В ту ночь из крепости исчезло несколько человек. Все они были родом из Верхней Венгрии. Вместо них пришли другие. Из Фелнемета явились тридцать крестьян. Они принесли с собой выпрямленные косы. Один захватил даже цеп. Молотило было усажено острыми гвоздями. Крестьян вел плечистый детина в кожаном фартуке с молотом на плече.

Остановившись перед Добо, он опустил молот на землю и снял с головы шапку.

Добо протянул ему руку.

— Мы из Фелнемета. Вот пришли к вам. Меня зовут Гергей, я кузнец. Коли надо железо молотом бить — бью, а потребуется — и турок буду бить.

Пришли в тот день и алмадярцы, и тихамерцы, и абоньцы. По большей части крестьяне с женами. Жены несли узлы. Мужчины тащили мешки. Иные приехали на возах, привели лошадей.

В крепость въехала также мажара, запряженная волами. На мажаре был колокол, да такой большой, что с обеих сторон терся краями о колеса.

Перед мажарой плелся пожилой господин, а рядом с ним — два барича в синих суконных доломанах и красных сапогах. Одному из них, с подкрученными усами, было лет двадцать, другому — не больше шестнадцати, почти еще мальчик.

Все трое круглолицые, смуглые, похожие друг на друга. И шеи у них одинаково короткие. Но заботы избороздили лоб старика морщинами. На поясе висела широкая сабля в черных бархатных ножнах, а у юношей — узкие сабли в красных бархатных ножнах. Все трое раскраснелись от жары.

Старик был весь в черном.

Траурная его одежда уже издали бросилась в глаза Добо, но сейчас он был занят фелнеметцами и обратил внимание на незнакомца, только когда тот подошел вплотную.

Это был эгерский староста.

— Ба, дядя Андраш! — воскликнул Добо, протянув ему руку.

— Я самый, — ответил эгерский староста. — Везу большой колокол. Остальные велел закопать.

— А эти двое молодцов?

— Мои сыновья.

Добо и им протянул руку, потом, обернувшись к погонщику волов, сказал:

— Колокол надо поставить у Церковной башни. — И, подозвав кивком оруженосца, он добавил: — Криштоф, скажи господину Мекчеи, пусть он распорядится, чтобы колокол закопали, да поглубже: как бы его ядра не тронули.

Взгляд его задержался на черных сапогах старосты.

— По ком носите траур, батенька? — спросил Добо.

Староста ответил, потупившись:

— По своему городу.

И когда он поднял голову, в глазах у него стояли слезы.

Потом явился человек в суконной одежде пепельно-серого цвета и две женщины. Каждая вела с собой ребенка.

Добо приветливо взглянул на пришедшего и даже окликнул его:

— Вы, наверно, мельник?

— Так точно. Макларский мельник, — ответил пришелец, и от приветливых слов капитана глаза его блеснули радостью. — Меня зовут Янош Води. К вашим услугам, господин капитан. Я ночевал здесь на Пестрой мельнице.

— А эти женщины?

— Одна — моя жена, другая — дочка. А ребятишки — мои сыновья. Не хотели расстаться со мной. Я и подумал: уж как-нибудь, в тесноте, да не в обиде.

— Место найдется, об этом что и говорить, да вот только женщин очень много набралось.

Добо обернулся к Шукану.

— Сколько женщин в крепости?

— Пока сорок пять, — ответил Шукан.

Добо покачал головой.

Потом прибыли еще трое и вместе с ними священник — худой человек со впалыми щеками. Сабли при нем не было, только посох, и висела через плечо сума, сшитая из лисьей шкуры.

Добо обрадовался ему. Священники в крепости нужны, чтобы воины всегда ощущали близость бога. Должен же кто-то и проповеди читать, причащать умирающих, ну и хоронить, конечно.

— Добро пожаловать! — протянул ему руку Добо. — Я не спрашиваю даже вашего имени — вы пришли по божьей воле, вас бог послал.

— Священник есть у крепости? — спросил служитель церкви. — Сколько священников?

— Только один, — ответил Добо, опечалившись.

По косноязычию попа он понял, что и этот не будет читать витязям проповеди.

Когда турки хлынули с юга и подковой обложили город, все оставшиеся там жители укрылись в крепости. Большей частью это были крестьяне и ремесленники с женами и детьми.

В любом городе, ожидающем вражескую осаду, находятся люди, которые не верят беде и говорят: «Да неправда это, никакой турок не придет! Каждый год зря пугают народ. Погоди, мы, быть может, успеем и состариться и помереть, а забот от турок узнаем меньше, чем от майских жуков».

Таких вот людей чаще всего губит и наводнение, уничтожает война. Это потомки никогда не вымирающего племени «авось».

Добо не возражал, чтобы люди приходили. Чем больше народу, тем лучше. Правда, женщины и дети не очень-то желанные гости в крепости, но теперь уж их не выгонишь. К тому же солдат много, и женские руки нужны. Пусть приходят!

Женщин поставили работать в кухни и в пекарни. Дядя Шукан указал каждой семье, где ей приютиться. В иных комнатах пришлось поместить по десять, по двадцать человек. Но ведь это только ночное пристанище и место, где люди могут сложить свои пожитки.

Мужчин Мекчеи собрал у Воротной башни и не разрешил им войти в крепости, прежде чем они не принесут такую же присягу, как и солдаты.

— Эх, — сказал один эгерский виноградарь, приняв присягу, — да ведь мы для того и пришли сюда, чтобы защищать крепость!

А другой добавил:

— Не отдадим же мы турку родной наш город!

Мекчеи тут же роздал им оружие. Под сводами башни грудой, лежали сабли, пики; щиты и шлемы. Это не были, конечно, искусные изделия дамасских, индостанских или дербентских мастеров, а обыкновенное ржавое оружие, которое из века в век скапливается в крепостях. Каждый мог выбрать себе по душе.

Усатый сапожник с такими густыми бровями, что они тоже могли бы сойти за усы, сказал горделиво:

— Очень хорошо, господин капитан, что у вас столько оружия, но я на всякий случай захватил свой ножик. — И он вытащил из-под нагрудника фартука сапожный нож: — Пусть только турок полезет, я ему сразу брюхо вспорю!

Иные примеряли шлемы, но так как эти железные шапки были тяжеленьки и больше походили на кастрюли, чем на прекрасный рыцарский головной убор, то их клали на место.

Да и для чего он!

Погодите, еще узнаете для чего!

Под вечер караульные, стоявшие на башне, сообщили, что со стороны Фелнемета, взметая пыль, мчится по дороге карета, запряженная четверней.

Гадали, кто это может быть. В карете четверней ездит обычно архиепископ. Другие господа пользуются каретой, только если они больны. Но больной человек сюда не поедет.

Капитаны сами поднялись на башню и смотрели оттуда на летевших, точно драконы, лошадей.

— Вот посмотрите, ваши милости, это архиепископ едет! — радостно воскликнул лейтенант капитула Фюгеди.

И так как никто ему не поверил, он стал приводить примеры из истории.

— Разве епископы не присутствовали при сражениях? Разве не были они все в Мохаче? Ведь архиепископ не только церковный сановник, но и военачальник. У каждого архиепископа есть свое войско. Каждый архиепископ одновременно и капитан.

— Лучше бы каждый капитан был одновременно и архиепископом! — ответил Добо.

Вероятно, он думал о том, что в таком случае мог бы выставить против турок побольше войска.

— А может быть, это королевский скороход, только он заболел дорогой и едет в карете? — высказал предположение Мекчеи.

Лицо Добо прояснилось.

— Король не может нас покинуть!

В нетерпении он спустился вниз по лестнице, пересек рыночную площадь и направился к Старым воротам, где был въезд для экипажей.

Подъезжала выкрашенная в желтый цвет карета с кожаным верхом. Она повернула к воротам и въехала на рыночную площадь.

Из кареты вышла высокая женщина в черной одежде.

— Где господин комендант? — были первые ее слова.

Увидев Добо, она подняла вуаль. Женщине было лет сорок. Судя по одежде, она была вдова.

— Госпожа Балог!..

Добо с изумлением смотрел на нее. Сняв шапку, он молча поклонился.