Из поездки я вернулся в Москву 29 августа и представил С.В.Кафтанову обстоятельный доклад с подробным анализом деятельности ташкентских ученых советов по присуждению ученых степеней. Мой доклад, очевидно, понравился Кафтанову. Таким образом, я все более и более соприкасался с проблемами, связанными с различными сторонами высшего образования, особенно — с жизнью и деятельностью университетов.

Как уже упоминалось, 25 октября 1944 г. я был вызван в ГВХУ и получил приказ об увольнении в запас с действительной военной службы. Таким образом, военная служба, продолжавшаяся только в соединениях и частях армии более 15 лет и не менее 10 лет в территориальных и других войсках и на ежегодных сборах, окончательно завершилась. Однако военный китель мне предстояло носить некоторое время и далее. Я вскоре перевез семью из Горького в Москву, и вновь наступило для меня мирное время.

Хотя я и был обеспечен работой, получая, правда, лишь весьма ограниченную зарплату, я прекрасно понимал, что задача жизни состоит не в аппаратной работе, а в исследованиях и преподавании. Поэтому я решил вернуться в лабораторию Института физической химии, используя права, предоставленные мне как уволенному из рядов Советской Армии. Это оказалось, однако, далеко не так просто. П.А.Ребиндер, к которому я обратился, сообщил мне, что у него нет для меня ни штатной единицы, ни даже места в лаборатории. Я истолковал такой отказ его нежеланием возвращать меня на старую должность в его отдел, так как моя работа носила бы совершенно самостоятельный характер, не связанный с его основным направлением. Он мне высказал, кстати, сентенцию, суть которой сводилась к следующему: «Какой леший понес вас в армию и на фронт, сидел бы спокойно, как все, и сейчас уже, возможно, был бы членом-корреспондентом АН. А теперь вот придется вам вновь привыкать к научной работе, от которой вы оторвались». Конечно, он, говоря это, не учитывал многого, в частности, обстоятельств личной жизни и моих переживаний как бывшего военного в 1941 г.

Тем не менее я был зачислен старшим научным сотрудником в КЭИН (Институт физической химии), но рабочее место было предоставлено мне в лаборатории коллоидной химии Московского университета. Мне была назначена лаборантка в помощь. Я начал работать над тихоходной центрифугой для седиментационного анализа, некоторые конструктивные соображения об этом приборе возникли у меня в спокойные часы в Средней Ахтубе, где я рисовал возможные схемы такого прибора. Рабочее место мое было крайне неудобно, было страшно тесно. Однако то обстоятельство, что я стал работать в помещениях университета, было весьма для меня полезным. Дело в том, что связь с университетом привела к тому, что я был зачислен профессором кафедры коллоидной химии и у меня сразу же появились аспиранты. Первыми моими аспирантами были Н.Н.Ушакова и В.А.Казанская, а затем и другие. Я все ближе и ближе знакомился с химиками Московского университета, многих из которых я и ранее знал. Я нередко посещал Н.Д.Зелинского, его сотрудников Б.А.Казанского60, А.А.Баландина61 и многих других, А.В.Фроста62, познакомился с Е.С.Пржевальским63 и скоро стал, в общем, своим человеком в университете, особенно после того, как стал читать на факультете курс истории химии.

В отделе Управления университетов ВКВШ и Министерства высшего образования

К концу 1944 г. в результате описанных обстоятельств работа стала довольно напряженной и к тому же разнохарактерной, однако более интересной, пожалуй, даже чем до войны. 1 февраля 1945 г. я получил работу в группе УГОКО и одновременно был назначен старшим помощником Уполномоченного ГОКО. 3 марта 1945 г. я был назначен профессором кафедры коллоидной химии Московского университета, что, конечно, расширило мои возможности исследовательской работы и ввело меня официально в преподавательскую коллегию Химического факультета, а самое главное — дало мне возможность руководить аспирантами из числа окончивших Университет. Таким образом, круг моих обязанностей все более и более расширялся.

В марте 1945 г. все были уверены, что война должна в ближайшее время закончиться. Действительно, в апреле была ликвидирована группа УГОКО по науке. Сразу же после ухода с должности старшего помощника УГОКО я был назначен на должность начальника отдела университетов Комитета по делам высшей школы. Началась новая, «чиновничья» жизнь.

Все университеты нашей страны были в то время крайне бедны и требовали множества забот. Особенно приходилось заботиться об университетах на бывшей оккупированной немцами территории, у которых не было ничего. В лабораториях вместо посуды из стекла применялась иногда керамиковая посуда, т. е. обычные горшки. Между тем, выявилась тенденция к расширению университетского образования. Прием студентов возрастал ежегодно, моим предшественником были организованы вечерние и заочные отделения даже на естественных факультетах. У меня в голове не укладывалось, каким образом можно подготовить сколько-нибудь квалифицированных физиков, химиков и биологов на заочных отделениях. Студенты таких отделений вообще не имели никакого общения с преподавателями факультетов, говорить о том, что они могли пройти сколько-нибудь удовлетворительные практические занятия в лабораториях, вовсе не приходилось. Учебные планы в то время были в каждом университете свои собственные и далекие от совершенства. С массой подобных проблем я столкнулся в первые же дни своей работы на новой должности.

Ректоры университетов, желавшие немедленно преодолеть недостатки лабораторного оборудования университетов и довольно жалкое их состояние, часто ездили в Москву ко мне в надежде, что я найду средства для помощи им. Но у меня в то время никаких реальных возможностей помочь им не было. Я более близко познакомился с несколькими ректорами, в том числе с С.А.Вознесенским64 — братом Н.А.Вознесенского65 и другими. Кроме ректоров, ко мне постоянно ходили профессора и преподаватели Московского и других университетов по вопросам расширения штатов, со всякими вопросами, касающимися их собственного положения. Некоторые были озабочены постановкой преподавания и расширением возможностей научной и учебной работы. Кого-то только у меня не бывало в эти дни.

Стиль работы того времени базировался еще «на военных рельсах». Не только наш ВКВШ, но и все другие наркоматы и комитеты работали по специфическому расписанию, введенному И.В.Сталиным. На работу мы приходили в 10–11 часов и днем выполняли текущие дела, прием многочисленных посетителей, проводили всякие совещания. Пообедав в столовой, все мы, начальники отделов, либо сидели на своих местах за делами, либо собирались все в приемной у С.В.Кафтанова в «предбаннике». Здесь велась общая беседа, сообщались новости и т. д., нередко рассказывались анекдоты и прочее. Уходить с работы до 2–3 часов было невозможно. Вдруг в третьем часу ночи кому-либо из нас звонило высокое начальство из ЦК и Совнаркома. Впрочем, целью таких звонков чаще всего была проверка — сидят ли на месте основные работники аппарата ВКВШ. Такие разговоры по телефону иногда были грубоватыми — в стиле разговора командующего с провинившимся подчиненным. Итак, мы собственно «жили» в ВКВШ и ходили домой лишь поспать явно недостаточное время. Конечно, такая организация работы была уже анахронизмом и была совсем не нужна. Но традиции, сложившиеся в годы войны, довольно трудно было сломать. Конечно, не только мы, но и высокое начальство сидело все ночи в ожидании не без трепета внезапного звонка самого И.В.Сталина.

Впрочем, период такой работы со странным распорядком дня был не особенно длинным. Война заканчивалась, и хотя в Москве еще продолжалось военное положение и ходить ночью без специального пропуска было нельзя, но строгости день ото дня явно смягчались. К тому же события повернулись таким образом, что мне снова пришлось покинуть Москву на целых полгода.

Пять месяцев в Германии

В самом начале мая 1945 г., когда было ясно, что взятие Берлина произойдет не сегодня-завтра, в ВКВШ было получено распоряжение — направить в Германию комиссию ВКВШ для выявления и сбора научного оборудования и литературы с целью обеспечения высших учебных заведений необходимыми средствами обучения. Речь шла, прежде всего, об учебных заведениях, которые находились на оккупированной гитлеровцами территории. С.В.Кафтанов не особенно хотел отправлять меня в Германию в составе комиссии, так как университеты нуждались в особом внимании ВКВШ. Но в конце концов я был назначен заместителем председателя комиссии. Председателем был назначен начальник Военного отдела ВКВШ генерал П.Н.Скородумов (давно уже покойный). Этот генерал инженерной службы по своей внешности вполне соответствовал своему званию. Он был выше среднего роста с небольшим пузом, всегда весьма аккуратно, с некоторой щеголеватостью, одевался и своим мундиром и штанами с лампасами производил впечатление высокопоставленного штабного генерала. Кстати, он мне рассказывал впоследствии, что именно он руководил работами по демонтажу и взрывам известного в Москве Храма Христа Спасителя. У нас в ВКВШ он сидел в особом кабинете начальника Военного отдела, учрежденного во время войны для обеспечения военной подготовки в вузах и подготовки офицеров из состава студентов.