Однако закончить Нижегородский университет как таковой мне не удалось. В 1929 г. началась реформа высшей школы. Наш университет был расформирован. Химический факультет был реорганизован, как уже упоминалось, в самостоятельный Химико-технологический институт, были выделены и другие различные высшие учебные заведения. Фактически, конечно, мало что изменилось. Однако название «университет» исчезло.

Новый Химико-технологический институт получил старое здание на Откосе, где и ранее были расположены все химические лаборатории и аудитории. Был назначен новый директор, чувашин Михайлов, его заместителем стал К.С.Смирнов (давно умерший). Ко времени реорганизации я делал уже дипломную работу. Моим руководителем был профессор Е.И.Любарский (1870–1944), ученик А.М.Зайцева⁵⁸ в Казани. К нам он приехал из Владивостока, где был профессором. Это был симпатичный и знающий преподаватель, державшийся просто и даже дружески. Впоследствии действительно мы с ним подружились, особенно после моего переезда в Москву. Он в 1936 г. также переехал в Москву, преподавал в каком-то вузе и жил с дочерью на Самотеке. Он часто бывал у нас на Малой Бронной.

Е.И.Любарский отличался тем, что не только знал прекрасно классическую органику и технологию лесохимических производств, но и держал в своей голове множество химико-практических сведений по химии и технологии разнообразных органических производств, которые он иногда неожиданно «выкладывал» нам при случае. Заведуя лабораторией и руководя дипломными работами и проектами нескольких студентов, он большую часть рабочего времени проводил с нами и был вполне в курсе дела работы каждого из нас. Он постоянно давал советы, как получить то или иное вещество или материал, которого в то время невозможно было получить.

В лаборатории лесохимии, где я выполнял спецпрактикум и дипломную работу по химии ацетона, помещавшейся на верхнем этаже лабораторного здания Университета, было не особенно людно, но приятно работать, и я проводил там целые дни, отвлекаемый лишь различными общественными обязанностями. В то время как началась реорганизация университета в 1929 г., было множество заседаний, собраний, толков, перетолков у наших руководящих активистов-студентов и нередко приходилось заседать подолгу. Почему-то многие наши «важные» студенты предпочитали химико-технологическое образование и диплом университетскому и, кажется, совершенно ошибочно. Из большинства (за исключением, пожалуй, Брауде, впоследствии видного стекольщика на Гусе Хрустальном) ничего путного не получилось.

С организацией Химико-технологического института появилась канцелярия с штатом работников и соответственно возрос элемент бюрократии в оформлении различных дел, с которыми совсем недавно для всех факультетов справлялся один С.С.Станков. После создания Химико-технологического института полагалось, вместо обычной небольшой дипломной работы делать дипломный проект. Времени для этого было мало, мы и так задерживались на студенческой скамье больше отведенного времени. Впрочем, в неразберихе сначала не обращалось особого внимания на нашу «технологизацию» и как-то само собой получилось, что мы в лесохимической лаборатории делали нечто среднее между дипломной работой и дипломным проектом.

Темой моего проекта-работы было получение ацетона из уксусного порошка (уксусно-кислого кальция, получаемого при сухой перегонке древесины). Помнится, я придумал какую-то оригинальную схему получения ацетона с некоторой новизной, что и вызвало особые симпатии ко мне Е.И.Любарского. Я сделал немудрящие чертежи, что-то написал (совершенно не помню, в чем состояла «новизна» моей работы). Защита всего этого была почти формальной, и я получил высокую оценку. Вспоминаю, что защита дипломных проектов по основной химической промышленности и по химии силикатов проходила строже, или так мне казалось.

Таким образом, в самом начале 1930 г. я закончил Химико-технологический институт в Нижнем Новгороде. Мне предстояло устраиваться на работу. Тогда не существовало «распределения» оканчивающих. К тому же я был преподавателем (фактическим ассистентом по физической и коллоидной химии) и, может быть (уже не помню), надеялся продолжать эту работу официально. Начались хлопоты по оформлению окончания высшего учебного заведения. Помню, бегали мы в типографию заказывать печатный диплом, так как «казенные» бумажки, выдававшиеся в то время, были малопредставительными.

Я жил тогда на Студеной улице в проходной комнате с женой. Родившийся еще в конце 20-х годов сын Коленька умер, но все равно было тесно и неприятно жить в этой квартире. Правда, в последние годы студенчества это житье давало некоторую пользу. Мой сосед по квартире В.В.Корчиц (командовавший корпусом во время Отечественной войны) подарил мне как-то немудрящий фотоаппарат старой конструкции, и я увлекся фотографией, затрачивая на нее последние деньги. Фотоматериалы в то время были дорогими, а хотелось получать красивые фотографии на бумаге «Сатрап» фирмы Шеринга. Мне удалось кое-как справиться с недостатками, свойственными для начинающего фотографа, и я стал получать (на пластинках) довольно приличные фотографии.

В связи с занятиями фотографией я познакомился с обоими нижегородскими фотографами, Дмитриевым и Ивановым. Заведения обоих помещались на Осыпной ул., почти против теперешнего Драматического театра. Дмитриев был уже тогда известным фотографом. Он подарил мне на память редкую фотографию Д.И.Менделеева, снятую им во время приезда Менделеева в Н.Новгород, вероятно, в 1903 г. У Иванова, который был менее знаменит, я получил хорошие уроки проявления пластинок и печатания и занимался фотографией все более и более успешно.

В одной квартире со мной на Студеной ул., еще со времени совместной службы в штабе 17-й с.д. жил и Р.П.Кивкуцан. Он демобилизовался около 1929 г. и работал директором Дома отдыха на Моховых горах. Недавно (июль 1977 г.) я проезжал на теплоходе мимо этих мест. Как все переменилось! Стоит на берегу Волги огромный стекольный Борский завод. Прекрасный когда-то сосновый бор на Моховых горах сильно поредел. Говорят, однако, что и сейчас там имеется Дом отдыха. Так вот, Р.Кивкуцан (давно погиб) предложил мне однажды стать фотографом Дома отдыха.

Запасшись пластинками и бумагой, а также необходимыми фотоматериалами, я приехал на Моховые горы и приступил к работе. Желающих сниматься хоть отбавляй. Особенно стремились увековечиться на фото девицы и молодые женщины, считавшие себя красивыми. В купальных костюмах, почти полуголые, они позировали перед моим аппаратом, желая принять наиболее эффектную позу. Мне было естественно выгоднее снимать группы. За снимок была установлена минимальная цена — 30 копеек, так что если на снимке фигурировало 10 человек, я получал 3 рубля. Я снимал все утро, пока были наиболее хорошие условия, затем садился проявлять и сушить пластинки. Все было кустарно. Водопровода не было, фотографии промывались в ведре воды. Вечером и ночью я печатал фото при свете керосиновой лампы, покрытой красной бумагой. Фотографии получались немудрящие, но пользовались огромным спросом. У меня быстро кончались пластинки и бумага, и я ехал в Нижний за новой порцией. Привозил целый чемодан, которого мне хватало на 4–5 дней. Я подрабатывал прилично, и это было хорошо, тем более, что к этому времени никаких источников дохода, кроме мизерной стипендии, у меня не было. Так я работал два сезона.

Что касается других заработков в студенческие годы, то они в основном были случайными. Я был преподавателем военно-химического дела и воздушно-химической обороны как в университете, так и техникумах: Водном (на Б. Печерке) и в Химическом техникуме в Дзержинске. Это давало мне немного, хотя вполне достаточно для жизни. Одно время я был секретарем Городского отделения Осоавиахима, размещавшегося в помещении райкома за Драматическим театром. Не приходилось брезговать и другими источниками. Неоднократно, вместе с товарищами, мы нанимались разгружать баржи с дровами или мукой и другими товарами. Но после этого часть заработка расходовалась на «гулянку», которая была неизбежной в студенческие годы. В общем, я не бедствовал материально даже в тяжелые 1929–1930 годы, когда был голод.