После долгого раздумья я решил применить хитрость. Вызвал одного, которого я более других подозревал, и снова стал спрашивать и опять безуспешно. Тогда я заявил ему: «Ну что ты врешь? Думаешь, нам так уж ничего не известно? Вот такой-то про тебя говорил, что ты командир антоновской роты. А ты делаешь невинный вид. Вот возьму да прикажу тебя сейчас же у всех на глазах для примера расстрелять!». Такая угроза вместе со ссылкой на слова одного из арестованных подействовала. Мужик сознался, что служил в антоновской армии, но не командиром. Но после нескольких более крепких вопросов все было выяснено. Оказалось, что он действительно был командиром какого-то отряда антоновской армии и участвовал в операциях против Красной Армии. Он, конечно, мне ровно ничего не сказал о том, сколько красноармейцев или несговорчивых мужиков он убил, или над сколькими красноармейцами измывался. А мне приходилось видеть, как эти бандиты измывались над нашим братом. В Трескине, когда мы проезжали через него, я видел два трупа красноармейцев, у которых на лбу были вырезаны звезды, а грудь и спина были исполосованы ножами.
Но зато этот бандит, хотя и матерый, но сообщил мне некоторые сведения о том своем товарище, которого он подозревал в доносе на себя. А этот бандюга был вместе с ним в сарае в числе захваченных. Итак, перекрестный допрос оказался эффективным. Дело пошло куда легче и плодотворнее. Пользуясь отправными данными, полученными от одних бандитов, я вызывал других, говорил им, что мне все известно про них, приводил кое-какие данные для подтверждения этого, и в свою очередь, кроме частичного признания, получал от них некоторые данные и о тех, в первую очередь, кто на них «накапал».
Скоро выяснилось, что большинство захваченных бандитов были серьезными преступниками, служившими у Антонова на командных должностях либо в качестве уполномоченных по деревням, кустам и даже районам. Все были захвачены с оружием и всех я мог расстрелять даже без особого допроса. Но, признаюсь, принять решение оказалось совсем не легким делом. Я имел дело прежде всего с мужиками. Некоторые из них, пожалуй, большая часть, были неграмотными или полуграмотными и явно «влопались» в антоновщину случайно, только потому, что их авторитеты, те же мужики, только, может быть, побогаче, попочтеннее и пограмотнее, восстали против советской власти и сознательно примкнули к антоновщине, подав пример своим односельчанам низшей братии. Поэтому многих мужиков мне было просто жалко, хотя они, так же как и их командиры, были захвачены с оружием и потому подлежали расстрелу, собственно, без всякого допроса. Тяжело и грустно. Но нас учили на командных курсах решительности и беспощадности по отношению к врагам, и я мучительно думал, что же я должен предпринять. Венгерцы в данном случае мне ровно ничего не могли посоветовать.
С трудом, уже к трем часам дня я, усталый, закончил наконец допрос. Я решил поговорить теперь со всеми арестованными 40 бандитами. Я вышел из избы и отправился в сарай, где они сидели или лежали. У дверей сарая стояли двое часовых-венгерцев. Помню, стояла жарища. На земле в сарае, где, видно, когда-то хранилась солома, теперь была только соломенная труха. В этой трухе от сырости и жары развелось множество блох. Я никогда ни раньше, ни позднее в жизни не видал такого количества блох. Когда я присел на какую-то деревянную колоду в сарае и случайно положил руку на труху, на моей руке сразу оказалось не менее полсотни блох, которые тотчас же впились в кожу. Ужас!
Но мой «общий разговор» не удался. Когда я задал допрошенным и признавшимся частично вопросы и просил при всех рассказать об антоновщине, о силах, которые имеются в соседних деревнях, об их организации, никто не решился на откровенность — боялись друг друга. А я-то предупредил, что откровенный рассказ будет учтен при решении вопроса о наказании. Никто не решился ничего сказать при всех. Пришлось ретироваться.
Впрочем, как раз в это время ко мне вдруг приехал комиссар Винокуров. Я тотчас же доложил ему подробно ситуацию, рассказал о результатах допроса. Он послушал и, садясь на свою серую лошадь, бросил мне: «Всех расстрелять! И все, — а потом добавил, уже уезжая: — Впрочем, если есть темнота, (т. е. неграмотные и не сознательные), то отправь их в село…» (забыл, куда), и уехал.
Приказ был явно излишне жестким. Мне, после допросов, было совершенно ясно, что не все захваченные бандиты виноваты в одинаковой степени и должны нести одинаковое наказание. Вот почему я после раздумий решил воспользоваться добавочным приказом комиссара и отобрал из 40 арестованных лишь 10 бандитов, которые были действительно матерыми приспешниками самого Антонова. Через несколько дней уже оказалось, что среди выбранных таким образом четверо были ответственны вместе с самим Антоновым за восстание в целом, остальные же были командирами крупных отрядов.
Итак, я объяснил Кендре, в чем дело, и уже через 10 минут в овраге на краю деревни раздался залп и вместе с ним взрыв бабьего воя. Между прочим, нигде не было видно ни одной бабы. Оказывается, они спрятались так, что могли все видеть, а их не видел никто. Оставленные в живых бандиты сразу же были построены и отправлены под конвоем в село… (забыл!).
После проведенной операции мне требовалось организовать в дер. Андреевка ревком. Около меня во время допросов были двое мужиков, которые казались далекими от банды. Они были старики и бедняки, осуждали, по крайней мере при мне, антоновщину и ее сторонников. Я им и поручил созвать собрание взрослого населения деревни. Скоро собрание состоялось. Оно было коротким и после небольшой моей речи, в которой я рассказал о преступниках, о том, что к большинству мы отнеслись мягко, состоялись выборы ревкома. Оба старика, по моей рекомендации, были выбраны, а по их совету председателем был выбран мужик помоложе, инвалид войны. Все они вначале категорически отказывались и только после уговоров согласились стать членами ревкома. Председателем избрали инвалида. Я поговорил с ним о его обязанностях, о том, как себя держать с крестьянами, кого поддерживать (на этот счет была инструкция Политотдела Боеучастка), и мы расстались (они трое с неохотой — боялись мести бандитов).
Мы отправились домой для совершенно необходимого отдыха и поесть. Уже темнялось. Как назывался наш погост, теперь я не помню, помню, что он находился верстах в 5 от большого села Лукино.
А «дома» уже меня ждала другая, не менее напряженная работа. Наше командование, во главе с Тухачевским, которого я не раз видал в Инжавине, избрало единственно эффективный путь ликвидации антоновщины. Особенность организации антоновской армии состояла в том, что отряды и подразделения, состоявшие из мужиков-добровольцев и мобилизованных, как правило, не принимали боя с сколько-нибудь сильными подразделениями Красной Армии. Обнаружив против себя достаточно крупные силы Красной Армии, бандиты просто «рассеивались», т. е. расходились в большом селе, будто бы по домам, прятали, если было надо, оружие и сразу, таким образом, превращались в совершенно по виду безобидных мирных мужиков. Только крупные бандиты — командиры и уполномоченные, чувствуя свою вину, принимали дополнительные меры, например, устраивали себе замаскированные в колодце, на крышах (соломенных) в скирдах соломы, в подвалах и т. д. убежища, куда и прятались при приближении к селу частей Красной Армии.
Но лишь только Красная Армия уходила, вновь появлялись все с оружием и вновь отряд оказывался в готовности выступить для проведения операций. А операции эти состояли в нападениях на небольшие отряды и подразделения Красной Армии, беспечно передвигавшиеся в районах расположения антоновских частей, в нападениях на одиночных красноармейцев, в грабежах деревень, население которых не желало примкнуть к антоновщине. Тактика их борьбы со слабыми и одиночками дополнялась еще тем, что, захватив в плен красноармейцев, они неизменно их убивали, причем предварительно страшно издевались над ними, вырезывая на лбу звезды, исполосовывая живот и спину, отрубая руки и т. д. Трупы обезображенных таким образом красноармейцев мне приходилось видеть. Это было ужасно! Все это делалось, конечно, для устрашения красноармейцев. Это была общая тактика всех антоновских частей, которая, очевидно, перешла к ним от деникинцев, калединцев и прочих белогвардейцев, значительная часть которых в 1921 г. была уже, собственно, ликвидирована.
