Вскочив с громким шумом, они закричали:

— Биссмиллах![85]

Турки разом выпалили из всех пушек и ружей. Стены крепости дрогнули, потрескались валы от неисчислимых ударов пушечных ядер. На тыны башен градом посыпались пули и стрелы. Воздух наполнился смрадом пороха. В этот гром, потрясший небо и землю, ворвались звуки рогов, труб, барабанов, и вихрем взвились тысячеголосые крики: «Аллах!»

Из рвов, словно туча саранчи, выскочили в клубах дыма асабы, янычары, дэли, джебеджи и другие пешие воины. Целый лес осадных лестниц двинулся к поврежденным стенам и башням. Из-за лестниц высоко взлетали на стены стрелы.

И повсюду гремела турецкая военная музыка.

Но и сверху обрушился ответ. Наведенные с башен пушки изрыгали огонь, железо, осколки стекла, целясь туда, где гуще всего роились турки. Сотни окровавленных людей, шатаясь, валились наземь. По их телам шли на приступ новые сотни осаждающих.

Зловонные облака серы клубились и внутри крепости.

Железные крючья осадных лестниц впились в камни, в скрепы, в бревна, и множество турок чуть не бегом взобрались на стены. Головы они защищали щитами. В одной руке держали хвостатую пику, в зубах — кинжал.

В воздухе колыхались, вились двадцать семь турецких флагов. Их несли во главе войска, с ними поднимались вверх по лестницам к проломам, зиявшим позади дворцов.

— Аллах акбар! Ла иллахи илл аллах! Я керим! Я рахим! Я феттах![86] — слышались несмолкаемые вопли.

— На стены! На стены! — раздался клич в крепости.

И стены тотчас заполнились народом.

Вот когда гранаты пошли в ход! Их сбрасывали просто руками. Шипя, воспламеняясь и наконец грохоча взрывом, они низвергались, как тысячи молний, порождая кругом треск и гром. Смрад, крики, дым, грохот, запах серы… Ад! По крючьям лестниц стучали кирки, топоры и алебарды. Лестницы падали, и вместе с ними летели вниз десятки турок.

— Аллах! Я керим!

Сбивая друг друга, турки падали, как в пропасть, и на мгновение внизу расступался бурлящий поток людей.

— Я рахим! Аллах!

Но через минуту уже катилась новая волна наступающих, и поднимались все новые и новые лестницы.

— Аллах! Аллах акбар! Аллах!

На угловой башне, которая со вчерашнего вечера называлась башней Бойки, командовали Гергей и Золтаи. Гергей наблюдал за всем, Золтаи следил за стеной.

Вихрь штурма бушевал здесь еще неистовее, чем у остальных трех проломов, потому что брешь здесь была шире, да и турок карабкалось к ней больше.

— Аллах акбар! — вопил все заглушающий металлический голос; казалось, будто он исходит из громадного медного котла.

Осаждающие карабкались сотнями; их сшибали гранаты, в них стреляли из ружей. Но что значили для турок эти потери, когда их была тьма-тьмущая! Пусть хоть десяток воинов пробьется — в крепость вслед за ними, тесня друг друга, могучей рекой хлынет вся рать!

Да, здесь нужны молодцы!

Уже с час отбивали гранатами нападение, а враг непрерывно лез на стену. Турки не привыкли к гранатам, которые взрываются дважды. Внизу вокруг иной взорвавшейся гранаты они скакали и вопили целой толпой, но через минуту-другую поредевшие их ряды становились гуще прежнего — на передних напирали задние. Приставляли новые лестницы, и новые солдаты лезли на стену. Как бы их ни косил огонь, а все же некоторые лестницы удержались, а по лестницам взбирались люди. И когда большую лестницу удавалось зацепить крюками за камень, лестницы поменьше передавались наверх из рук в руки, их зацепляли за проломы, за верхний карниз.

— Хватайте лестницы, тащите наверх! — крикнул Гергей.

К величайшему удивлению турок, венгры перестали отдирать и отталкивать от стен лестницы, а напротив, как только турки поднимали их вверх, венгры хватали лестницы и одним рывком перебрасывали к себе за стену.

Лестниц пять утащили таким способом. Но вдруг турецкий офицер в желтых медных доспехах зацепил свою лестницу и тут же всей тяжестью навалился на нее.

— Тащите! — закричал Гергей и, засунув копье между ступеньками лестницы, налег на древко. — Помогай, ребята! — крикнул он снова.

Лестница выгнулась над крутизной стены. На конце ее болтался медно-желтый турок с длинной хвостатой пикой в руке. Но, очутившись в воздухе, он уронил и пику и щит, обеими руками ухватился за нижнюю ступеньку и повис в воздухе.

Внизу все турецкое воинство завопило:

— Аллах! Аллах!

Гергею хотелось втянуть турка вместе с лестницей, да времени не было — по другой лестнице уже карабкался асаб в меховой шапке, надо было и с ним расправиться.

— Переверните лестницу! — обливаясь потом, крикнул Гергей четырем солдатам, которые тянули лестницу.

Один из солдат, Дюри Дюлаи, упал у ног Гергея. Гергей перескочил через него и вонзил копье в плечо асаба. Асаб пошатнулся, алая кровь залила ему руку, и он полетел вниз головой, увлекая за собой еще десяток устремившихся кверху турок.

Теперь и солдаты поняли Гергея: рывком перевернули лестницу, и турку в медных доспехах пришлось выбирать — либо вывихнуть себе руку, либо пролететь двадцать саженей в воздухе.

Он избрал последнее.

Турецкий барабанщик, колотивший внизу в большой барабан, упал под тяжестью медного латника, рухнувшего на его голову, и оба легли бездыханными среди других мертвецов.

Но что значили эти две жизни, когда турок тысячи!

По лестнице быстро-быстро поднимался щит из крокодиловой кожи — так быстро, будто он был крылатым. Под щитом никого не было видно. Острие венгерского копья соскользнуло с его гладкой поверхности. Хитрый турок, должно быть, прикрепил щит к навершию своего шлема. И откуда ни били по щиту копьем, он только покачивался в воздухе, а копье скользило в пустоту.

Но Гергей был тут как тут.

— Вот как надо! — сказал он и, повернув копье толстым концом древка вверх, ударил что есть силы по щиту. Турок полетел вниз головой.

А кругом слышались несмолкаемые вопли:

— Аллах акбар! Я керим! Я феттах!

А иногда и по-венгерски:

— Сдавайте крепость!

— На, получай! — орал Золтаи и страшными ударами кирки пробивал щиты, шлемы и головы.

Он стоял у пролома и бился только киркой. Стена укрывала его по пояс. Орудовать копьем он предоставил своим солдатам, а сам занял место над бревенчатой стеной, где легко было зацепить лестницу и где лестницы стояли тесно друг возле друга, а по ним непрерывно поднимались толпы вооруженных людей.

Золтаи приказал ломать лестницы, потом крикнул:

— Ребята, бей их по башке!

В стальном панцире, с длинной киркой в руке, Золтаи встал впереди всех, чтобы первому встретить непрошеных гостей. По лицу его струился пот, но он был полон веселой бодрости. Временами он поплевывал себе на ладони и орал.

— Лезь, лезь, черномазый, дай полюбуюсь на твою губастую рожу! — подбадривал он темнолицего сарацина, который в клубах дыма взбегал по лестнице, держа над головой круглый легкий сплетенный щит, из-под которого только иногда поблескивали белки его глаз.

Поднявшись уже высоко, сарацин весь съежился, согнулся и полез дальше, намереваясь на верхней ступеньке внезапно выпрямиться, вонзить пику в Золтаи и вскочить на вышку.

Первому, кто водрузит флаг победы, был обещан эгерский пашалык. Это знали и защитники крепости.

И вот черный барс взбирался наверх. Вслед за ним лез длиннобородый джебеджи и с пеной у рта вопил: «Аллах акбар!» Сзади, за поясом, у него торчал бунчук на коротком древке, а в зубах он держал широкий обнаженный ятаган.

— Аллах акбар! Я керим! Я рахим!

Золтаи рывком опустил забрало. И как раз вовремя: сарацин выпрямился, взмахнул пикой, но тут же сломал ее о стальной подбородок шлема.

В тот же миг Золтаи ударил его киркой, и сарацин полетел с лестницы вниз головой.

Пыхтя, как кузнечный мех, бородач взобрался наверх. В руке у него — не пика, а кистень.