Света тут не было, по ступеням и сводчатому потолку запрыгал луч фонаря в руках Бобровского.

— Старая какая кладка… — шепнул Петя. — Совсем-совсем старая… это не когда корпус строили, точно. Гляди!

На боку одного из кирпичей красовалось выдавленное ещё до обжига клеймо; ясно читалось «Годъ 1796»

— Всё точно. При государе Павле Петровиче строено, — выдохнул Федор.

— Когда и другие ходы проложили, — донёсся снизу глухой голос Льва.

Осторожно спустились на один марш.

— А вот тут, гляди, ещё древнее, — Петя быстро наложил листок бумаги на кирпичный бок, энергично зашоркал карандашом. — Скопирую клеймо… потом посмотрим… но это как бы не Петра Алексеевича время…

— Чего встали? — показался Бобровский. — Идите сюда, гдядите, что тут!

Спустились — и да, оказались в том самом сводчатом коридоре. Только с одной стороны его запирала толстая ржавая рещётка, словно явившись сюда из застенков испанской инквизиции.

— Посвети! — азартно зашептал вдруг Петя, склоняясь над могучим замком, покрытым густым слоем ржавчины. — Эге! Да его отпирали!

— Да наверняка, — не понял Федя. — А что тут такого? Если кто-то ходит, значит, и отпирает!

— «Такого» тут то, что галерея эта куда-то ведет. Если б шла прямо… ну, куда-то к Варшавскому вокзалу получится. И она не завалена, раз решетка эта на месте и замок в порядке. Значит, есть там и ход, есть и выход!

— А я что говорил?! — враз надулся Бобровский.

— Да ничего ты не говорил!..

— Ладно, Слон, не злись! Пошли посмотрим!..

— Куда? Чего тут смотреть?

— Ну, а вдруг найдем… ту самую шимозу?

— Шимоза, — Петя нервно поправил очки, — если тут и была, так давно уже нет.

— Всё равно! Пошли поглядим!

Пошли. Луч света прыгал по кирпичным сводам, пахло затхлостью и сыростью. По сторонам попалось несколько дверей, таких же, как Федя с Бобровским уже видали (и за одной из каких прятались), но — наглухо запертые. Петя буквально обнюхал каждую из замочных скважин, с важным видом объявив, что, дескать, все их недавно смазывали.

— Во! Во! — аж запрыгал Левка. — Раз смазывали — значит, ходят!

— Это мы и так знаем, — буркнул Федор. — И вообще, пошли назад. Что хотели, увидели. Проверили. Ход есть. Незапертый. Ворочаемся.

Лев согласно кивнул, однако Петя Ниткин весь дрожал — но не от страха, а словно пойнтер, почуяв дичь.

— Погодите, погодите… тут же срисовать надо, скопировать…

— Ну, Нитка, ты даёшь! Халдеи за шкирку взять могут, а он — «скопировать»! Нет уж, Слон прав, пошли!..

В общем, насилу вытащили Петю наверх.

На обратном пути спрятали мешок с припасами — в надёжном хорошем месте, в нише у самого пола. Если не знать — нипочём не догадаешься, что там лежит туго набитая сума.

И, поднявшись, совсем уже было решили, что дело в шляпе, как — ба! — у входа на чёрную лестницу столкнулись с самим Ильёй Ильичом Положинцевым.

Учитель физики, само собой, облачён был в форменный сюртук, однако был он расстёгнут, и под полой Федя заметил внушительную кобуру. Деревянную, не как обычно.

— Ба! Господа кадеты и мой лучший ученик господин Ниткин! — обрадовался Илья Андреевич. — А позвольте спросить, господа, что это вы здесь делаете?

— Направляемся на поверку, господин преподаватель! — не растерялся Лев Бобровский.

Учитель физики прищурился.

— Н-да? Что направляетесь на поверку — это хорошо, это правильно. А вот что вы делали так далеко от помещений своей роты? И что это у вас за бумаги, кадет Ниткин? Не позволите взглянуть?

Лев побледнел, Федя мысленно застонал. Ах, Петька, вот уж дубина стоеросовая, хоть и друг! Тащил бумажки свои с клеймами прямо в руках!..

— Осмелюсь доложить, господин преподаватель, собирал материал для работы об истории корпуса! — вдруг бойко отбарабанил Ниткин. — С разрешения госпожи преподавателя Шульц!

— Ах да, конечно! — вдруг широко улыбнулся Илья Андреевич. — Ну да, как я мог забыть — конкурс же объявлен!.. Рад, рад, что вы, Пётр, решили принять участие. Надеюсь, на ваши успехи в моём классе это не повлияет, а то, право же, обижусь, честное слово, обижусь! — и он рассмеялся. — А вы, господа, очевидно, помогали товарищу?

— Так точно, господин преподаватель! — отчеканил Федор, вытягиваясь по струнке.

— Ну, ну, не надо так официально, — добродушно отмахнулся Положинцев. — Каким же образом помогали, позвольте узнать?

Федя ощутил, как земля уходит у него из-под ног.

— А… Илья Андреевич… — вдруг совсем домашним голосом сказал Петя, — а вы никому не скажете? — и умильно воззрился на преподавателя.

— Помилуйте! — развёл руками Илья Андреевич. — Доверие моих учеников — высшая ценность для учителя. Если это никак не связано с безопасностью других —

— Мы в подвал спустились, — наивно глядя снизу вверх, сказал Петя. — Там старая кладка. Я скопировал — видите? Но… там темно. А я… — тут он понурился, словно в полном отчаянии, — а я темноты боюсь.

— О! О! — казалось, Петины слова поразили Илью Ильича в самое сердце. — В подвалы! Гм, гм, конечно, пребывание господ кадет младшего возраста в подвалах корпуса формально не запрещено, но… Впрочем, это уже другая история. А так — да, вижу, всё вижу, всё понимаю. Не беспокойтесь, Пётр, ваша тайна умрёт со мной. Хвалю и благодарю за откровенность — не каждый кадет признается в таком!.. И вы, друзья мои, молодцы — не каждый согласится помочь брату-кадету в таком деле. Что ж, удачи вам, Пётр. Ну, а у m-mle Шульц я, конечно, справлюсь, как идут у вас дела…

— Разрешите идти, господин преподаватель? — немедля выпалил Бобровский.

— Ступайте, дети… — Илья Андреевич, похоже, успел погрузиться в какие-то свои мысли. Полез в жилетный карман за часами, зацепился за кобуру, нахмурился. — Ах ты ж Боже мой, никак не привыкну к этой штуке…

— Господин пре… Илья Андреевич! А это у вас что, маузер? — выпалил Федор. Отчего-то он чувствовал, что нельзя дать учителю так просто уйти.

— Верно, кадет Солонов, — улыбнулся Илья Андреевич. — Маузер К-96, от немецкого «Конструкция — 96», то есть 1896 года. Не пистолет — зверь! Увы, увы, господа кадеты, в Петербурге, куда я сейчас направляюсь за новым физическим оборудованием, неспокойно, особенно в рабочих кварталах; а мне как раз туда и надо. Ну, бегите, господа кадеты. Удачи в написании работы, дорогой Пётр.

Илья Андреевич слегка поклонился и направился к парадному выходу из корпуса, насвистывая, как всегда, свой любимый «Марш Радецкого».

[1] Так называлась в те годы гора Килиманджаро.

— Уф-ф-ф… — выдохнул Бобровский, а Петя Ниткин так и просто сел, где стоял.

— Э! Э! — подхватил друга Федор. — Вставай!.. Вставай, дуй к Ирине Ивановне!

— З-зачем? — слабо простонал Петя. Видать, силы его совсем иссякли.

— Как «зачем»?! А если Положинцев к ней пойдёт?!

Петя захлопал глазами.

— А-а… но я же брал разрешение…

— На поход в подвалы?

— Ы-ы-ы!..

— Вот именно! Дуй к Ирине Ивановне, тебе говорю! Предупреди!

— А… а вы?

— А мы-то чего? — удивился Лев.

— Ладно тебе, Бобёр, все вместе пойдём! Вот прямо сейчас и пойдём!

— Да куда ж сейчас-то?

— А туда ж! — Федя ни минуты не сомневался, что Ирину Ивановну они найдут. — Она наверняка к нам в ротный зал придёт! Перехватим по дороге!.. Побежали, скорее, одна нога здесь!..

…И точно. Ирину Ивановну они заметили ещё на лестнице. За высокими, белой краской крашенными дверьми гудел рекреационный зал седьмой роты; а каблучки m-mle Шульц вовсю стучали по ступеням последнего лестничного марша.

— Господа кадеты? — удивилась Ирина Ивановна, останавливаясь. Поправила и без того идеально лежащий воротничок строгой сиреневатой блузы с аккуратной брошью. — Что вы здесь делаете? Ниткин, Солонов, Бобровский? Что за три богатыря тут меня поджидают? А вы ж меня ждёте, верно?