— Друг, берись-ка! Остальные котлы тоже тащите на башню!

И когда они взобрались с котлом на вышку, Гергей вылил кипящий суп на головы теснившихся на лестнице турок.

Когда Варшани очнулся, он увидел около себя только лежавшую на земле женщину. Оба священника, даже не сняв епитрахили, взбежали по лестнице и схватились за оружие, а оба могильщика кинулись в разные стороны — надо полагать, к пушкам.

Варшани поднял Эву, взвалил ее на плечо, точно мешок, и понес во дворец. Он решил, что если она лазутчица короля, то как раз там ей и место — она, должно быть, принесла письмо.

И Варшани передал Эву на попечение госпожи Балог, чтобы та привела ее в чувство.

Лишь после того, как отразили приступ, защитники крепости увидели, какой урон нанес взрыв.

Вся правая половина Церковной башни вместе с ризницей взлетела на воздух, там зиял огромный провал. В этом месте крепостная стена, где только накануне ночью заделали пролом, обвалилась. От двух пороховых мельниц остались одни обломки. В боковой пристройке к ризнице стояло тридцать волов, предназначенных на убой. Теперь они плавали в собственной крови.

Восемь солдат, стоявших в карауле у Церковной башни, были разорваны на куски. Погиб и лейтенант Пал Надь, которого вместе с тридцатью солдатами прислал из Эрдедской крепости Дердь Батори.

Многие солдаты, находившиеся поблизости, были ранены. Солдату Гергею Хорвату во время взрыва камнем оторвало руку у самого плеча. Он умер в тот же день, и его опустили в могилу.

Осажденные опомнились окончательно только тогда, когда увидели, что туркам не удалось ворваться в крепость.

— Бог защищает Эгер! — крикнул Добо, пригладив волосы и устремив глаза к небу. — Витязи, уповайте на бога!

Штурм отбили, по сути дела, кипящей похлебкой. Турки уже привыкли, что их встречают огнем, саблями, копьями, но им пришлось не по вкусу, что на голову льют горячую похлебку; они предпочитали хлебать ее ложками. И когда горячая наперченная жижа вылилась на первую лестницу, людей оттуда точно ветром сдуло. Солдаты, теснившиеся у лестниц, тоже кинулись врассыпную. Кто, корчась от боли, схватился за руку, кто за шею, кто за лицо. Прикрывая голову щитами, турки с бранью убегали из-под стен.

Осажденные вздохнули свободнее.

Добо вызвал мельников и плотников.

— Соберите побыстрее части пороховой мельницы. Из двух мельниц сделайте одну. Чего недостает, пусть тут же вытешут плотники. А где казначей?

Из ниши монастырской стены вылезла черная, закопченная фигура. Сдувая копоть с усов, стряхивая ее с бороды, человек этот предстал перед Добо.

Это был старик Шукан.

— Дядя Шукан, — сказал Добо, — выдайте селитру из погреба, серу и уголь. Как только мельница будет в исправности, начнем молоть порох.

Только после этого Добо пришло в голову, что надо бы помыться. Он тоже был похож на трубочиста.

В дверях дворца сидел почерневший от копоти человек, одетый почти на турецкий лад. На коленях он держал большую печеную тыкву и ел, загребая ложкой ее мякоть.

Увидев Добо, он встал.

— Это ты, Варшани?

— Я, сударь.

— Какие вести принес?

— Посланца короля принес в крепость. Женщину.

Добо поспешно, большими шагами направился к госпоже Балог.

— Где гонец?

Вдова сидела у постели Пете, пришивая красную шелковую подкладку к шлему своего сына.

— Гонец? — спросила она с удивлением, глядя на Добо. — Сюда принесли только женщину.

— А где эта женщина?

Госпожа Балог приотворила дверь в соседнюю комнату, затем снова закрыла ее.

— Спит, — сказал она. — Не будем ее тревожить, бедняжка так измучена.

Добо вошел.

Эва лежала на белой, чистой постели. Видна была только ее голова, глубоко ушедшая в подушки, и рассыпавшиеся темные волосы.

Добо, изумленный, смотрел на лицо, мертвенно бледное и страдальческое даже во сне. Лицо это было ему незнакомо.

Вернувшись к госпоже Балог, он спросил:

— Она не привезла какого-нибудь письма?

— Нет.

— Прошу вас дать мне одежду этой женщины. Кто она такая?

Госпожа Балог пожала плечами, потом просительно взглянула на Добо.

— Она сказала, чтобы мы не допытывались о ее имени. Боится, что вы, ваша милость, будете недовольны ее появлением у нас.

— Дайте-ка мне ее одежду.

Госпожа Балог принесла из прихожей грязный, вымазанный известкой костюм турецкого солдата и маленькие желтые сафьяновые сапожки со шпорами. В поясе было пятьдесят с чем-то венгерских золотых монет. Оружия не оказалось, у пояса висели только ножны сабли.

— Ощупайте карманы.

В одном из карманов зашуршала бумага.

— Вот оно! — Добо выхватил бумагу и черными от копоти руками развернул сложенный листик пергамента.

Это был чертеж крепости.

Кроме чертежа, в карманах нашелся только носовой платок и пара скомканных перчаток. Ощупали все швы одежды, даже вспороли их. Распороли и сапоги.

Ничего.

— Нет ли чего в постели?

— Нет, — ответила госпожа Балог. — Я даже сорочку свою дала бедняжке. Как она измучена… Давно, должно быть, не спала. Она пришла подземным ходом, дорогой мертвецов.

Добо вызвал Варшани.

— Ты сказал: посланец.

— Так я понял ее.

— А она сама ясно не сказала?

— Да мы, сударь, не беседовали. Ведь чуть не бегом бежали по подземному ходу.

— По какому подземному ходу?

— А через погребальную яму.

— Так что ж, и там есть подземный ход?

— Теперь уже нет, сударь.

— Скажи, а у турок достаточно припасов?

— Иногда пригонят по десять — двадцать возов муки да по отаре овец. Бог их ведает, где раздобывают! А рис у них давно вышел.

— Но они, стало быть, еще не голодают?

— Пока нет.

— А что ты еще знаешь о них?

— Только то, что они ведут подкоп со стороны Кирайсеке.

— В крепость?

— Да, наверно. Лагумджи работают.

— А почему ты раньше не пришел? Ты должен был бы донести о подвозке хвороста.

— Не мог пробраться. Перед воротами поставили самых сильных янычар, а у меня не было янычарской одежды. Попытайся я пройти через них, сразу бы схватили.

— Что ж, теперь оставайся в крепости. Ступай к господину Гергею Борнемиссе и доложи ему, с какой стороны ведут подкоп. Потом возвращайся. Жди меня возле дверей.

Чертеж все еще был в руке Добо. Он вызвал Мекчеи.

— Возьми этот чертеж, — сказал он ему. — На нем обозначены подземные ходы. А я и не подозревал даже, что существует на свете такой чертеж. Немедленно вызови каменщиков и вели заложить все проходы, что еще остались незаложенными. Прежде всего прикажи заделать подземный ход у погребальной ямы.

Он дал еще несколько поручений обоим оруженосцам, потом попросил налить в чан два ведра воды, вымылся и, переодевшись, прикрепив даже поножи, лег на лавку, покрытую медвежьей шкурой.

Он обладал способностью забыться сном в любой час дня или ночи там, где его сразит усталость. Солдаты в крепости утверждали, что капитан не спит никогда.

Только к вечеру удалось Добо поговорить с Эвой.

К этому времени она встала и надела легкое домашнее платье. Раскопала его она, видно, среди той одежды, которую в виде военной добычи привез ее муж еще во время первой вылазки из крепости.

С торгов эти платья продать не удалось, их повесили на гвоздь в одной из пустующих комнат дворца — пригодятся беднякам после осады.

Добо вызвал Эву в час ужина.

— Кто вы такая, ваша милость? — были первые его слова, обращенные к ней.

Он сразу заметил, что перед ним не простая женщина.

За спиной Добо стоял оруженосец Балаж. Госпожа Балог уже хлопотала в комнате, подала на стол красное вино к жаркому из баранины и вдобавок к двум восковым свечам зажгла еще третью.