— Вот сюда нам.

— А-а… а ты откуда знаешь?

— Я ж тебе сказал, Слон, старшие говорили! За складом — тут всякая всячина, шанцевый инструмент и прочее. Не шибко ценное, потому и не заперто. Ну, давай!..

Голос у самого Бобровского тоже слегка дрогнул.

Ручка повернулась легко, петли у рачительного Трофима Митрофановича были всегда и всюду хорошо смазаны, хоть бы и на складе шанцевого инструмента, то есть ломов, лопат, кирок и тому подобного.

Тут было темно, тихо и пришлось пробираться осторожно, на цыпочках. Лопаты, штыковые и совковые, пешни, ломы-ледорубы и ломы-гвоздодёры, ломы пожарные лёгкие и ломы пожарные шаровые; кирки, мотыги, а рядом с ними грабли с тяпками — всё стояло в строгом порядке, в специальных пирамидах, наподобие оружейных. Фонарик Бобровского запрыгал вправо-влево, на стенах корчились причудливые тени, настолько жуткие, что Феде и впрямь стало очень-очень не по себе.

Но Солоновые не отступают и не бегут.

— Всё пока что просто… — услыхал он шёпот Льва. — Бечевка не нужна, не заплутаем…

Тем не менее, клубок решили держать наготове и, если что, привязать. Тишина стояла вязкая, хоть ножом режь.

В дальней стене — ещё одна дверь. Низенькая, узкая. Однако подход к ней чист, ничем не загромождён, не завален; значит, этим путём кто-то ходит.

Замка не оказалось и тут, зато петли неожиданно хорошо смазаны. Створка повернулась бесшумно, и Федя сглотнул невольно, направляя луч фонарика в темноту за порогом. Отчего-то он сейчас со всей ясностью видел очертания горбатого существа, затаившегося —

— Слон! Не спи! — зашипел Бобровкий.

За узкою дверью оказался столь же узкий коридор, сразу же делавший крутой поворот. Здесь света не было совсем, было холодно и промозгло, стены — простой кирпич, даже без штукатурки.

— К-куда это в-ведёт?

— Да откуда мне знать, Слон?! Планов корпуса я не нашёл. Нитка твой, может, и сумел бы, а я вот нет. — Бобровский топтался на месте.

Два слабых фонарика не слишком разгоняли тьму. Казалось, там, за поворотом, уж точно притаился кто-то жуткий и злобный.

— Бечеву вязать будем?

— Не, Слон, не будем. Развилок-то нет.

— Тогда не стоим, идём, — вспомнил вдруг Федя папин совет. Когда страшно, нельзя оставаться на месте. Страх обессиливает, паника нарастает, говорил папа. Иди, делай, и остальное всё приложится.

Поворот вывел их в изрядно пыльную каморку, где из стены в стену тянулись ряды труб со здоровенными вентилями на них. Дальше дороги не было, и сама каморка оказалась совершенно неинтересной. Голые стены, чёрной краской крашеные трубы и больше ничего.

Ничего?

— Смотри, Лев — люк!

Люк имелся. В самой середине комнатёнки, массивная чугунная крышка с ручкой на петлях. Не ржавая, отнюдь.

— Люк, — прошипел Бобровский. — И его открывали! Вишь, какой чистенький!

И без долгих размышлений потянул за ручку.

— Помогай, Слон!

Чугунная заглушка подалась легко; из кирпичного колодца пахнуло сыростью. Вниз вели скобы-ступени.

Мальчишки переглянулись.

Темнота там, в колодце была совершенно чернильная. Лучи фонариков тонули в ней, не достигая дна.

— Г-глубоко, Бобер, — поёжился Федор.

— Ага. Слишком глубоко. Мы бы пол точно увидали… Слушай, Слон, это наверняка оно!

— Что «оно»?

— Спуск! В те самые потайные ходы! Может, тут и до дворца дойти можно! С чего он такой глубокий, а? Полезли, Слон! Полезли, покуда нас не хватились!..

И он решительно спустил ноги в горловину.

— Свети мне!

Здесь, под землёй, Лев Бобровский решительно преобразился. Решительный, собранный, готовый идти к цели, несмотря ни на что. И уж, конечно, уступить его кадет Солонов не мог никак.

И потому полез следом.

Было страшно. Ох, и было же страшно!.. И как это Ле-эв ничего не боится?!

Фонарик Федя держал в зубах за специальную петельку; пятно света моталось по старым-престарым кирпичам.

Внизу наконец что-то стукнуло, хлопнуло и голос Бобровского шёпотом предупредил, что вот оно, «дно». Именно дно, как в колодце.

Лев деловито расправил бечеву.

— Вот теперь пора. Клубок большой, надолго хватит. Вообще-то у бывалых спелестологов с бечёвкой ходить не принято. А то в пещерах, знаешь, как случалось — идут себе новички по веревочке, а кто-то бывалый возьмёт, да и перепрячет конец. Вот потеха бывала!..

— Зачем же? — поразился Федор. — Это ж… нехорошо!

— Э, брось, Слон! Будто девчонок не пугал никогда!

— Так-то девчонок…

— Уметь надо под землёй ходить. Бечева хорошо, а собственная голова лучше. Ну, и где это мы?

Были они в невысокой сводчатой галерее, похожей на потерну. Оба конца её заливала тьма; никаких знаков на стенах, ничего.

— Так тут всё одинаковое, всё равно, куда идти!

— Погоди, Слон. Мы в правом конце корпуса были, значит… — Бобровский извлек из кармана компас. — Конец наш восточный, значит… значит, идти надо на север.

— Почему?.. А, там же дворец! — сообразил Федор. И тут же встревожился: — Бобер! А вообще-то под дворец государев лезть… Заарестуют и всё, пропали мы! Выкинут из корпуса, поминай как звали!

— Тоже мне, испугался, что ли, Слон? — ухмыльнулся Лева. — Ниткин ты, что ли? Не будет ничего! Немного пройдём, поймём, куда галерея идёт — и назад! Видишь, ничего же страшного не было? Ну, ход, ну, люк, ну, ещё ход и никаких тебе призраков! А старшие-то наболтали!..

— Тогда давай шаги считать, — мрачно предложил Фёдор.

— Зачем?

— Как «зачем»? Чтобы понять, как далеко ушли! И в самом деле ко дворцу подходим, или нет!

— А, Слон, верно. Давай считать. Потом сличимся.

И они пошли.

Ничего тут страшного нет, твердил себе Фёдор. Галерея старая, может, и впрямь потерна, ещё времён государя Павла Петровича? И нет тут ничего особенного, а просто дойдём сейчас до железной решетки — ну, не дураки же его императорскому величеству служат, уж наверняка знают, что тут и зачем?

Через сотню шагов им попалась дверь. Точнее, даже две двери, по бокам, друг напротив друга. Одна направо, другая налево — совершенно одинаковы. Старые, из тёмного дубового бруса, на массивных петлях чёрного железа, словно в амбаре.

— Ух ты! — восхитился Лев. — Давай, Слон, откроем, посмотрим!..

— Мы ещё под корпусом, — напомнил спутнику Фёдор.

Бобровский разочарованно вздохнул.

— Верно. Тоже небось кладовые какие.

Он потянулся, взялся за вбитую в доски простую скобу, и тут за спиной у них в дальнем конце коридора вспыхнул свет, куда ярче их фонариков.

Лев так и замер с разинутым ртом.

И прежде, чем Фёдор сам успел понять хоть что-то или даже испугаться, как руки и ноги его словно вспомнили опыт незабвенной Елисаветинской военной гимназии.

Рванули дверь на себя, впихнули Левку внутрь и заскочили следом сами.

А, ну и захлопнули створку.

— Фонарь прикрой! — шёпотом заорал Федя. Именно «заорал», но притом именно шёпотом.

И сам повернул фонарь в другую сторону от двери.

Что там было, даже и не разглядел сперва.

— Бобер! Бечева?..

Левка уставился на моток в руках.

— Ах, пропасть!..

— Стой! Не рыпайся!.. Может, не заметит ещё!

И они замерли. Сердца колотились, отбивали бешеный ритм, словно в атаке.

Ну или перед повешением, как писал приключенческие романы.

Теперь уже стали слышны шаги, несмотря на толстую и прочную дверь — звук, видать, в сводчатой потерне передавался очень хорошо.

В щели замелькали светлые блики — фонарь приближался.

Приближался, приближался и остановился.

Шаги замерли прямо у их двери.

Как он не отдал концы прямо в тот же миг, Федор так и не понял.

А потом что-то зазвенело, зазвякало, словно связка ключей и негромко щёлкнул замок.

Кто бы ни зашёл сюда, он открыл противоположную дверь!

И зашел туда, что-то негромко насвистывая. Что-то совершенно незнакомое, но весьма, весьма бодрое.