— Стало быть, ты останешься дервишем?

— Иншаллах. Надеюсь, счастье все же вернется ко мне. Если я еще дважды совершу паломничество в священные места, то снова смогу вступить в войска. Но горе мне, если я не найду свой амулет. До тех пор все в моей жизни будет шатким.

— А ты надеешься найти амулет?

— Когда пройдет тысяча и один день, может, и найду.

— Тысячу и один день должен ты соблюдать покаяние?

— Тысячу и один.

— И обойти все мечети?

— Нет, я иду только от Печа до Мекки. Каждый день молюсь, перебирая четки, и тысяча один раз произношу священное имя аллаха.

— Удивительно, такой умный человек, как ты, а…

— Перед аллахом нет умников, все мы черви.

Дервиш взял в руки длинные четки из девяноста девяти бус и начал молиться.

Возница убрал ужин и вытащил дорожные ковры. Два он расстелил на стене-лежанке, третьим покрыл верх повозки. Самый юный невольник занял место в возке. Дышло подняли к стене, и один дэли лег рядом с ним, подложив себе под голову седло вместо подушки. Пока все спят, он будет сторожить.

Луна залила караван-сарай ярким сиянием. Видно было, как приезжие размещаются на стене и приготовляются к ночному отдыху.

Все затихло, только густой запах конского пота да лука разливался в воздухе и кружилась над двором летучая мышь, обуянная бесом охоты.

Через двор пробежал слуга в куртке с красными отворотами и остановился перед дэли, который уже приготовился ко сну.

— Акшамыныз хайр, олсун дэли[41]. Вас просит ага.

Второй дэли вскочил в тревоге, но, видя, что товарищ его молча повиновался приглашению аги, только проводил его взглядом и привязал к поясу лежавшую рядом саблю.

Ага все еще сидел на крыльце, но уже не вопил. Обратив красную физиономию к небу, он смотрел на луну.

Дэли поклонился.

— Эс-салям алейкум, ага эфендим![42]

— Ваалейкум эс-салям ва рахмет аллах ва барак ату![43] Откуда ты, сын мой?

— Из Буды, господин. Паше мы, по нынешним временам, не нужны.

— Каких ты прекрасных коней привел! Продажные они?

— Нет, господин.

Ага посмотрел на него так, словно лимон надкусил.

— Ты видел моих коней?

— Нет, не видел, господин.

— Так погляди завтра. Если какой понравится, может быть, обменяемся?

— Возможно, господин. Еще что-нибудь прикажешь?

— Можешь идти.

И ага посмотрел вслед дэли, насупив брови.

Все заснули. Ага вошел к себе в комнату и лег у окна, завешенного кисеей. Слышно было, как во дворе храпят люди да, топая ногами, с хрустом едят овес лошади. Но спящих это не тревожило. Усталым путникам спалось не хуже, чем иным на шелковой постели в опочивальне.

Месяц, похожий на осколок золотой тарелки, медленно поднимался по небу. Иногда его пересекала летучая мышь.

Старший дэли приподнялся, посмотрел вокруг, юный невольник тоже пошевелился, и все трое сдвинули головы.

— Что понадобилось аге? — спросил по-венгерски старший дэли.

— Наши кони ему понравились.

— А что ты ответил?

— Сказал, что они не продажные.

— Неужто так и сказал? Ведь турок никогда не посмеет сказать знатному господину «нет»!

— А я сказал. Мне-то что!

— И на чем же вы расстались?

— На том, что завтра будем меняться. Обменяем какого-нибудь коня.

Отодвинулся один ковер, и из повозки высунулось белое личико самого юного невольника.

— Гергей…

— Тес! — пригрозил рукой дэли. — Что тебе, Вицушка? Все в порядке, спи.

— А что хотел ага?

— Он спрашивал о наших конях. Спи, милая.

Лица их сблизились, и губы слились в тихом поцелуе.

Потом трое юношей обменялись еще несколькими словами.

— Нам нечего бояться, — сказал Гергей уверенно. — Уедем на заре, и прощай ага со всеми своими конями!

— Слушай, завтра я не буду невольником, не хочу, — сказал Янчи Терек. — Пусть завтра Мекчеи будет невольником. Очень уж надоели эти кандалы. Да и золото тяжело таскать при себе. Умнее было бы спрятать его в повозке.

— Ладно, ладно, — улыбнулся Гергей, — завтра я с удовольствием буду невольником. Но когда же мы обменяемся платьем? Ночью нельзя, потому что ага может проснуться раньше времени.

— Тогда завтра в дороге. Черт послал этого агу!

Мекчеи, покачав головой, заметил:

— Мне он тоже не по душе. Столь важная особа вряд ли стерпит отказ от какого-то ничтожного дэли.

Гергей приложил палец к губам.

— Тише, дервиш понимает по-венгерски.

Дервиш лежал рядом с ними, свернувшись клубком, точно еж.

На рассвете, когда солнце метнуло в небо первые золотые стрелы, ага вышел из дверей и, зевая во весь рот, стряхнул с себя оцепенение сна.

— Бандшал, — обратился он к слуге, отбивавшему перед ним поклоны, — где эти два дэли? Позови их сюда.

Дервиш сидел на корточках у дверей. Услышав слова аги, он встал с места.

— Они уехали, господин.

— Уехали? — вскипел ага. — Как так уехали?

— Уехали.

— Да как они посмели?

— Потому-то и жду я тебя. Эти дэли приехали сюда неспроста.

— Откуда ты знаешь?

— Я подслушал их ночью.

— О чем же они говорили?

— Обо всем понемножку. А больше всего о том, что им опасно встречаться с такими людьми, как ты.

Ага вытаращил глаза.

— Тогда мы отнимем у них коней!.. Рабов! Повозку! Все отнимем!

Голос аги с каждым словом повышался, и последнее восклицание разнеслось злобным визгом.

— У них и деньги есть, — продолжал дервиш. — Один из невольников сказал, что не в силах дальше таскать при себе золото. Я думаю, они вовсе и не правоверные.

— Золото?.. Эй, сипахи! По коням! Догнать обоих дэли! Доставить их сюда живыми или мертвыми! А самое главное — повозку!

Мгновение спустя двадцать два сипахи вынеслись из ворот караван-сарая.

Ага посмотрел им вслед, потом обернулся к дервишу.

— О чем они еще толковали?

— Я не все разобрал. Они говорили тихо. Одно знаю: говорили они по-венгерски и один из невольников — женщина.

— Женщина? Я не видел женщины.

— А ее переодели в мужское платье.

— Красивая?

— Красивая, молодая. Они направились к Стамбулу.

Глаза у аги расширились вдвое против прежнего.

— Часть добычи — твоя! — бросил он и пошел в дом.

— Ага-эфенди! — крикнул ему вслед дервиш. — Я был янычаром. Не позволишь ли мне сесть на коня?

— Позволяю. Я и сам поеду верхом. Вели седлать.

На двух горячих конях они через пятнадцать минут догнали сипахи. Ага еще издали подавал им знаки: вперед!

Проезжая дорога клубилась белой пылью под подковами лошадей.

Не прошло и двух часов, как сипахи возвестили ликующими криками, что они уже видят повозку.

Сипахи проскакали по вершине холма, а дальше дорога шла вниз по склону, и ага потерял их из виду.

Ему и самому не терпелось въехать на гребень холма.

Он дал шпоры коню и в предчувствии богатой добычи понесся галопом. Пригнувшись к шее коня, следом за ним мчался дервиш, словно косматый черт. Дервиш хлестал жеребца и бил его пятками по бокам, но не потому, что скакун был плох, а потому, что он привык к шпорам, а у босого наездника их, конечно, не было. Так бы на крыльях и полетел дервиш! Ведь если эта подозрительная шайка попадется ему в лапы, значит, счастье снова вернулось к нему.

— Я ху! Дах-дах! — кричал дервиш, подгоняя своего коня.

Волосы его разметались, и голова стала похожей на большой растрепанный пук соломы. Саблю, которую ага дал ему в последнюю минуту, дервиш не успел даже привязать. Держал ее в руке и то спереди, то сзади подстегивал ею коня.

— Дах-дах!

С холма ага увидел беглецов. Они были еще далеко, но, несомненно, уже почуяли опасность.

вернуться

41

Добрый вечер, дэли.

вернуться

42

Мир вам, господин мой!

вернуться

43

Да будет над вами благословение аллаха!