К Гергею подбежал солдат.

— Господин лейтенант, идут!

— Вижу, дружок. Беги в угловую башню, скажи оруженосцу, чтобы разбудил капитана.

Солдаты Гергея стояли уже на стене, вооружившись копьями и кирками. На каменном ее гребне, побелевшем от инея, встали у бойниц стрелки с заряженными ружьями. Три башенные пушки стояли наведенные книзу, две пушки у Темных ворот навели на крепостные стены.

— Зажигайте просмоленные венки и крестовины, — приказал Гергей, — и швыряйте вниз!

Народ тут же взялся за дело.

К тому времени, как пришел на башню Добо, турки, точно муравьи, облепили холмы, окружавшие крепость. Они все еще укладывали и скрепляли бревна. Повсюду слышался стук. Сооружение достигло высоты крепостной башни. Иногда турки выталкивали бревна, чтобы заполнить промежуток между своим деревянным сооружением и стеной крепости. Древесных стволов привезли уйму — целый лес. А деревянный помост сделан был крепко. На нем раскачивались навесы, заботливо прикрытые мокрыми коровьими шкурами. Намоченным коровьим шкурам горящие соломенные венки не повредят. А те венки, которые упадут в другое место, турок просто-напросто отшвырнет ногой.

Раздался пронзительный визг дудки, и тотчас из тысячи глоток вырвался крик: «Биссмиллах»! Воздух задрожал. Загремела турецкая музыка, и огромное деревянное сооружение затрещало под ногами множества устремившихся на него людей.

— Аллах! Аллах!

— Иисус! Мария!

Турки быстро вытащили из-под навесов короткие штурмовые лестницы и попытались перекинуть их со своей деревянной башни на каменную.

Но недаром защитники крепости стояли на стенах. В турок разом полетели сотни пылающих венков, на осадные лестницы посыпались горящие снопы соломы, горящая сера и горящие просмоленные дранки.

Первый отряд турок, пытавшийся пробиться через завесу огня, был встречен кирками и остриями копий. Остальных встретили саблями, кирками, горящими крестовинами и кистенями.

В трех саженях от Гергея на деревянной башне появился толстомордый турок в зеленом тюрбане и с огромным бунчуком в руке. Вся его физиономия как будто превратилась в зияющую пасть, так он орал «Аллах!». Гергей схватил обрезок пушечного ствола, который был поменьше, и швырнул его в голову турка, а большой обрезок бросил в полыхавший внизу огонь.

— Аллах! Аллах! Биссмиллах! Илери![89]

На огромном деревянном сооружении турки закишели, точно встревоженные муравьи. Они, наверно, пробились бы через пылающий огонь, если бы вдруг не произошло что-то странное: снизу тоже загремели ружейные и пушечные выстрелы.

Это начали взрываться глиняные кружки, разбрасывая во все стороны горящую серу. Под ногами турок будто разверзся кратер вулкана.

— Я керим! Я рахим! Медед! Эй ва! Етишир! — орали турки, кидаясь в разные стороны.

Но ясаулы не пускали их.

— Мы победим! Настал час торжества! — кричали они и приказывали тем, кто оставался внизу: — Воды! Воды! Ведрами!

Воду, оружие, одежду — все пустили в ход турки, чтобы потушить пожар и спасти гигантское деревянное сооружение, над которым они трудились столько дней и ночей.

Но к этому времени растопилось набросанное между бревнами свиное сало и говяжий жир. Все больше взрывалось кружек, разбрасывая серу и поджигая большие бревна.

— Я керим! Я рахим! В крепость, через огонь!

Туркам не верилось, что огромные бревна могут загореться со всех сторон сразу.

Они усердно таскали воду в кожаных ведрах, кадках и ушатах. Они кидались всюду, где выбивался язык пламени, похожий на развевающийся конский хвост. Прыгая в страхе и ярости, они гасили огонь.

— Бре-ре! Я-ху![90] — слышались все время крики, обращенные к водоносам.

Но помост уже превратился в исполинский костер. И тогда начали взрываться начиненные порохом обрезки ружейных стволов. Кипящий жир, шипя и вспыхивая синим пламенем, брызгал туркам в глаза. С оглушительным грохотом взорвались два обреза пушечного ствола, разметав и бревна и людей. Ужас, ярость, крики! Ад!

Дорогу к отступлению преградил грохочущий, ревущий огонь. Янычарам осталось только одно: пробиться в крепость. И турки лезли по ступеням осадных лестниц, между островками пламени, сквозь пелену дыма. Отчаянным прыжком иной вскакивал на каменную стену — и в тот же миг летел вниз с пробитой головой. Другие в бешенстве танцевали на вершине костра и оружием колотили загоревшиеся концы бревен. Тщетный труд!

У стены крепости бушевал огненный вихрь, взрывы грохотали, точно удары грома. Турки метались, будто адские тени. Одежда их была охвачена огнем, пылали их бороды, горели тюрбаны. Видно, в Мохамедов рай им полагалось попасть дорогой адских мучений, стенаний и воплей.

И на крепостной стене жара была нестерпимая, пришлось откатывать пушки, поливать помосты водой, чтобы пожар не начался и внутри крепости.

В огненном пекле выли раненые турки, потеряв надежду на спасение. За стеной пламени слышались злобные окрики ясаулов, взлетали ввысь облака пара — турки прибегали к последним и тщетным усилиям погасить пожар.

Осаждающие и осажденные были разделены морем дыма и пламени, взвивавшимся до небес.

Не вышло с деревянным помостом — выйдет с земляной насыпью, решили турки и начали обстреливать наружные укрепления, представлявшие угрозу для тех, кто подтаскивал землю. Днем бухали пушки, стреляли ружья; ночью люди подвозили землю, валежник и поливали их водой.

Гергей с тревогой наблюдал, как изо дня в день растет новая дорога к башне. А уж эту дорогу не подожжешь. По ней пройдут сотни, тысячи, вся рать.

Размышляя, бродил он взад и вперед по крепости.

Оглядывал конюшни, погреба, рассматривал развалины, груды камней. Качал головой, почесывал в затылке.

Побывал Гергей и в развалинах ризницы. Наконец остановился в том уголке, где работали слесари. Там около сваленного в огромную кучу венгерского и турецкого оружия чернело большое деревянное колесо. Гергей признал его: это было колесо одной из разрушенных пороховых мельниц.

На колесе сидел цыган и с аппетитом обедал, выбирая ложкой кусочки вареного мяса из большой глиняной миски. Шаркези был обут в красные янычарские башмаки и вооружен до зубов; за поясом — блестящие ятаганы, на голове — дырявый медный шлем, вероятно тоже принадлежавший турку.

Цыган, считавший себя солдатом, встал и, сунув миску под левую руку, правой отдал честь. Потом сел и снова налег на еду.

— А ну-ка встань, куманек, — сказал Гергей. — Дай-ка я взгляну на это колесо.

Цыган поднялся, отошел.

Колесо было кое-где повреждено. Гергей встал на него, надавил по порядку на все спицы — затрещала и вывалилась только одна.

— Гм… — проговорил он, прижав палец к подбородку.

Цыган спросил:

— Может, турок будем молоть, ваша милость господин старший лейтенант?

— Вот именно, — ответил Гергей. — А ну, живей приколотите гвоздями там, где ослабло!

Слесари оставили свои миски и взялись за молотки.

Гергей спросил, не видели ли они Добо.

— Да он уже раз десять был здесь, — ответил один из слесарей, — только с полчаса как ушел.

Гергей отправился на розыски, разглядывая по дороге валявшуюся повсюду рухлядь.

Направился к Земляной башне. Идя в раздумье, он вдруг увидел в одном из раскрытых окон дворца женские глаза. Они смотрели на него из полумрака комнаты.

Гергей был ошеломлен.

Остановился.

Заморгал глазами, чтобы получше разглядеть нежданное виденье.

Но женские глаза исчезли.

Гергей стоял, точно окаменев, вперив взгляд в окно.

Какое-то необычайное тепло разлилось по всему его телу. С минуту он не мог пошевелиться.

— Эх, глупости! — пробормотал он, встряхнув головой. — Что это мне в голову пришло!

Но все-таки он еще раз взглянул наверх и тогда увидел в окне турецкого мальчонку.