Посещение Ленинграда вскоре после прорыва блокады произвело на меня сильное впечатление. Я, правда, не застал ужасов блокады, но все здесь свидетельствовало о пережитом. Выполнив задание Командующего фронтом генерала Толбухина, я через несколько дней вернулся на Украину и добрался до Мелитополя, оттуда в Сивашское, где был мой отдел. Пока я ездил, наши войска вступили в Крым, и началось его освобождение. Штаб фронта и тыла фронта был перебазирован в Джанкой.

Стоял конец марта, и было непривычно видеть, как в Крыму началась в это время настоящая весна. Степь покрылась зеленой травой, цвели какие-то кустики, было достаточно тепло и приятно. В Джанкое мы в последний раз здорово выпили. Ранее мы употребляли спиртное довольно редко, если не считать «сталинских 100 грамм». Мой снабженец Белоцерковский отпросился на Волгу, чтобы привезти из своих запасов бочку спирта и «кстати» посмотреть состояние химического склада в Ленинском. Через три дня он привез бочку спирта, к удовольствию большинства штабников. Но обычно мы выпивали весьма осторожно, особенно в моем отделе, в составе которого было несколько ученых, в частности Л.Нестеренко из Харькова и О.А.Реутов54 из Москвы (ныне — академик).

В Джанкое мы выпили, однако совершенно необычно. Немцы, как оказалось, оставили нам здесь целый музей вин. Здесь были итальянские, испанские, французские и немецкие вина разных марок, большею частью — очень хорошие. И хотя многие наши соотечественники обычно предпочитают «градусы», мы не без удовольствия впервые в жизни отведали настоящих вин и нашли их прекрасными. Закусывали трофейным шоколадом, предназначавшимся для летчиков, содержавшим какие-то тонизирующие добавки. Джанкой, особенно по ночам, немец бомбил. Севастополь еще не был освобожден, но, вероятно, немцы прилетали с румынских или молдавских баз. Помню трагедию: одна из бомб вечером попала в здание кинотеатра, где в это время шел сеанс, много народу погибло.

Из Джанкоя в апреле мы перебазировались в Симферополь. Это довольно красивый город, но производящий впечатление провинциального. Здесь также я пережил несколько бомбежек и особенно последнюю в моей жизни. Расположившись на окраине города, мы не особенно заботились о защите. Но немцы, уходя, приказали уничтожить все щели. Последняя бомбежка, которую я пережил, продолжалась целую ночь. Пришлось отлеживаться в овражке около хаты.

В Симферополе был получен приказ о переформировании штаба фронта. Наш Химический отдел Управления тыла фронта был ликвидирован, и я получил предписание явиться в Москву в Главное Военно-химическое управление армии. На этом закончилась моя фронтовая служба.

Я был уверен, что получу другое назначение на другой фронт. Собрав свое немудреное барахло и тепло попрощавшись с товарищами, я устроился На санитарный поезд, следовавший в Москву с ранеными. Меня поместили в вагон для персонала. В обществе молодых сестер я ехал несколько дней и благополучно прибыл в Москву. В Москве я очутился 9 мая 1944 г.

Новая обстановка и демобилизация

Я явился в ГВХУ и узнал, что я зачислен в резерв ГВХУ в ожидании нового назначения. В это время, когда обстановка на фронтах резко изменилась, переформирование штабов и образование новых фронтов и армейских групп производилось в широком масштабе и в резерве ГВХУ было довольно много народа. Я зачислился на довольствие и стал вновь привыкать к московской жизни. Делать в резерве было совершенно нечего. Редко я посещал ГВХУ — больше из любопытства, не произошло ли чего-либо нового. Большую часть времени я бродил по Москве, встречался с уцелевшими старыми товарищами. Москва реэвакуировалась. Приехали некоторые академические учреждения из Свердловска и из Казани, вернулся из Средней Азии Московский университет. Народу день ото дня в Москве прибавлялось, хотя военное положение и комендантский час в городе еще продолжались. Жизнь в Москве налаживалась, все хлопотали, восстанавливая старые учреждения и собственные квартиры.

Вскоре я узнал, что в Москву вернулся К.Ф.Жигач55, мой старый друг, и решил его навестить. Он уже работал старшим помощником Уполномоченного Государственного комитета обороны — С.В.Кафтанова56. Сходив к нему, я нашел, что в числе помощников ГОКО был С.А.Балезин57, которого я знал, и некоторые другие товарищи. Они занимались тогда рассмотрением различных изобретений, главным образом по вопросам химической защиты армии. Я пожаловался Кузьме на свое положение в резерве. Он тотчас же пошел к С.В.Кафтанову и рассказал ему обо мне. Кафтанов принял меня немедленно и предложил мне работать в аппарате УГОКО. Была написана соответствующая бумага в ГВХУ, быстро получено согласие и я стал с начала июня помощником Уполномоченного Государственного комитета обороны, оставаясь, однако, на действительной военной службе. Работа здесь была бы, конечно, интересной, если бы война только что начиналась или была в разгаре. Но война уже явно заканчивалась, применения немцами химических средств нападения не ожидалось и многочисленные предложения изобретателей, которые мне приходилось рассматривать и рецензировать, были уже запоздалыми. Впрочем, ничего «выдающегося» в смысле изобретений мне не попадалось. Однако работы было достаточно.

По основной должности С.В.Кафтанов был председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы (ВКВШ СССР). Поэтому работы по УГОКО у него и у нас переплетались с делами высших учебных заведений. Меня, естественно, особенно интересовали исследования, проводившиеся в лабораториях московских высших учебных заведений. Приходили некоторые сведения о работах и из других университетов. Университеты на востоке страны в это время работали уже почти нормально, а университеты на освобожденной территории находились в весьма тяжелом состоянии. Не было ни кадров, ни оборудования. От немецких разгромов уцелело очень мало. Естественно, об этих университетах и надо было в первую очередь заботиться.

Таким образом, мои обязанности были в достаточной степени неопределенными. С.В.Кафтанов, кроме всего, был еще и председателем Высшей аттестационной комиссии (ВАК). И вот я получил неожиданно командировку в Ташкент для обследования дел по подготовке и аттестации научных работников в вузах Узбекистана.

Упомяну об обстановке в Управлении Уполномоченного ГОКО. Здесь было довольно много разных людей, которых я знал ранее понаслышке или совсем не знал. Старшим помощником УГОКО был С.А.Балезин (умер в 1982 г.). Он, правда, вскоре ушел от нас в аппарат ЦК КПСС на должность зам. зав. Отдела науки. Кроме него и моего друга К.Ф.Жигача более или менее длительное время в аппарате УГОКО работали: М.А.Садовский58 (впоследствии академик), А.С.Федоров59 (впоследствии председатель Комитета кинофикации, а затем — мой заместитель в Институте истории естествознания и техники и т. д.) и многие другие. Познакомился я и с работниками аппарата ВКВШ, в частности, с И.Е.Кочергиным — начальником отдела медицинских вузов (впоследствии одно время бывшим зам. министра здравоохранения СССР) и другими.

Итак, вместе с И.Е.Кочергиным 15 августа 1944 г. я отправился в Ташкент. Ехали поездом довольно долго. Я впервые отправлялся в Среднюю Азию и, конечно, с интересом наблюдал из окна вагона незнакомые пейзажи и вообще — природу. В Ташкенте оказалось немало работы. Я внимательно изучил около 10 кандидатских диссертаций по химическим наукам, защищенных в ташкентских вузах, прочитал документацию и протоколы защиты. В свободное время, особенно по вечерам и в праздничные дни, бродил по городу. В то время Ташкент сохранял еще черты старинного восточного города. Не менее половины женщин ходили еще в чадрах, на базарах было страшно интересно наблюдать за восточными фокусниками в чалмах, ловко работавшими с колпачками, под которыми то появлялись, то исчезали орехи. Наблюдал я и районы, где жизнь проходила во дворах. На внешних фасадах зданий не было окон, все они были обращены во дворы.