На этой стороне были построены две башни, а между ними — низенькие крепкие ворота. Как раз в это время солдаты вели коней к речке.

За речкой, на городском рынке, виднелось стадо свиней, около них околачивались несколько человек.

— Здесь еще народ есть? — спросил Гергей с удивлением.

— Есть, — ответил Добо. — Я каждый день предлагаю им уйти отсюда, но все норовят сначала продать своих свиней и прочую живность.

Внутри крепости перед воротами построены были пятьдесят солдат. Их обучал лейтенант с костлявым лицом и колючим взглядом.

Солдаты были при саблях, в ржавых шлемах с опущенным забралом и в доспехах. Двое стояли на середине. Лейтенант покрикивал:

— Руби, оттягивай! Руби, оттягивай! Оттягивай обратно! Говорят же тебе, осел: ударил саблей и сразу оттягивай!

По ученику — крепкому крестьянскому парню — видно было, что он новичок в солдатском деле. Добо определил его в отряд кашшайцев только потому, что жаль было ставить молодого силача к пушкам.

— Учит их Хегедюш, — сказал Добо, — лейтенант кашшайцев. Славный, умный человек.

И он крикнул отряду:

— Если вам что-нибудь непонятно, спросите господина лейтенанта!

Парень опустил саблю и, взглянув на Добо, спросил:

— Я в толк не возьму, господин капитан, зачем надо оттягивать саблю?

— Господин лейтенант объяснит тебе.

— А для того надо саблю оттянуть, сапог, — сердито ответил лейтенант, — что ты должен и защищаться, и быть готовым к новому удару!

— Господин лейтенант, — парень сплюнул в сторону, — да уж раз я кого хвачу саблей, так сдачи он больше никогда не даст!

Добо стегнул коня и улыбнулся.

— Эгерский парень! Хорошо ответил!

Они проехали вдоль стены к северной части крепости. Там стояло два дворца, крытых дранкой, выкрашенной в зеленый цвет. Дворец поменьше — более пышный, в окна со свинцовыми переплетениями там были вставлены круглые стеклышки. А большой дворец скорее походил на барский амбар; назывался он монастырем. Во времена Добо он принадлежал капитулу крепости, но помещались в нем гарнизонные офицеры. В этом дворце окна были затянуты бычьим пузырем. Позади маленького дворца, за зеленой оградой, раскинулся цветущий сад. В саду были скамьи и беседка, увитая виноградом. Над астрами кружилась запоздалая рыжая бабочка.

Взгляд Гергея остановился на астрах, и Добо тоже посмотрел на них.

— Жена моя, бедняжка, зря посадила цветы.

— А где она сейчас?

— Отправил ее к моим сестрам. А то женские слезы нашему брату не на пользу.

Они пересекли сад и вышли к самому углу западной стены крепости.

Стена и с этой стороны оказалась необыкновенно высокой. Под ней был выступ каменистого холма, обрывавшийся отвесной кручей до самого города.

— Погляди, — сказал Добо, — Земляная башня. Она построена для того, чтобы защитить этот угол от обстрела и охранять вон ту Казематную башню. — И он указал на башню, возвышавшуюся у самого края крепости, на хвосте «черепахи».

Оттуда тоже открывался великолепный вид на город и на тянувшуюся к северу узкую долину, обсаженную тополями. В конце долины виднелась вся утонувшая в зелени, красивая, большая деревня Фелнемет. За деревней долина расширялась и была ограждена со всех сторон лесистыми горами.

Но Гергей недолго любовался окрестностями. Его внимание привлекло то, что было позади крепости. Там поднимались высокие холмы; крепость была отделена от них только глубоким рвом.

— Вот откуда можно ждать нападения! — сказал Гергей, окинув взглядом холмы.

— Да, отсюда и с востока, — подтвердил Добо. — Но тут стена крепче всего, и мы поставили на нее четыре самые большие пушки.

Возле Казематной башни он соскочил с коня и бросил повод оруженосцу Криштофу.

— Отведи в конюшню.

Взошли на Казематную башню, где стояли, грозно разинув пасти, большая пушка, четыре мортиры и около двадцати пищалей.

Возле пушек белокурый кудрявый пушкарь-немец обучал крестьян:

— Когдя я говорю «бор»[63], тогда дай мне бор! Когда я говорю «дюсс» — давай дюсс!

Крестьяне серьезно слушали пушкаря.

Добо улыбнулся.

— Добрый день, Файрих! Если вы говорите «бор», то не получите пороха, потому что «бор» — не порох, а вино.

Он так же коверкал немецкий язык, как пушкарь — венгерский, поэтому они поняли друг друга.

Пушкарь начал снова:

— Когда я говорю «пар», тогда не приноси бар, а дай пульвер, круцификс доннер-веттер![64]

Наконец пришлось объяснить крестьянам, что когда мастер Файрих просит вина, надо открывать мешок с порохом; когда же он просит порох, его нужно угощать вином.

В крепости было пять немцев-пушкарей. Добо выписал их из Вены.

— Погляди, какая прекрасная пушка! — сказал Добо, погладив орудие. — Зовут ее Лягушка. Как наша Лягушка заквакает, сразу на турок дождь польет.

Бронзовая пушка была начищена до блеска. На окованном железном дубовом лафете она и в самом деле походила на сидящую лягушку.

Добо с Гергеем пошли дальше, к восточному углу, где возвышалась еще одна мощная башня. Это была левая задняя лапа «черепахи».

— Шандоровская башня, — пояснил Добо.

Гергей остановился в изумлении.

Начиная от башни вся восточная сторона крепости снаружи была обнесена высокой, толстой стеной, изогнутой в виде переломанного в двух местах серпа.

Снаружи — ров, изнутри, у стены крепости, — ров глубиной в десять — двенадцать саженей. Только посередине внутреннего рва сделана была узкая насыпь, как видно, для того, чтобы по ней переходили из крепости солдаты.

— Это наружные укрепления, — пояснил Добо. — Видишь, с востока возле них поднимается высокий холм, почти гора. Это Кирайсеке. Называется он так потому, что здесь посиживал перед своим шатром Иштван Святой, наблюдая, как строится церковь. Внизу холм пришлось разрезать рвом.

— Понятно, — кивнул Гергей. — Умный был человек тот, кто это сделал!

— Это сделал десять лет назад Перени… На противоположной стороне тоже стоит башня — башня Бебека. А вот та угловая вышка служит для того, чтобы мы от самых ворот до этого места могли следить за неприятелем и обстреливать его.

Как и повсюду, высота стены была увеличена саженным тыном. В некоторых местах на нем даже глина еще не просохла. Тын служил для того, чтобы осаждающие не видели защитников крепости, когда те ходят по стене.

— А теперь пойдем в Церковную башню, — сказал Добо, снова взяв Гергея под руку.

В нескольких шагах от Шандоровской башни Гергей увидел два огромных здания — нечто вроде монастыря. Половина пристроенной к нему громадной церкви была снесена. Вместо четырех куполов остался только один. Уцелели резные двери, над дверями — большие каменные цветы и статуи святых с изуродованными лицами. Но что это за церковь, где нет ни одного богомольца и вся она набита землей! Что это за церковь, где вместо колоколов в звоннице пристроилась пушка, а вместо звуков органа из нее несется гром пушечных выстрелов — звучит орган смерти!

По одну сторону церкви — бугор. На нем пасется коза. По другую сторону — сводчатый вход. Камни его закопчены.

— Здесь у вас пороховой погреб? — спросил Гергей.

— Да. Зайди посмотри, сколько тут собрано.

— Тут, верно, была ризница?

— Да. Место сухое, самое подходящее для хранения пороха.

— А ведь грех было разрушить эту церковь…

— Что ж поделаешь! Мне и самому жаль. Но, может быть, как раз благодаря ей и спасем крепость. Пусть уж лучше такой будет, лишь бы не славили в ней аллаха.

Они вошли. Все здесь больше напоминало винный погреб, чем ризницу: тут громоздились друг над другом черные бочки.

— Ого, как много! — воскликнул удивленный Гергей.

— Много! — с улыбкой согласился Добо. — Больше двухсот бочек. Здесь я держу весь запас пороха.

— В одном месте? А что, если взорвется?

— Этого быть не может. Перед входом стоит стража. А ключ у меня. Входить дозволено только Мекчеи и старику Шукану. После захода солнца и до самого рассвета я никому не даю ключа.