Султан помрачнел. Раза два прошелся по комнате. Потом снова остановился и бросил взгляд на Балинта.

— Может, тебе это не по душе?

Балинт опомнился.

В краткие мгновения безмолвия душа его унеслась далеко, облетела все прекрасные замки, родные поля и леса; он обнимал жену, целовал детей, любовался своими табунами, стадами, отарами, смотрел на многочисленных слуг, мчался на своих любимых конях, дышал венгерским воздухом венгерской земли…

Голос султана как будто пробудил его ото сна.

— Милостивый повелитель, — произнес он, глубоко растроганный, — если я правильно понял, ты благоволишь назначить меня на место Вербеци?

Султан замотал головой.

— Нет. Вербеци умер. Он умер в том же году, когда ты ушел. На его место мы не назначили никого. Я хочу поставить тебя настоящим пашой, дать тебе самый большой пашалык своей державы и предоставить полнейшую свободу действий.

Ошеломленный Балинт смотрел на султана.

— Но как же так, ваше величество? — проговорил он наконец. — Мне быть венгерским пашой?

— Нет, турецким пашой.

— Турецким пашой?

— Да, турецким. Я же сказал тебе: Венгрии больше нет. Стало быть, нет больше и венгров. Я думал, ты уже понял.

— И я должен стать турком?

— Турецким пашой.

Балинт Терек понурил голову и вздохнул так, будто у него душа с телом расставалась; на лбу его резко обозначились страдальческие морщины. Он взглянул на султана.

— А иначе нельзя?

— Нет.

Балинт Терек смежил глаза, задышал тяжело и часто.

— Ваше величество, — промолвил он наконец, — я знаю, что вы не привыкли слышать прямые речи, но мне на старости лет кривить душой зазорно. Я всегда говорю то, что думаю.

— А что ты думаешь? — ледяным тоном спросил султан.

Балинт Терек побледнел, но ответил с величавой прямотой:

— Дума моя одна, милостивый падишах: если даже вся Венгрия принадлежит тебе и все венгры станут турками, я турком не стану. Нет! Нет!

На обратном пути Вели-бей с ужасом выслушал рассказ Балинта Терека о тайной его беседе с султаном.

— Безумный человек! — воскликнул он. — Даю голову на отсечение, нынче ночью ты уже будешь спать в Кровавой башне.

И до самой полуночи Вели-бей торчал во дворе, ожидая распоряжений султана.

Но ни в ту, ни в следующую ночь, ни в последующие дни и ночи не поступало никаких распоряжений — ни письменных, ни устных.

Неделю спустя старый шейх-уль-ислам удостоил Еди-кулу своим милостивым посещением. Он приехал без всякой торжественности, один, словно рядовой священник. Вели-бей от удивления чуть не рухнул на землю.

— Здесь есть какой-то знатный гяур, — сказал великий муфтий, — зовут его Балинт Терек.

— Да, — произнес бей с поклоном.

— Падишаху, да ниспошлет ему аллах долголетие, полюбилась мысль назначить этого венгра правителем наших венгерских владений. А неверный пес не желает обратиться в нашу веру.

— Собака!

— Я попросил падишаха, да ниспошлет ему аллах долголетие, разрешить мне взглянуть на этого узника. Быть может, мне удастся сделать что-нибудь. Ты ведь знаешь, сын мой, что я старый и опытный человек.

— Ты мудрый из мудрейших, высокочтимый шейх, Соломон нашего времени!

— Мне думается, каждый узел можно развязать, нужно лишь взяться за дело спокойно и с умом. Быть может, гяур смягчится, если я сам принесу ему свет пророка. Сперва он будет только слушать меня, а потом и сам не заметит, как в сердце его западут первые семена правой веры.

— Он человек довольно смышленый.

— Видишь ли, сын мой, если мы обратим этого злого нечестивца в правую веру, то доставим радость падишаху.

И, кивая головами, они вместе произнесли:

— Да ниспошлет ему аллах долголетие!

В восьмом часу дня, а по нашему времени — в два часа пополудни Балинт Терек спал у себя в комнате. Бей приоткрыл дверь и пригласил великого муфтия войти.

Господин Балинт приподнялся на тахте и, опершись на локоть, стал растерянно протирать глаза.

Он смотрел на длиннобородую библейскую фигуру, которую еще никогда не видел. Однако по черному кафтану и белой чалме сразу признал в посетителе духовное лицо.

— Проснись, господин Балинт, — окликнул его бей. — Тебя ожидает большая честь: сам милостивый шейх-уль-ислам пришел просветить тебя. Выслушай его внимательно.

Он сорвал со стены ковер, висевший над кроватью, и разостлал его посреди комнаты. Потом снял с себя кафтан и хотел было положить его на ковер, но старик этого не допустил. Он сел, поджав под себя ноги. Борода у него свисала до пояса.

Умными старческими глазами он пытливо оглядел Балинта Терека, потом принялся листать переплетенную в кожу толстую книжечку величиной с ладонь.

— Что вам нужно? — пробурчал Балинт Терек. — Ведь я же ясно сказал султану, что не перейду в турецкую веру.

Вели-бей не отвечал. Он взглянул на великого муфтия. А тот вместо ответа поднес книгу к сердцу, к губам и ко лбу, потом заговорил:

— Во имя аллаха милостивого и милосердного, Абдул Казем Мохамед сына Абдаллаха, сына Абд Эн Моталлеба, сына Хазема, сына Абд Менафа, сына Каси, сына Калеба, сына Морры, сына Ловы, сына Галеби…

Господин Балинт молча смотрел на старика. Затем надел доломан, сел на стул и стал ждать, чем все это кончится.

Старик спокойно продолжал:

— …сына Фера, сына Малека, сына Мадара, сына Кенана, сына Каниза…

Балинт Терек зевнул.

А старик продолжал:

— …сына Модрека, сына Элиаша, сына Модара, сына Назара, сына Моада…

Он перечислил еще целую уйму имен и возвратился наконец к Мохамеду и его рождению.

Бея в комнате уже не было — он бесшумно выскользнул, чтобы заняться своими делами. В коридоре ему встретился Майлад, который только что встал после обеденного сна и шел будить Балинта.

Бей преградил ему путь.

— Не мешай Тереку, — сказал он, подняв палец. — У него духовная особа. Обращает его в правую веру.

— В турецкую веру?

— Да.

И бей, подпрыгивая, поспешно спустился по лестнице.

Майлад, пораженный, смотрел ему вслед.

Еще не успело кончиться персидское погребальное шествие, как Гергей схватил Эву за руку и двинулся вперед. Он протиснулся в толпу, бросив по дороге цыгану и Мекчеи:

— Идемте! Беда!

Теперь впереди шел широкоплечий Мекчеи, прокладывая в толпе дорогу себе и своим товарищам. Юмурджак и ага топтались на той стороне улицы. Они не могли пройти сквозь ряды священной процессии. Их не пропустили бы солдаты, наблюдавшие за порядком, да и кончары, которыми в религиозном экстазе размахивали персы, тоже обратились бы против них.

Сунниты и шииты ненавидят друг друга. Шииты считают, что современные служители Мохамеда — сунниты — незаконно захватили власть. А турки считают персов еретиками.

Наконец наши путешественники выбрались из толпы и соединились на какой-то узкой и темной улочке.

Только тогда Гергей мог заговорить:

— Бежим! Я видел агу и Юмурджака. Они пришли с солдатами!

И беглецы ринулись во тьму. Впереди всех несся цыган, хотя не знал даже, кого и чего надо опасаться.

Он наткнулся на спящих собак и, перекувырнувшись, упал. Одна собака взвизгнула, остальные в испуге бросились врассыпную.

Ведь известно, что Стамбул — собачий рай. Там либо нет дворов, либо дворами служат крыши домов — так что собакам нигде нет пристанища. Рыжие псы, похожие на лисиц, иногда сотнями заполняют улицы. Турки их не трогают. Напротив, если какая-нибудь сука щенится, для нее бросают у дверей дома тряпку или рогожу. Псы чистят и убирают улицы Стамбула. По утрам каждый турок опоражнивает возле двери своего дома четырехугольный мусорный ящик. Собаки съедают отбросы, пожирают все, кроме стекла и железа. И псы в Стамбуле вовсе не безобразные и не дикие. Свистни любому — он весело вильнет хвостом. Погладь его — он обрадуется.