И Фёдор рассказал — обо всём, без утайки.

Положинцев слушал напряжённо, очень внимательно, порой чуть покачивая головой, а один раз даже руками всплеснул — когда Фёдор дошёл до сваленного его ударом жандарма.

Пересказ обсуждавшегося на сходке Илья Андреевич аж записал в большой кожаный журнал.

— Ох, Фёдор, Фёдор… — вздохнул наконец. — Что ж тут сказать, повезло тебе, сударь мой кадет. Повезло несказанно вам с сестрой. Вот уж воистину, Господь вас хранил…

Он поднялся, прошёлся по кабинету, в явном замешательстве.

— Что же теперь делать, Илья Андреевич? И как думаете, правду Вера сказала, что она — агент в Охранном отделении?

— Настоящий агент никому не мог в этом признаваться, — сумрачно проговорил Положинцев. — Даже в таких обстоятельствах. Вера должна была всё отрицать, в крайнем случае — ссылаться на этого, как его «кузена Валериана», на, гм, романтическое увлечение, на его, так сказать, дурное влияние… Но, видать, ей проще было назваться «агентом», чем признаться в… — он оборвал себя. — Впрочем, друг мой Фёдор, сердечные дела твоей сестры — не наше дело. А вот эсдеки эти во главе с «товарищем Бывалым» — как раз наоборот. Бывалый, ишь ты!

— А, а вы знаете, кто это? — с замиранием сердца спросил Фёдор.

Илья Андреевич покачал головой.

— Нет, дорогой, не знаю. Я же, увы, в Охранном отделении не состою. Да-да, «увы», не удивляйся. Я знаю, в армейской среде к жандармским офицерам относятся с пренебрежением. Мол, «фараоны», бедных студентов гоняют. Да и сами гвардионцы того-с, любят повольнодумничать. Ох, отольётся им это, чует моё сердце, ох, и отольётся же!

— Так Илья Андреевич… а делать-то теперь что? Смутьянов-то повязали уже!

— Кого-то повязали, — согласился хозяин. — А кто-то и ускользнул, как этот Бывалый с твоим недобрым знакомым, Бешановым. Да и схваченные, боюсь, отделаются лёгким испугом. Самое большее — сошлют в Сибирь на казеный кошт.

— Они жандармов убили, Илья Андреевич, — осторожно напомнил Федя.

— Тогда, может, и не отделаются. Тогда — каторжные работы. А убийце может и смертная казнь грозить. Хотя… как-то они всегда выкручивались, эти эсдеки. Словно кто-то им покровительствовал, кто-то очень влиятельный… Что ж, посмотрим. Если кому-то удалось скрыться от полиции, они сейчас залягут на дно, а вот их доброхоты… они начнут действовать. Присяжные поверенные, профессора права, либеральные журналисты, литераторы и прочий сб… э-э, люд. Прочий люд. Может, на этих благодетелей и удастся таким образом вывести на свет Божий… так, так, пускай-ка Вера наша Алексеевна в этом поучаствует. Если этих мазуриков станут судить открыто, с присяжными заседателями… может, что-то и выясним. Но это долго, долго и нудно, да и шансы на успех невелики…

— Побег им устроить, — Федя вдруг вспомнил «Странствие «Кракена»». — Посредством Веры. Пусть скажет, что, дескать, кадеты готовы помочь…

— Идея с побегом хорошая, — задумался Илья Андреевич. — Так можно было б и споспешествующих среди сильных мира сего выявить, если они «помощь» окажут. Идея хорошая, да воплотить нелегко будет. К тому же… хороший способ проверить, действительно ли Вера Алексеевна «агент» Охранного отделения или только так, прикидывается.

[1] Подлинный исторический факт. Отец террористки Софьи Перовской, действительный статский советник, бывший петербургский генерал-губернатор, кавалер многих российских орденов, Лев Николаевич Перовский (*1816 — †1890), несмотря на преступление дочери, остался в прежней своей должности.

[2] «Федра», трагедия французского драматурга Жана Расина (1677)

[3] Как раз в это время появились первые электронные лампы: диод системы Флеминга (1904) и триод системы Ли де Фореста (1906)

Так ей и скажем — что, мол, надо будет всех этих «стариков» из узилища выручать.

— А она скажет — мол, больно ты крепок задним умом?..

— Скажет. Но от этого мы и оттолкнёмся — коль Вера и вправду служит Государю и хочет вывести смутьянов на чистую воду, она не откажется. Во всяком случае, пообещает доложить начальству. А мы проверим, как она это сделает. Она тебе не рассказывала, часом?

Федор помотал головой.

— Досадно. Ну да ничего, где наша не пропадала! Кстати, кадет Солонов! Пока длятся каникулы думаю я поискать подземные ходы в округе — помнишь о галерее на восток из-под Приоратского дворца? Мне наконец-то было пожаловано высочайшее разрешение провести полное её обследование. Не желаете ли принять участие, господин кадет?

— Конечно, Илья Андреевич!

— Иного ответа и не ожидал.

— Вот только… друг мой, Ниткин Пётр…

— Ну, конечно, как же могу я забыть лучшего в моём класс! — усмехнулся Положинцев. — Разумеется, позовём и его, если никуда не уехал на каникулы.

— Я ему письмо напишу, — пообещал Федор.

— Вот и отлично. Как отзовётся, устроим вылазку. Сейчас, скажу по секрету, обыскиваются многие подвалы. И церковные, и дворцовые. Государь Павел Петрович был большой забавник, не один ход проложить велел…

Разговор с сестрой у Феди не клеился. Вера сидела, нахохлившись, на диване с книгой и на подъезды брата не поддавалась. Дома они остались вдвоём, нянюшка ушла к службе, родители с Надей отдавали последние визиты. Нарушал уединение один лишь котенок Черномор, требовал внимания, забирался Вере на колени, откуда она его раздражённо смахивала, но котенок не отступал.

— Не лезь в эти дела, Федор. Пожалуйста, не лезь. Я сама разберусь. Однажды нам очень-очень сильно повезло, другой раз так уже не выйдет. Чуть не попались! Мне-то ничего, а вот тебя из корпуса мигом бы выгнали. Так что нет, и думать не моги!

— Как это «не моги»? А что с этими смутьянами вообще стало, ты знаешь?

— Нет. Я написала, что должна была. А мне сообщать ничего не обязаны.

— И что же ты теперь?

— Буду ждать, пока кто-то не объявится.

— Просто сидеть и ждать?

— Ждать. Я другие ячейки не знаю.

— И адресов других?..

— Отстань, Федька! Всё, что надо и кому надо, я уже сообщила!

Пришлось отступить, захватив с собой Черномора, обрадовавшегося, что с ним наконец-то поиграют.

Зато всё получилось с Приоратским дворцом. Петя Ниткин, разумеется, примчался из Петербурга поистине, как античный герой, «на крыльях Борея». Илья Андреевич их уже ждал — с повозкой, нагруженной странными приборами, щупами, сверлами и иным инструментом.

Здесь, как в других местах Гатчино, стояли усиленные посты, хотя никаких особенных секретов в Приорате не хранилось, как поведал мальчишкам Положинцев.

Сам дворец давно уже перестал быть таинственным орденским замком для мальтийских рыцарей: теперь в нём квартировали мелкие придворные чины, кому не полагалось казённой квартиры в большом императорском дворце.

Спустились в подвалы. Слуги, кряхтя, доставили имущество — его Илья Андреевич собрал, словно для полярной экспедиции.

Здесь, под Приоратом, подвалы были самые обыкновенные. Забитые какими-то хозяйственными принадлежностями, а то и просто забытым хламом; правда, с электрическим освещением.

Петя Ниткин по дороге к Приорату всё время болтал, что получил в подарок на Рождество какие-то физические наборы для опытов, Илья Андреевич живо заинтересовался, завязалось горячее обсуждение, а Федор, даже несколько довольный тем, что его оставили в покое, тащился следом. Мысли его всё время возвращались ко всему случившемуся, к услышанному (уже второй раз!) у эсдеков; только теперь он мог и сравнить.

Ведь в том мире они, эсдеки, победили…

Но, может, без них тоже было бы всё то же самое? Что, не появились бы новые трамваи, машины, пароходы? Не построились бы новые мосты? Ведь строят же их сейчас! Или то самое «горе народное» столь велико и необъятно, что иначе, как говорят эти Старик с его присными, никак нельзя?

Взять хоть того же Севку Воротникова. Второгодник, отец тянет лямку где-то далеко, за Байкалом, на Транссибе или что-то вроде того. Жалованье маленькое, даже подарка на Рождество Севке прислать не могут. Разве это справедливо? Капитана Нифонтова-старшего папа сумел перевести в Волынский полк, в Петербург — а капитана Воротникова? Кто ему поможет? Да и нельзя же всех отправить в столичные части! Как тут быть, где здесь справедливость? Конечно, хорошо бы, чтобы жалованье у простых армейских офицеров было б повыше — может, тогда и Севка не тиранил бы тех, кто послабже, отбирая у них вкусности…