Кадет за кадетом исчезали в дверях оружейной, появляясь потом с изрядно оттягивающим пояс тесаком.

— Не хватать! Из ножен не вытаскивать! Вот балованна команда, сущие бесенята! Воротников! Я тебя, буйну голову, знаю! А ну, быстро клинок спрятал! А то враз на козлы у меня отправишься!

Козлами именовалась та самая скамейка в подвале, на которой должно было сечь провинившихся.

Севка, против фединых ожиданий, быстренько и без пререканий убрал тесак, вытянулся во фрунт.

— Виноват, господин старший штабс-фельдфебель! Больше не повторится!

— То-то же, что не повторится, — проворчал Трофим Митрофаныч и вдруг показал Воротникову кулак. — Это с их благородиями фокусы твои тебе с рук сходят, а я тебя — ты знаешь — без господского догляду отделаю хуже, чем Господь наш вседержитель черепаху.

Судя по тому, что на губах у Севки не перекатывалась обычная его полупрезрительная ухмылочка, отделать его старый фельдфебель и впрямь мог. Может, даже и отделывал уже — хотя учились они все тут без году неделя.

— А чего это он так — про черепаху-то? — шёпотом удивился Петя. — Замечательное животное, очень интересное! Способно приспособиться к любым условиям!.. Есть черепахи сухопутные, а есть морские. Есть такие, что в пресных прудах живут, а есть…

— Кадет Ниткин! Р-разговорчики в строю!

— И-извините… — пробормотал опять выключившийся из корпусной жизни Петя, за что тут же схлопотал подзатыльник. Несильный, но обидный.

— Какое тебе тут «извините», штрипка штафирская? — рассвирепел фельдфебель. — Ты в славном императорском воинстве или у мамки на антресолях?!

Кадеты вокруг загоготали и Ниткин мучительно покраснел, сообразив, какой допустил промах.

Федя что было сил ущипнул приятеля повыше локтя, и Петя пришёл в чувство. Нет, так же лихо, как Воротников, он не вытянулся, и голос у него дрожал, но всё-таки уставные «виноват, господин старший штабс-фельдфебель» у него получилось ничуть не хуже севкиного.

Внутри было узкое, вдаль уходящее помещение. За высокой деревянной конторкой стоял писарь, скрипел пером; другой фельдфебель, Пётр Макарович, притворно хмурясь, клал на стойку обмотанные ременной портупеей тесаки.

— Кадет Солонов Федор!

— Кадет Солонов Федор, оружие номер Н-28953, — прогудел Макарыч. Писарь старательно выводил цифры в толстенном гроссбухе. — Портупею надень, кадет, а то ремень ниже задницы съедет…

С портупеей через плечо и увесистым тесаком на поясе Федя вышел из цейхгауза, невольно сам переходя на строевой шаг. Совсем, совершенно иное ощущение — тяжесть оружия сделала его словно настоящим рыцарем, и не хватало только прекрасной дамы, чтобы повязать её шарф на руку и поклясться свершать в её честь славные подвиги.

Потом появились Две Мишени, господин Положинцев и госпожа Шульц. Последняя отчего-то бросала на учителя физики весьма неласковые взоры. Следом за Ильёй Алексеевичем двое дюжих унтеров тащили какие-то здоровенные ящики. Петя Ниткин немедля уставился на них, словно Воротников на сдобу.

— Рота, слушай мою команду! Мы выступаем для осмотра назначенной нам местности. По прибытии на место разбиваемся на тройки. Каждый получит большой план участка. За пределы не выходить! Видеть соседа, не терять его из виду!..

Две Мишени говорил ещё какое-то время, объясняя всем и без того понятные вещи. Да любой, кто играл в «казаков-разбойников» или там «колдунов» (ну, ежели по-серьёзному, «на интерес», чтобы проигравшие выигравших на закорках несли и при этом громко, на всю улицу хрюкали) — это знал.

Госпожа Шульц, вновь надевшая широченные шаровары, взирала на всё это крайне неодобрительно. Особенно на болтавшиеся у кадетских ремней тесаки.

…До «назначенной местности» шли строем. Хотя, самокритично признавал Федя, с маршировкой у седьмой роты дело обстояло швах. Ну, те, которые, как и он сам, пришли из военных гимназий, ещё куда ни шло. Но остальные — кто в лес, кто по дрова. Прямо хоть «сено, солома!» командуй.

Две Мишени всё, конечно же, замечал и морщился недовольно. Понятно, корпус позорим, устыдился Фёдор. Хорошо ещё, что шли не центральными улицами — сперва Ингербургской, затем Ольгинской, что вдоль железной дороги — потом свернули влево, прошли перекинутым над путями мостом и оказались на месте.

Петя Ниткин не отходил от загадочных ящиков; господин Положинцев принялся их распаковывать, устраивая что-то вроде носилок, на которых росло причудливо опутанное проводами сооружение.

Это было, конечно, интересно, но куда больше Фёдору хотелось искать всё самому. Он подёргал друга за рукав, но Ниткин даже не повернулся — завороженно глядел на поблёскивающие стекла циферблатов, чёрные эбонитовые ручки и переключатели.

— Не, Федь, я тут, хорошо?

— Ладно, — пригрозил Фёдор. — Вот даст тебе Воротников леща, пока меня нет, узнаешь!..

Но на Петю не подействовала даже эта угроза. Он завороженно следил за руками учителя физики, ловко подсоединявшего один провод за другим.

— Солонов! — вдруг раздалось рядом.

Так. Ле-эв наш Бобровский.

— Чего тебе? — не шибко приветливо бросил Федя.

— Фу быть таким, — наставительно сказал тот. — Мы, можно сказать, тебя позвать хотели, к тройке нашей присоединиться. Господин подполковник сказали, что вчетвером тоже можно.

Они стояли втроем против него, верзила Севка Воротников, лощёный, уверенный в себе Бобровский, и насупленный, недовольный и злой Костя Нифонтов.

Вот уж с кем идти куда бы то ни было он, Фёдор Солонов, никак не намеревался!.. Лучше уж с Петькой.

— Да не дуйся, — вдруг засмеялся Лев. — Если ты из-за Севки, так он тебя очень даже любит, как ты ему тогда дважды заехал.

— Точна! — подтвердил с готовностью Воротников. — Ты, Слон, мастаком держался! Я таких, как ты, с одного удара выносил!..

— Хорош, Сева, — лениво бросил Бобровский и тот враз замолчал. — И Костька тоже не против. Верно ведь, Кость?

— Верно… — пробурчал Нифонтов нехотя.

Видать, в этой компании Лев пользовался непререкаемым авторитетом.

— Так что идем с нами. Вот, я аж карту лишнюю взял, на тебя специально. Гляди, сюда вот пойдём, меж тех халуп, — он показал.

За железной дорогой, вдоль дороги, что к новому кладбищу, небольшие овраги и овражки были сплошь застроены какими-то хибарами, полусгнившими сараями, стояли вросшие в землю забытые телеги. Удивительно, что совсем рядом с нарядным и чистым городком, в получасе ходьбы от императорского дворца, мог появиться — и оставаться — этакий табор.

Две Мишени с капитанами уже отдавал команды. Тройки кадетов дружно порскнули кто куда.

— Идём, — показал Бобровский.

Проём меж двух старых дровяных сараев весь зарос старой дикой малиной и крапивой. Стебли её пожелтели, заматерели, и отцветать, как положено, она явно не собиралась, неусыпно охраняя свой тенистые владения.

Сразу за щелью начинался спуск вниз, в неглубокий овраг.

— Это здесь, — Бобровский ткнул пальцем в план. — И тут даже вон, что-то непонятное внизу обозначено…

— Сперва сараи осмотреть надо, — без особой радости буркнул Федор. Было в этом что-то неправильное, что он — с этой троицей, а Петя Ниткин остался с господином учителем.

— Осмотрим, — кивнул Лев. — Да только я б в сараях ничего не прятал, сараи, они такие — кто-нибудь да зайдет.

— А если это твой сарай? — ревниво встрял Костька. Ему, похоже, не нравилось, что Слон присоединился к их тесной компании.

— Неважно, — отмахнулся Бобровский. — Полезли, господа!

Полезли. Соскользнули вниз по заросшему сухой травой, пожелтевшим репейником склону, и сразу же увидели то, что искали — чёрный полузаплывший зев пещеры.

— Туда! — Лев решительно направился прямо к дыре.

— Э, э, — забеспокоился Нифонтов. — У нас же ни фонаря, ни свечек!

— Это у тебя «ни фонаря, ни свечек»! — передразнил Костю Бобровский. — А у меня всё есть!