Все три машины александровцев спокойно подъехали к почти к самому входу, и третья рота резво посыпалась из кузовов. На них косились, но не более — вокруг хватало людей в форме и с погонами на плечах.

— Идём внутрь, — вполголоса распорядился полковник. — Федор, твои стрелки — со мной. Третья рота, занимаем Большой зал. Держимся все вместе. Если дело будет плохо — рассыпаемся и самостоятельно отходим к вокзалу. Если всё будет хорошо… — он выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, — то, надеюсь, отходить уже не придётся. Рискованно, но иного выхода не вижу. Наши сидят за Фонтанкой и, похоже, прорваться сюда уже не могут. А завтра в городе ждут немцев. Значит, александровцы, нам осталось только одно…

Кадеты молчали. Но — не сомневался Федор Солонов — всеми ими владела сейчас одна и та же мысль: если не мы, то кто же?..

А значит, надо идти напролом.

…Не мешкая, Аристов быстро построил своих кадет, повёл прямо ко дворцу. Навстречу выскочил какой-то хлыщеватый тип в кожаном пальто, перетянутый ремнями так, что удивительно, как ему ещё удавалось дышать.

— Автомоторный отряд «Заря свободы»! — гаркнул прямо в лицо не успевшему опомниться хлыщу Две Мишени. — Следуем в распоряжение Временного собрания! Лично к военному министру Гучкову!

Хлыщ удивленно захлопал глаза, раскрыл рот, закрыл и снова открыл, словно пытаясь подобрать слова — над верхней губой ходуном заходили квадратные усики, аккуратно подстриженные со всех сторон. Две Мишени, как донельзя занятый человек, у которого на счету каждая минута, выразительно пожал плечами, отодвинул хлыща с дороги и строевым шагом вошёл в широкие двери, кадеты — следом.

Открылся огромный вестибюль, в торжественном строю выстроились нарядные белые колонны[3]. Тут тоже хватало вооружённого люда, но порядка почти совсем не чувствовалось.

Хлыщ в кожаном пальто, однако, оказался настойчив. Забежал сбоку, заглядывая в лицо Аристову:

— Позвольте, позвольте, гражданин! Вы кто такой, вы куда вообще?!

— Не «куда вообще», а к гражданину военному министру, — снисходительно бросил Две Мишени. — Полковник Аристов, к вашим услугам.

Имя это хлыщу явно ничего не говорило. На боку у него висела массивная деревянная кобура маузера, но, похоже, ему она только мешала, немилосердно лупя по бедру.

— Проводите в приёмную гражданина министра! — властно бросил Две Мишени. — Части, сбитые с толку вражеской пропагандой, готовы сложить оружие — вы чем тут вообще заняты, гражданин? И кто вы такой?

Хлыщ явно растерялся.

— Идёмте, гражданин, идёмте, — громко сказал Две Мишени, сам, однако замедляя шаг. Кадеты окружили их плотным кольцом, хлыщ, увлекаемым железной дланью полковника, только слабо пискнул «но позвольте, милостивый государь!..»

— Ведите, ведите, гражданин! — продолжал внушать хлыщу Аристов.

Эх, мелкие ж мальчишки совсем, думал Федор, как бы случайно ткнув хлыща в спину стволом «фёдоровки». Третья рота, ну что с них толку? В крепком месте держаться можем, а тут?..

— К гражданину военному министру… только они все заседают… военный комитет Временного собрания… — кажется, хлыщ понял, что дело плохо, однако у него хватило ума сообразить, что рыпаться сейчас может выйти вредно для здоровья.

Кадеты дружно топали нарядными переходами и галереями Таврического, вокруг творился форменный бедлам — здесь помещался аппарат Думы, и из дверей доносились пулемётные очереди пишущих машинок, плыл сизый махорочный дым, бегали, ходили (а также сидели и лежали) самые причудливые личности: балтийские матросы в патронных лентах, серая армейская пехота, а рядом — гражданские сюртуки с форменными вицмундирами, от которых уже с треском поотрывали вензель Государя. Полковник неумоливо тащил за собой растерявшегося всю наглость щёголя в коже; Большой зал остался в стороне, Временное собрание переместилось оттуда в более удобные кабинеты.

— Да послушайте же, гражданин! — начал вырываться хлыщ. — У меня срочный приказ!.. Продовольственного комитета! Я, как исполнительный комиссар…

— Благодарю, гражданин комиссар, — спокойно сказал Аристов. — Вы нам очень помогли. Покорнейше прошу принять мои самые нижайшие извинения.

— А зачем вы сюда мальчишек тащили? — вмиг обнаглел тот.

— А что же, мне их на улице бросать? — искренне удивился полковник. — Это они — отряд «Заря свободы»! Это с ними я сюда прорывался, под обстрелом, между прочим! А у вас там на улице полный бардак, просите! Я своих бойцов там не оставлю! Да и с дисциплиной у нас куда лучше, думаю, сами уже убедились!

— Убедился, убедился, — проворчал гражданин исполнительный комиссар. Вырвался из плотного кольца кадет и рысью бросился прочь, то и дело оглядываясь.

— Ну, пошли… — совсем не по уставному начал Две Мишени, и тут боковая дверь, одна из многих, выходивших в широкий коридора перестроенного под кабинеты дворцового крыла, распахнулась — и перед кадетами возник человек в полувоенном френче, сильно хромавший, с поседевшей бородой аккуратной бородой от уха до уха, в пенсне. Несмотря на увечье, был он яростно-энергичен и, несмотря на поздний час, совершенно бодр.

— Передайте приказ во все округа немедленно! Слышите, Николай Васильевич, немедленно!.. О! — он заметил полковника и остальных кадет. — С кем имею честь, гражданин полковник? И что вы здесь делаете, гм, во главе сей грозной мальчишеской рати?

Федор узнал его тотчас.

Александр Иванович Гучков, человек совершенно фантастической биографии. Доброволец, сражавшийся с англичанами на стороне буров в Южной Африке, тяжело раненый там, едва не потерявший ногу и с тех пор жестоко хромавший. И потом участвовавший, несмотря на увечье, во всех «приключениях нашего века», как он выражался. Ходил с генералом Линевичем прорывать блокаду Хабрина; в Мукдене остался в занятом японцами городе, отказавшись бросить раненых; успел даже поучаствовать в последней балканской замятне два года тому назад.

И теперь возглавивший военно-морское министерство.

Две Мишени даже ничего не успел ответить, а Гучков уже поднял бровь, пристально и остро глядя на него сквозь хрустально поблескивавшее пенсне:

— Позвольте, позвольте… Константин Сергеевич Аристов, если не ошибаюсь? Так, гражданин полковник?

— У вас, гражданин министр, поистине великолепная память, — слегка поклонился Аристов. — Харбин, 1902 год. И Мукден, 1905-ый.

— Не требовалось много стараний, чтобы вас запомнить, полковник, — пожал плечами Гучков. — Однако, вы не ответили на мой вопрос.

— Я привел отряд, гражданин министр, — очень вежливо ответил Две Мишени. — Автомоторный отряд «Заря свободы». Из числа кадет Александровского корпуса. Хочу заметить, гражданин министр, что караульная служба Временного собрания поставлена из рук вон плохо.

— «Заря свободы»? Красиво. А вы знаете, гражданин полковник, что большой отряд ваших кадет присоединился к защитникам обреченного строя? Что они засели у Аничкова моста и отстреливаются?..

— Никак нет, гражданин министр, — на лице Аристова не дрогнул ни единый мускул. — Их местонахождение было мне неизвестно. Но теперь есть шанс, что мне удастся воззвать к их благоразумию.

— Да уж, воззовите, — хмыкнул Гучков. — Вот что, полковник, как вы понимаете, несмотря на всю приятность нашей беседы, длить её мне никак невозможно. Вы, принявший сторону свободы, должны понять. Честь имею, гражданин полковник. Оставьте свой отряд здесь, отправляйтесь к Аничкову мосту и уговорите ваших воспитанников сложить оружие.

«Ага, как же, — злорадно подумал Федор. — Сложат наши оружие, держи карман шире! Нашел дураков!..»

— Ваши указания, гражданин министр, будут приняты мною к неукоснительному исполнению, — вновь поклонился Аристов.

— Зайдите в канцелярию, выдадим вам мандат, — расщедрился гражданин министр. — Сделаем это немедленно. Ивашов! Николай Васильевич, выдайте мандат гражданину полковнику и автомоторному отряду «Заря свободы» в том, что они действуют по распоряжениям военно-морского министерства…