Троица вывалилась в коридор; Воротников, само собой, бахнул дверью на прощание.

Петя жалобно вздохнул.

— Побьёт. Как есть побьёт…

— Да не ной ты раньше времени! Мы его сами побьём!

— Угу-у, а ка-ак…

— Как, да кудак, да подать его сюдак! Придумаем. Пошли, и впрямь нечего опаздывать!

Подполковник их действительно ждал. Первое отделение дружно затопало следом за ним на второй этаж, где были классы.

Сперва Фёдор не ожидал тут ничего интересного — ну что такого может быть в классных комнатах, кроме парт, учительской кафедры, ну и каких-нибудь глобусов-карт-чучел?

Разве что скелет. Вот, помнится, в прошлом году, ещё в Елисаветинске они позаимствовали (с возвратом, понятное дело) в кабинете естествознания самый настоящий череп, запихнули внутрь огарок свечи, зажгли; а потом ка-ак подняли на палке над живой изгородью вечером, когда из женской гимназии девчонки расходились после какого-то их клуба.

Ох, и было же визгу!.. Девчонки аж сумки с книжками побросали, улепётывая. Разговоры о призраках и мертвецах потом несколько месяцев ходили, а старшие сёстры наотрез отказывались возвращаться домой с занятий одни.

До сих пор вспомнить приятно.

Но тут и классы оказались совершенно не такие.

Во-первых, парты там стояли не рядами, а широким полукругом и лишь в три ряда, так что никакой «камчатки», прибежища двоечников и второгодников, не получалось.

Во-вторых, первый же класс, куда их привел подполковник, именовался «Оружейнымъ № 1», и по стенам развешаны были самые настоящие винтовки с пулемётами — иные целиком, иные в разрезе; висели схемы, как надо заряжать, как целиться, всё такое.

Кто-то из кадетов немедленно заспорил, какая из винтовок старая «бердана номер два», а какая — новая Мосина; которая — «пибоди-мартини», которая — «арисаки» и которые — «манлихер» со «спрингфилдом».

Фёдор только ухмыльнулся. Сам бы он перечислил их зажмурившись, наощупь; 3-я Елисаветниская военная гимназия была жутковатым местом, где постоянно ходишь с фингалами, но зато военное дело там учил старый одноногий штабс-капитан Максимович, заставлявший воспитанников и впрямь распознавать оружие, завязав глаза.

Здесь вкусно пахло ружейной смазкой, добрым железом, и совсем чуть-чуть — порохом, словно развешанные на стенах винтовки напоминали — «мы тут хоть и на покое, а коль понадобится — ещё постреляем!..»

Да и сами парты были другими — шире, выше, так, что удобно что-то делать, стоя возле них, а не только сидя.

— Да-да, — с улыбкой сообщил кадетам Константин Сергеевич, — здесь мы и будем заниматься. И не когда-нибудь в старших возрастах, а прямо завтра. Не откладывая.

[1] Автору известно, что имя «Монтигомо Ястребиный Коготь» введено в русский литературный обиход рассказом А.П.Чехова «Мальчики»

СевкойНа следующих дверях значилось «Физическій кабинетъ» и он куда более походил на лабораторию загадочного учёного из романов Жюля Верна, чем на классную комнату.

Всё вокруг было опутано каким-то проводами; на мраморных щитах размещались рубильники и рукояти, каких не постыдился бы и новейший линкор; в простенках высились странные аппараты, сверкая начищенной бронзой; а учительский стол выглядел удивительной крепостью с какими-то устройствами, к которым так и напрашивалось название «лучи смерти».

— Преподаватель физики и химии Илья Андреевич Положинцев, прошу любить и жаловать, господа кадеты.

В голосе подполковника слышалось искреннее уважение.

Сам Илья Андреевич возник, словно сказочный дух, откуда-то из сплетения проводов, из-за громоздких аппаратов. Был он немолод, тщательно выбрит, совершенно лыс; в положенном по чину вицмундире с петлицами гражданского служащего.

— Здравия желаю, господа кадеты, — пророкотал Илья Андреевич.

Взгляд у него был сильный, жёсткий такой. Почти что свирепый. Ох, подумал Федя, такой контрольными замучает… И вообще, что это за странное «здравия желаю»? Так к старшим по чину обращаются…

А вот Петя Ниткин, похоже, думал совершенно иначе.

Рука его тотчас взлетела вверх.

— У вас вопрос, господин кадет? — хозяин кабинета явно обрадовался. — Вот так вот сразу, с места в карьер? Похвально, похвально!

— Да! — заволновался Петя. — Скажите, а вон то устройство, в углу, неужели это… осциллоскоп?

Кадеты уставились на Петю в немом изумлении. Слово «осциллоскоп» они явно слышали впервые — как, впрочем, и Федя Солонов.

Кажется, удивился и сам подполковник Аристов.

— О! — Илья Ильич широко улыбнулся, но вот глаза у него остались какие-то странные, внушающие Фёдору прежний страх. — Господин кадет демонстрирует отменные познания! Вы совершенно правы. Это и в самом деле осциллоскоп, иначе именуемый осциллографом. У нас, изволите ли видеть, последняя модель, светолучевой осциллограф Дадделла, с кинескопом Брауна и устройством горизонтальной развёртки Зеннека. Это, господа кадеты, позволяет нам видеть амплитудные и временные параметры электрического сигнала, да-да, видеть вот так же точно, как вы видите, скажем, вашего покорного слугу!..

Две Мишени за спиной Феди деликатно кашлянул.

— Прошу прощения, Константин Сергеевич, прошу прощения, — тотчас принялся извиняться хозяин кабинета. — Всегда рад, знаете ли, видеть новичка, так хорошо знакомого с предметом!..

— Да, уже торжественная часть скоро, а мы ещё далеко не все классы видели, — тоже извиняющимся тоном сказал подполковник. — Впрочем, следующим-то как раз тоже ваша епархия, химическая!

— Ну, не совсем моя, — заметил Илья Андреевич. — Я только помогаю господину Шубникову, замещаю иногда. Иван Михайлович сам отличный химик.

По виду Аристова Федя подумал, что Две Мишени с этим не очень согласен.

— Вот физика — да! Тут я, так сказать, самодержавный властелин, — и господин Положинцев ухмыльнулся.

— О да, — услыхал Федя шёпот Константина Сергеевича, когда они всей гурьбой уже выходили в коридор.

На Петю кадеты глазели, как на чудо невиданное.

И даже «усреднённый мальчик» Лёва, смотревший на Ниткина с неким оценивающим прищуром.

Петя же, ничего не замечая вокруг, бурно радовался, словно ему только что подарили целый игрушечный магазин. Или, ещё лучше, всамделишный винчестер на десять зарядов.

— Осциллограф! Настоящий! Я думал, такие только в Физическом Институте стоят!

— Да откуда ты про них знаешь? — растерянно спросил Фёдор. Вторую часть вопроса — «и что это вообще за зверь?» — он разумно вслух произносить не стал.

— Читал, — скромно сказал Петя. — Журнал «Физикъ-Любитель».

— Молодец ты, — искренне восхитился Фёдор. — Ну, двенадцать баллов в этом классе тебе обеспечено!

— Мне учиться вообще нравится, — вполголоса признался Петя, озираясь по сторонам.

— Ну-у… ничего. Ты, главное, вслух об этом не говори, ладно?

— Почему? — изумился Петя.

Ну вот как объяснить этому… этому… что настоящий кадет, конечно, хорошие отметки получать должен, но притом, во-первых, всем видом своим являть, что на все высокие баллы ему совершенно наплевать и, во-вторых, учиться небрежно, ни за что не показывая, что «сидит за книгами», если не хочет заработать прозвище «зубрилы», или, того хлеще, «подлизы».

Тут Федя вспомнил что ему самому уже успели прошипеть это в спину чуть раньше и нахохлился.

Вытесненное было новыми впечатлениями словечко-приговор, словно усатый таракан, выползло откуда-то из глубины памяти и теперь вольно разгуливало туда-сюда, заставляя кадета Солонова внутренне трепетать.

«Зубрилой» прослыть плохо — из книжки страницу вырвут, в тетради только что законченное упражнение чернилами зальют, а то могут и карандаши с перьями изломать — в Елисаветинске и не такое случалось. Но всё-таки, если тут кулаки на месте и с обидчиком сразу же поквитался, то, в общем, отстанут, постараются найти кого послабее.