— Вы чего тут разгалделись? — я попробовал приподняться и сразу бросил эту глупую затею. Боль мгновенно растеклась по телу и усилилась в животе. — Ты, Гром-баба, как женщина мудрая, должна догадываться, что у каждого здорового мужчины иногда возникает потребность в сладеньком. Если ты понимаешь, о чем я.

— Да если бы, я разве против? Так эта босота сгущенку у меня выпрашивает, которую вернули после Молчунов. Засренец эдакий. Ой, — всплеснула руками танк, — Шипик, ты как?

— Живой, если ты это имеешь в виду.

Я откинул одеяло, с некоторой опаской потрогав живот. Да, шрам. Причем некрасивый, неровный, словно кожу стянуло на скорую руку. Видимо, это надо Алису благодарить за спасение. Ну что ж, Кора, теперь мы квиты. Твоя подруженция отомстила за пластическую хирургию с моей стороны.

Все тело болело, словно меня долго и упорно били чем только можно. Хотя, так они и было. Пока удалось побороть всех обращенных, пришлось какое-то время выступить в режиме малой авиации. Иными словами, полетать. Да и сил не было, чтобы даже Покровные ткани накинуть.

Вот только меня интересовало, какого хрена я выжил? Помнится, на улице я оставался в слегка некондиционном состоянии. Такого легче в гроб положить, чем пытаться спасти.

— Рассказывайте, — я даже не предпринял попытку принять вертикальное положение, упав обратно на кровать.

Я огляделся. Мне выделили самую большую комнату, в которой располагался старенький диван с откидывающейся деревянной крышкой, куда убирали белье. У меня в детстве такой был. На одной стене ковер с психоделическим узором, на другой часы с гирями, правда, неработающие. На полу лежало два матраса, рядышком, у окна, стояла «буржуйка». Сама квартира, судя по всему, довольно большая.

— Вы меня как нашли?

— Чего стоишь, — пихнула толстой рукой старика Гром-баба, — говори.

— Чего тут шкажешь? — почему-то разволновался Слепой. — Ты же оштавил меня за штаршего. А тут Крыл прилетел. И говорит, что так и так, ты ошталшя там, велел ему возвращатшя. Я прикинул немного и понял, что ты без наш никак не шправишьшя.

— То есть, ты поставил выживание группы на одну чашу весом с жизнью одного человека?

— Не ш жизнью какого-то одного человека, — возразил Слепой. — Ш твоей жизнью, Шип.

— Это невероятно приятно и столь же невероятно глупо, — ответил я ему. — Но… спасибо. Думаю, если бы не вы, я бы попросту не выжил. А где Тостожопый?

— Шип, ты зря, Псих не сказать, чтобы поправился, — пожала плечами Гром-баба. — Ну отъелся немного. Зато синяки под глазами пропали.

— Какой к черту, Псих? — я попытался подскочить на кровати. — Я про Мятежника. Здоровый такой, нечто среднее между бегемотом и гориллой.

— Так не было никого, — пожала плечами Гром-баба. — Только ты лежал голый, весь в крови. Вокруг лужи черные, это, стало быть, обращенные мертвые. И шесть кристаллов.

— Шесть?

У меня даже в висках заломило. А в памяти всплыла могучая когтистая лапа, протянутая Толстожопым. Нет, не показалось. Все это было. И, кстати, если я сейчас думаю своей головой, то и с артефактом все в порядке.

Текущая заполненность живой энергией — 48 %

Так! Стоять, бояться! От самой простой и банальной догадки у меня одновременно похолодела спина и стало горячо внутри груди. Словно водки выпил. И, что самое главное, принять на ход ноги совсем не хотелось.

— Шип, ты как? — участливо спросила Гром-баба. — Будто привидение увидел.

— Да нет, я так…. Где все-то?

— Крыл на разведке, Алиса до ветру пошла. Псих на крыше дежурит, а Кора с Тремором за дровами отправились.

— А, ну хорошо. Вы идите, занимайтесь там чем-нибудь, я полежу еще. Может, посплю. Разрешаю выдать Слепому банку сгущенки. За спасение командира. А тебе Громуша, разрешаю половину экспроприировать.

— Ну, хорошо, — пожала плечами Гром-баба и без церемоний увела за худую шею Слепого из комнаты, что-то негромко ему выговаривая.

Про остальных я спросил не просто так. Мне предстоял разговор, в котором свидетели были бы лишними.

— Бумажница, — негромко позвал я. — Бумажница!

— Да слышу я, слышу, чего орать? — лениво отозвалась валькирия.

— Бумажница, скажи, у вас там… как бы сказать, новенький не появлялся?

— Ты про Толстожопого, что ли? — усмехнулась она. — Жесть какой беспокойный пассажир. Ребята его по первому времени еле удерживали. Все рвался к тебе. Уж не знаю, в черепушку твою влезть или что там.

— А ты можешь его позвать?

Бумажница замолчала, но мне почему-то казалось, что я примерно представляю, какое у нее сейчас выражение лица. Уж женщин я немного знал.

— Мне это нужно. Если он говорит, если он сможет что-то рассказать, то это существенно поможет понять, кто такой Голос и что ему нужно.

— Если он говорит, — фыркнула Бумажница. — Говорит, еще как. Все время трещит без умолку. Угрожает. Не понял, куда попал. Ладно, пару минут выдам. Но не больше. Хрен знает, что этот орангутанг задумал.

Я даже чуть не поблагодарил падшую валькирию. Тьфу, что за черт. Если так пойдет, то мы и приятельствовать с ней станем?

Свое обещание Бумажница сдержала. Пришлось немного подождать, но вскоре я услышал раскатистый, как сильный весенний гром, голос.

— Смертный.

— И тебе привет. Давай знакомиться, что ли? Меня зовут Шип. А тебя?

— Имя лишь слово, способное привязать существо к чему-то. К месту, времени, другим существам. А слова, как известно, ветер. Я буду звать тебя смертный. Это больше отражает твою сущность.

Никогда не любил тех, кто умничает. Наверное, потому что сам был довольно сообразительным и, что еще хуже, инициативным. По молодости, само собой. В результате чего первое время в армии было незабываемым. Умение в нужный момент промолчать приходит с годами.

— А я буду звать тебя Толстожопый. Это как раз отражает место, на котором ты сидишь, и привязку к другим существам.

— Мне все равно, — гигант даже не обиделся.

— Скажи, зачем ты… пожертвовал собой.

— Я умирал. Здесь мы, великие сыны Несущего Свет, теряем часть своей силы. Дома, возле источника, мне бы не составило особого труда восстановить оболочку.

Я жадно впитывал каждое слово, заодно отметая возможные варианты. Итак, Город — это не военный полигон, на котором испытывают новейшие системы вооружения, коими являются сами люди. Путешествия в параллельные миры? Если честно, сейчас я готов был поверить во что угодно.

— И ты решил спасти меня?

— Если бы ты не вмешался, то отродья Голоса убили бы меня. И стали сильнее. Для меня это проигрыш.

— Значит, Несущий Свет воюет с Голосом?

Мое предположение почему-то невероятно развеселило Толстожопого. Он смеялся хрипло, временами переходя в грудной кашель. Но что еще интереснее, меня это совершенно не раздражало. Ну, весело человеку, с кем не бывает. Вообще, у меня довольно хорошее чувство юмора.

— Нет, Голос также подчиняется Несущему Свет.

— Тогда я ничего не понимаю, — искренне признался я. — Какого хрена все это? Почему вы воюете?

— Это сложно объяснить в двух словах, смертный.

— Мы вроде никуда не торопимся, — соврал я, больше всего опасаясь, что Бумажница выступит в роли телефонистки, разъединив нас в самый неподходящий момент. — Место тихое, теплое, удобное. Присядь, отдохни и расскажи все, что ты знаешь.

— В каком-то смысле ты прав, — усмехнулся Толстожопый. — Торопиться мне теперь действительно некуда. Если так…

Он на мгновение замолчал. Я даже испугался, что гигант ушел в себя. Или его время закончилось. Но наконец раскатистый бас, заполнящий каждый уголок сознания, вновь раздался у меня в голове.

— Порождением великого Косма является Несущий Свет. Наш мир — его вотчина. Там он бог и царь, там он Демиург. Но даже богам со времени становится скучно. Я не знаю, сколько тысячелетий прошло с появления Несущего Свет. Он самый старый из всех, кого я знаю. В какой-то момент наш Создатель утратил самое важное, что есть в живых созданиях — жизнелюбие. Казалось, все, что происходит во всех мирах ему знакомо, грядущие события повторяют и будут повторять события прошедшие. Из года в год, из века в век, из тысячелетие в тысячелетие. Меняться будут лишь нюансы…