Петя Ниткин, по-прежнему красный, аки рак варёный, подал Зине руку кренделем; Зина, столь же пунцовая, аккуратно, словно вдевая нитку в игольное ушко, взяла своего кавалера под локоть.

При этом они держались друг от друга как можно дальше. И, как показалось Федору, даже дышать перестали.

Лиза довольно чувствительно пихнула Федю в бок и выразительно притопнула носком туфельки.

— Ой. Это я так — Петя, он — так смущался…

— Ну да, — снисходительно кивнула Лизавета. — Я Зину еле уговорила. Боялась, понимаешь? Ну, идём теперь, идём же!..

Вверх, парадной лестницей поднимался сплошной поток кадет и их спутниц, мелькали и парадные мундиры офицеров с супругами — корпусные дамы старались не ударить в грязь лицом перед явившимся матерями гимназисток-«тальминок».

…Сперва выступали корпусные оркестры, духовой и балалаечники; хор исполнял «Славься», «Va, pensiero»[2]; старший возраст показывал акробатические номера и живые картины; потом объявили перерыв и все устремились к самоварам и столам с «заедками», как называла десерты Федина нянюшка.

Чего тут только не было! Пряники простые и фигурные, песочные пирожные, меренги, а от разной пастилы и вовсе разбегались глаза.

…Но всё равно, это было только преддверие настоящего бала. Правда, Лиза успела заговорщически подмигнуть Пете:

— Пари! Господин Ниткин, помните ли наше пари?

Феде это не понравилось — особенно, если вспомнить, что должно было случиться, если Лиза проиграет; поцеловать Петю — хотя интересно, как она это собирается делать при Зине?

— Помню… — буркнул Петя. Ему, похоже, пришли в голову те же мысли, и он с некоторым испугом покосился на ничего не подозревавшую Зину.

— Я всё расскажу. Скоро! — с таинственным видом посулила Лиза; но тут оркестр грянул полонез, все три широченных двери в танцевальную залу распахнулись и пары двинулись на блестящий начищенный паркет.

[1] Разгорячившийся Петя Ниткин сам не заметил, как вывалил перед экзаменационной комиссией наиболее общую форму уравнения Шредингера. В нашей реальности оно было сформулировано только в 1925 году.

[2] «Хор иудейских пленников» из оперы Дж. Верди «Набукко».

Что можно говорить о бале тех дней и времён? Старые люди б сказали — эх, и не бывало с той поры и такого бала, чтоб сравнить! Вот, дескать, в наши времена случались балы так уж балы! Полонез — так как река живая, конца-краю не видно! Мазурка — так стены трясутся, крыша ходуном, пол чудом не проваливается. Вальс — так закружишься, не то, что ног под собой не чуешь, в глазах всё мелькает, пестрит от платьев; оркестр уже третий раз сменили, два других из сил выбились, отдыхают.

Да, сказали б старые люди, не те времена пошли, да и народ не тот, хлипкий пошёл народ! Хорошо, что ни Федор, ни Петя, ни Лизавета с Зиной «старыми людьми» не были.

Конечно, танцевать на балу всё время только с одной девочкой являло собой пример совершенно неприличного поведения, и кадеты это прекрасно знали. Лиза бодро принялась подводить Федю с Петей к своим подругам, другие мальчишки приглашали Лизавету с Зиной; потом был танец учителей, Две Мишени протянул руку в белой перчатке Ирине Ивановне, та вскинула ладонь ему на на плечо, пара закружилась — а Лизавета вдруг деловито потащила всю троицу, Зину включая, в уголок.

— На как, господин Ниткин? Согласны меня выслушать? Зина о нашем пари знает, между прочим.

У Феди так и вертелся на языке ехидный вопрос, а знает ли Зина о том, что её подружка должна сделать в случае проигрыша, но, само собой, он остался глух и нем.

— Госпожа Корабельникова… может, не сейчас? — взмолился Петя.

— Отчего ж не сейчас? Когда ещё встретимся! Не-ет, слушайте, пока танцы снова не начались!

— Так разве ж такое второпях расскажешь! — застонал Ниткин. — Надо подготовиться… схемы… чертежи… вокзала и платформы… кто где стоял…

— Не отпирайтесь! — строго сказала Лизавета и для верности погрозила пальчиком. — Если сможете, господин Ниткин, приходите в гости — мы с Зиной будем очень рады. Тогда и чертежи покажу. Но в двух словах — там скрыться негде, единственный путь — это через подвал…

— Который осмотрели вдоль и поперёк! — перебил Петя. — И большой зал! И буфетную! И кассу! И бойлерную! И даже вокзальный, э-э-э, кабинет задумчивости!

— Там не больно-то поразмышляешь, — хихикнула Лизавета. — Я всё это прочитала. И нарисовали — мы с Зиной нарисовали. И куколок расставили. Кто куда смотрит, и как мимо них можно было прошмыгнуть.

— Как в «Гении русского сыска», — застенчиво добавила Зина.

— Кукол?.. — невольно рассмеялся Федор.

Петя Ниткин, однако, не засмеялся.

— Куклы? Вот это правильно! Хитро придумано!..

— Это Зина придумала, — сказала честная Лизавета. — Мы большой план начертили, кукол поставили и давай крутить и так, и этак. И получалось, что…

— Что там никак не проскочить! — не выдержал Федор. — Про это ж во всех книгах написано!

— Написано! — Лиза сверкнула глазами. — Да только это ж давно было. Как написали тогда, так с тех пор и пишут. Повторяют просто. И никто кукол, как мы, не расставлял!

Тут можно было б поспорить — расставляли или нет; но Петя Ниткин задумчиво кивнул:

— Да, такого никогда не делали…

— Ну вот! — приободрилась Лиза. — А мы с Зиной сделали!

— Вы это уже три раза повторили, госпожа Корабельникова, — у Пети, похоже, кончалось терпение.

— И выяснили — что есть один-единственный способ проскочить, — Лиза таинственно понизила голос. — Чтобы не попасться, этот господин должен был словно сквозь стены всё видеть. Точно знать, кто где стоит, кто куда смотрит. И рассчитать всё до секунды. И у него должны были быть сообщники. Но главное — он… он словно сверху всё видел. Всё знал. Иначе бы не так сделал — кинулся бы в обход. А там всё обыскивали, и даже с ищейками!

— Надо было, чтобы он видел, где кто стоит — до дюйма — и каждый шаг рассчитывал бы, словно на арифмометре, — вставила Зина.

— Ну, и что? Как это нам поможет? — сердился Петя.

— Вот так и поможет! Мы с Зиной прошагали весь путь, сколько раз, сколько перепробовали! Не пройти там обычному человеку, ни за что не пройти!

— Но ведь прошел! — упрямился Петя.

— Не простой человек прошел! — ещё понизила голос Лизавета, хотя в музыке и так было едва слышно.

— Нечистая сила, что ли? — фыркнул Петя, а вот Федору стало вдруг нехорошо. «Нечистая сила» — кто ж знает, не от врага ли рода человеческого всё то, что с ними случилось?.. Он вспомнил вдруг заколоченный Спас на Крови, серый, опустевший, покинутый — и захолодело вдруг сердце.

Зина быстро и молча перекрестилась, Лиза, чуть погодив, последовала примеру.

— Что вы говорите, господин Ниткин! Как же могла это быть нечистая сила, если государю жизнь спасли и всем, то с ним был?..

— Ангел то был, — прошептала Зина. — Ангел господень…

Петя молчал.

— Придёте в гости, покажем всё с куклами, — решительно сказала Лизавета. — У нас все подробности записаны. Ух, знали б вы, господин Ниткин, сколько раз мы это повторяли!.. Зина всё прочитала, что о той бомбе написано!.. Ну, и я тоже.

— Ангел Господень мог бы бомбу просто… — Петя покрутил пальцев в воздухе. — Зачем предупреждать? А если б не поверили? Он же не в ангельском чине своём явился! И потом, зачем ангелу сообщники, сами же сказали!..

— Сообщники — это если обычный человек бы пошел, — тихо, но твёрдо возразила Зинаида.

— Значит, ангел Господень? — с неким ехидством осведомился Петя.

— Ангел, — кивнула Лиза и они с Зиной дружно перекрестились. — Иначе никак.

— Не может быть, — твёрдо сказал Ниткин. — Сослаться на силы Господни легче лёгкого. Вы проиграли, мадемуазель Корабельникова, — и осёкся, явно вспомнив о последствиях своего выигрыша.

— Ничего я не проиграла! — Лиза топнула ножкой. — Приходите в гости, мы всё покажем. У нас всё записано и зарисовано!..