравилась высокому начальству. Я уже рассказывал о конфликте с Г.Ф.Александровым. Мы с ним впоследствии были на «ты» и встречались как лучшие друзья во время, когда он был директором Института философии АН СССР. Как он сошел со сцены и умер, довольно хорошо известно, об этом я не собираюсь писать. Бывали, конечно, у меня столкновения и с другими высокими работниками, но в аппарате ЦК у меня были очень хорошие отношения с рядом работников. Тем не менее, в конце 1946 г. я стал ощущать, что я пришелся не ко двору. В частности, однажды меня вызвал С.В.Кафтанов и очень настоятельно предложил мне пост директора Химико-технологического института им. Д.И.Менделеева. Он соблазнял меня и персональной машиной, и хорошей квартирой и пр. Я отнесся к этому совершенно отрицательно. Во-первых, мне успела надоесть административная работа, во-вторых — самое главное — я мечтал, что буду вскоре вести научные исследования, в частности по физико-химии дисперсных систем. Но я понял, что мне пора уходить из Министерства, и пришел к этому выводу без сожаления. Я уже начал в то время работать в МГУ и в КЭИН-е АН СССР. Кроме того, в это время я особенно увлекся историей химии, главным образом потому, что мне пришлось читать этот курс в МГУ. Я вошел в состав Комиссии по истории химии при Отделении Химических наук АН СССР и делал там кое-что.

В августе 1947 г. я (без шума) освободился от должности начальника Управления университетов, передав дела своему другу К.Ф.Жигачу. С ним я постоянно встречался и навещал его в Министерстве. Он пробыл здесь, однако, недолго. Из-за какого-то инцидента, связанного с академиком И.И.Мещаниновым73 (которого будто бы К.Ф.Жигач признавал авторитетом), он был снят с должности решением, подписанным самим Сталиным. Кузьма любил выпить, и по этому поводу и мне приходилось иногда участвовать в его похождениях. Был с нами тогда еще и В.В.Коршак74, и мы втроем собирались часто и подолгу беседовали.

В это время начальником Отдела науки в ЦК стал Ю.А.Жданов75, который при Сталине был всесильным человеком.

Мои связи с МВО СССР постепенно с годами ослабли, и лишь мое участие в Экспертной комиссии ВАК в течение более 25 лет (до 1976 г.) заставляло меня иногда посещать Министерство и встречаться с некоторыми редкими старыми знакомыми.

С уходом из Министерства для меня наступил новый период в жизни, который, впрочем, был отчасти подготовлен в 1945–1946 гг., главным образом моей связью с Московским университетом76.

[Послесловие к III части]

Промчался год с тех пор, как были написаны последние строки части III воспоминаний. Это был 78-й год моей жизни. Казалось, что он должен был пройти спокойно в тишине, однообразии и болезнях стариковской жизни. Но прошедший год оказался напряженным, как и прошлые годы. Даже, может быть, более напряженным. Работать в этом году пришлось в условиях наступления стариковских болезней. Прежде всего, сдает сердце. На ходьбе — быстро устаю, задыхаюсь. Видимо, началась стенокардия движения — немеют руки, болит грудь. Правый глаз вышел из строя — катаракта. Врачи полагают, что в моих условиях можно обойтись и с одним глазом. Приходится обходиться, хотя при некоторых работах, например при ремонте пишущей машинки, трудно увидеть мелкие детали или завинчивать мелкие винтики. Пальцы ног потеряли чувствительность и холодеют. Одним словом, постепенно становлюсь развалиной. К сожалению, все это совершенно естественно.

По-прежнему работаю в двух местах — в Институте истории естествознания и техники и в Университете. Весь год — хлопоты — лекции, зачеты, аспиранты, различная писанина, заседания — нудные и длинные, которых я не терплю, и все прочее. За истекший год прошла корректура т. II «Очерков по истории химии». Этот том был написан 5 лет тому назад и только благодаря «помощи» некоторых, казалось, близких товарищей, печатание тома сильно задержалось (на 5 лет!). Все это, конечно, не способствует спокойной стариковской жизни. Но на свете все так устроено, что приходится сплошь и рядом сталкиваться с такого рода (и другими) фактами «товарищеского» отношения к себе. Прошли также уже две корректуры второй книги «История химии» — учебного пособия для студентов педагогических вузов. Надеюсь на скорый выход этой книги. Немало пришлось посидеть в истекшем году с редакторами и одному. За этот год удалось серьезно переделать и заново написать большую часть «Истории Солигалича». Нашел и использовал некоторые новые материалы. Но предстоит еще немало работы над этой историей. К сожалению, стал менее подвижным (болят колени) и не могу поработать в ЦТАДА и в Институте истории АН СССР.