Беглецы один из другим выбирались через потолочный лаз, быстро скрываясь в темноте чердака. Зазвенело стекло.

— Товарищ Бывалый!.. Уходите!.. Ратуй себе!

— Не волнуйтесь, товарищ Яцек, — с удивительным спокойствием отвечал Бывалый. — Не родился ещё такой фараон, что меня б заломал.

И тут снизу, из дворов, ударили ещё выстрелы. Уже не револьверные — винтовочные, и это был залп. Затем ещё один.

У Феди подкосились ноги, в груди сделалось пусто-пусто и холодно-холодно. Он вдруг увидел Веру, вообразил, как сестра, пробираясь по краю кровли, вдруг спотыкается, падает, срывается вниз, на грязный снег проходного двора…

Нет! Нет! Господь всемогущий, Господи Боже сил, избавь, спаси и сохрани!..

Недолго думая, Федор скинул шинель, вывернул наизнанку, надел — фуражку засунул за пазуху, туго перепоясался — не хватало только оставить её тут, с собственноручно выведенным «Ѳедоръ Солоновъ 7 рота» на подкладке.

Дождался момента, как только стихли торопливые шаги, перекрестился и — высунулся из убежища.

Внизу по-прежнему долбили, однако двери оказались сделаны на совесть, не поддавались.

Федор скользнул на крышу следом за пытавшимися скрыться. Холодный ветер резанул по лицу, качнулось вечереющее небо над головой; впереди по крышам бежали, пригибаясь, с десяток тёмных фигур; снизу, из дворов, вновь грянул залп, и Федор услыхал зловещее завывание пуль — совсем рядом.

Позади что-то грохнуло; Федя обернулся — из чердачных окон вырвался сизый дым.

«Дверь подорвали», — мелькнула мысль.

Снизу доносились зычные команды, цокали по брусчатке многочисленные копыта. Федор, как мог, торопился за убегавшими, неколебимо зная лишь одно: что сестру надо спасать. Неведомо, как, но надо. И сейчас он, тоже пригибаясь, бежал и бежал следом.

Позади тоже затопали тяжёлые сапоги — взорвав дверь, жандармы в свою очередь выбрались на крыши.

«Что делать?! Что делать?!.. Вниз-то как спускаться?..»

Беглецы свернули влево, на крышу флигеля — дорога вперёд упиралась уже в Гарновскую улицу. И оттуда вовсю доносились уже свистки торопившейся наперехват стражи.

Флигель оказался узким, да вдобавок ещё и построен каким-то невообразимым зизгагом.

Их охватывали уже со всех сторон. Снизу, из дворов, стреляли, заставляя пригибаться, замедляясь; позади тоже спешила погоня, передний вскинул револьвер, пальнул раз и другой, больше наугад, угодил в дымовую трубу, да так, что штукатурка брызнула во все стороны совсем рядом с Фединой головой.

Мелькнуло низкое чердачное окно, совсем узкое, а рядом — высокий, словно палец великана, выход целого снопа печных дымоходов. Федя нырнул за него, и вовремя — со стороны убегавших хлопнул ответный выстрел и вырвавшийся вперёд жандарм оступился, рухнул и, словно враз ставшее неживым бревно покатился вниз, в темноту двора.

Остальные преследователи мигом рассыпались, укрылись кто за чем, азартно палили в ответ; а кадет 7-ой, самой младшей роты Солонов Федор ужом полз по холодному и мокрому кровельному железу.

Ползти пришлось почти по самому краю, дух перехватывало, но Федя только твердил себе — «вниз не смотри, не смотри вниз!» — и продвигался вперёд.

А ещё несколько мгновений он заметил стрелка.

В коротком, но даже отсюда заметно — щёгольском полушубке, с небрежно повязанном красным шарфом, за дымоходом пристроился не кто иной, как незабвенный Йоська-Бешеный, он же Иосиф Бешанов, подававший столь большие надежды ученик вечерней школы, где учительствовал кузен Валериан…

К счастью, Йоська устроился на другой стороны ската; и Федор, распластавшись, благополучно его миновал. Увы, тут не до геройства — сестру надо спасать!..

И он их нагнал. Примерно с десяток мужчин и две дамы: одна Вера и ещё одна, в длинном пальто и платке.

Стены здесь сходились, образуя узкую световую шахту — глухой «двор», куда выходят окна кухонь и тому подобного; из него нет выхода, однако товарищей эсдеков это явно не останавливало. Один за другим они скрывались за краем крыши, и Федор разглядел нечто вроде сброшенной вниз верёвочной лестиницы.

Правда, спускались они медленно. Слишком медленно.

За спинами вновь грянули выстрелы, и на сей раз они раздавались куда ближе. Йоська в одиночестве удержать погоню явно не мог.

— Старик… Лев… Яцек… Беленин… тетя Аня…

Пригибаясь, подбежал Йоська, лицо перекошено.

— Давят! Щиты хитрые двигают!

— Щиты? — резко спросил один из мужчин, судя по голосу — тот самый Бывалый; лица его Федор не видел.

— Щиты! — лихорадочно закивал Бешеный. — Пули отскакивают!..

— Ка-ак интересно… — протянул Бывалый, сохраняя прежнее хладнокровие. — Вниз! Все вниз!..

— Позвольте, я останусь, — Вера вдруг подняла руку и в ней Федор заметил такой же небольшой дамский браунинг, что носила и Ирина Ивановна. — Я прикрою. Мне они ничего не сделают. Я, в конце концов, дочь полковника гвардии!

— Это не простые фараоны, — сквозь зубы бросил Бывалый. — Я сказал, вниз, все вниз!..

Однако именно внизу вдруг раздались крики, беспорядочная пальба, звон стекла и треск высаживаемых оконных рам.

— Они уже там… Арестовывают наших… — прошипел Йоська…

— Вера! Бросайте пистолет! Если вас схватят с ним, то…

— Ничего. Уходите! — сестра гордо вскинула голову; сейчас Федор не мог ей не гордиться.

Бывалый и Йоська скользнули вниз; где-то совсем рядом зазвенело разбитое стекло.

Федор вскочил. У него совсем немного времени, малая малость, но…

— Ах! — Вера навела на него браунинг; пришлось бросаться ничком, на пузе преодолеть последнюю сажень, и уже оттуда завопить шёпотом:

— Это я! Я, Федор!!!

Наверное, так мог выглядеть лик Персефоны, впервые узревшей Аида.

— Сюда!

И он что было сил схватил её за руку, потащил к краю крыши — где, скрытое высоким гребнем, скрывалось узкое чердачное оконце, такое же, как и примеченное Федором по пути.

— Давай!

— Я застряну…

— Пальто снимай!

Но даже без верхней одежды сестра бы непременно застряла, если бы Федор весьма нелюбезно навалился на её «постериальные части», как выражался порой кадетский учитель рисования.

…Они оказались на чердаке, таком же грязноватым и холодным, как и предыдущий. Над головой загремели по железу шаги:

— Все вниз поскакали, вашбродь…

— Наши их там уже приняли небось…

— Эвон, и лестнийца болтается…

— Только кто-то из них окно-то вышиб!

— Никуда не денутся, — сказал кто-то начальственным голосом. — Все подъезды заняты. По заслугам получат смутьяны!

— Тут ещё малец какой-то мелькал, — вдруг заметили наверху.

— Тот, что палил?

— Не, другой…

Жандармы пошли дальше, а Федор, схватив Веру за руку, потащил её прочь, в глубину чердака. Он не ошибся — рядом с печными трубами отыскалась и дверь на лестничную клетку. Запертая; но Федя не успел даже испугаться, а сестра уж выхватила из кармана раскладной ножик, да не дамскую игрушку, а настоящий золингеновский, просунула лезвие в щель, нажала — что-то крякнуло и дверь распахнулась.

И вовремя — потому что у них за спинами заплясал луч фонаря, и Федор разобрал слова:

— Всё осмотреть!

— Так узко, вашбродь, не пролезем…

— С лестницы зайти! Ничего не пропускать!..

Федя осторожно притворил чердачную дверь. Подпер очень удачно случившейся тут рейкой. И потянул Веру вниз по ступеням.

На лестнице было тихо. За дверями царила мёртвая тишина — видно, здешние обитатели знали, что лучше сейчас не привлекать лишнего внимания властей предержащих.

Спускались молча, держась за руки. Без слов — время для них наступит позже.

Вера почему-то вдруг обогнала Федора, первая распахнула дверь — и нос к носу столкнулась с дюжим жандармом: долгополая шинель, шашка, кобура — всё по форме.

— Ага, красавица, — ручищи городового мигом вцепились Вере в запястье и локоть, — а ну-ка, пошли!.. Ишь, птичка ловкая какая!..