Господин Положинцев запнулся на середине слова; кадеты, несмотря на запрет, ринулись к окнам.

— Назад! — загремел вдруг милейший Илья Андреевич. — Назад, кому сказано!..

Разрозненные выстрелы катались горохом из стороны в сторону, то отдаляясь, то вновь приближаясь. Бахнул разрыв — словно бы граната.

Учитель физики согнал-таки мальчишек в дальний угол, под прикрытие толстых стен — стрельба шла совсем близко. Там, где вокзал, где Конюшенная и Кирасирская улицы, где дворец.

— Стоим, где стоим. С мест не сходим. К окнам — ни-ни! — только и повторял Положинцев.

Мало-помалу пальба, однако стала стихать. Вот последние раз пролаяли винтовки— и наступила тишина.

В коридоре заливался звонок, но никто из седьмой роты не сдвинулся с места.

— Ступайте, мальчики, — тяжело вздохнул Илья Андреевич.

День этот прошёл для Федора как в тумане. Старший возраст, получив карабины, до вечера просидел в кустах возле ограды, но на корпус никто не покусился. Вечером на построение пришла зачем-то госпожа Шульц. Две Мишени метал на неё огненные взгляды, однако Ирина Ивановна всего лишь мило беседовала с капитанами Ромашкевичем и Коссартом.

— Гм, господа кадеты… я должен вам рассказать… — казалось, Константин Сергеевич мучительно подбирает слова. — Сегодня случились… беспорядки. Кучки подстрекателей рассеялись по городу, выкрикивая возмутительные оскорбления в адрес Его Величества, били витрины, пытались поджечь дома мирных обывателей. В прибывших для поддержания мира и спокойствия полицию и казаков начали стрелять из револьверов, охотничьих ружей… Пошла стрельба и с крыш, из чердачных окон… Среди городовых, жандармов и казаков есть убитые и раненые. Подоспевшие гвардейские роты Семеновского полка… открыли ответный огонь. Увы, негодяи прикрывались безоружными обывателями, среди которых также имеются жертвы.

Он запнулся, низко склонив голову. Выпрямился вновь, Фёдор увидел, как у Двух Мишеней дёрнулся кадык.

— Приказом его высокопревосходительства начальника гарнизона Гатчино город вновь объявляется на осадном положении. Соответственно, на осадном положении и наш корпус. Увольнительные отменяются… — по рядам славной седьмой роты должен был бы пронестись тяжкий стон, однако не пронёсся. Все молчали, даже Севка Воротников, даже насмешник Бобровский.

— Старший возраст заступит на патрулирование территории корпуса. Младшие возраста, — тут он вновь запнулся и отчего-то глянул на Ирину Ивановну Шульц, — младшие возраста раньше положенного начнут стрелковые упражнения на огневых рубежах.

Ну, уж тут-то седьмая рота не могла не взорваться ликующими воплями. И она, само собой, взорвалась.

— Завтра, господа кадеты, строевые занятия сокращаются. Пойдём на стрельбище.

— Ура-а! — вновь завопила вся рота.

Две Мишени отчего-то вздохнул. Капитаны Коссарт и Ромашкевич застыли с каменными лицами; госпожа Шульц комкала платочек.

— Всё, седьмая рота. Построение — и отбой, — махнул рукой подполковник. — И чтоб никаких чтений! Кадет Ниткин! Вас это в особенности касается.

Раньше это наверняка бы послужило предметом насмешек, но сегодня — нет, на это никто и внимания не обратил, включая и самого кадета Ниткина.

Взводные при непосредственной поддержке мадемуазель Шульц и дядек-фельдфебелей споро разогнали кадет по комнатам; Федор, задержавшись у дверей, слышал, как офицеры и Ирина Ивановна вышагивали туда-сюда по длинному коридору, о чём-то негромко переговариваясь. Он аж приложил ухо к замочной скважине — и ему повезло.

— Что же это такое, Александр Дмитриевич?

Капитан Ромашкевич ответил негромко и тяжело:

— Революция, Ирина Ивановна, сударыня. Боюсь, что революция.

— Снова? — каким-то чужим голосом переспросила госпожа Шульц.

— Снова, — это уже говорил капитан Коссарт. — Константин Сергеевич, помните, в тысяча девятьсот пятом, на Транссибе?.. Забастовка телеграфистов и железнодорожников?

— Как же такое забыть, — безо всякого веселья отозвался невидимый Аристов.

— Не хотелось бы повторения этого здесь, — вполголоса заметил Коссарт.

— Вот и зачем мальчикам сейчас оружие давать? — не удержалась госпожа Шульц. — А если кто-то из них сбежит, помогать наводить порядок?

— Оставим этот спор, Ирина Ивановна, — досадливо прервал её Две Мишени. — Идёмте лучше в чайную. Самовар наверняка ещё горячий.

Назавтра кадеты стояли на утреннем построении и, что называется, «ели глазами начальство» безо всякого понуждения. На самом рассвете где-то неподалёку от корпуса опять слышалась стрельба.

…Утренние классы они едва отсидели, даже те, что обычно любили — урок русского у госпожи Шульц, в частности — и еле-еде дождались обычно не шибко желанной шагистики.

Потом пришли отделенные офицеры, и седьмая рота, сгорая от нетерпения, строем отправилась в корпусной тир.

Скучные стены, крашенные понизу зеленой масляной краской, цементный пол, низкие потолки казались сейчас преддверием великолепного, загадочного, таинственного и прекрасного мира «огневых рубежей», где задают прицел и целик, упреждение и дистанцию, где командуют «Рота!.. залпом!.. Пли!..»

А в кого это самое «Пли!» мальчишек пока не занимает.

Федор ожидал настоящих тяжёлых карабинов, с какими мимо них проходили роты кадет на параде в самый первый их день здесь; однако Две Мишени подвёл седьмую роту к расстеленному брезенту, где на защитного цвета валиках уже разложены были винтовки — маленькие какие-то, несерьёзные, правда, похожие на настоящие — с блестящей рукоятью затвора, как у «больших».

Конечно, сперва пришлось прослушать скучную лекцию о скучных правилах — куда направлять ствол и куда не направлять, когда вставать и когда нет, что делать, если не получается, и всё прочее, что Фёдор знал назубок и так, ещё со времён 3-ей Елисаветинской.

— Наша кадетская винтовка, — услыхал Федор голос подполковника. — Двадцать второй калибр, однозарядная, затворная группа почти совершенно такая же, как на её старшей сестре, винтовке капитана — на момент подачи конкурсной заявки, впоследствии генерал-майора Сергея Ивановича Мосина, с усовершенствованиями полковника Роговцева и комиссии генерал-лейтенанта Чагина. По правилам нам следовало бы долго сидеть в классе, разбираясь с оружием и зазубривая правила, но… очень часто война не доставляет времени что-то изучать и записывать в тетрадки. Представьте, господа кадеты, что вы сейчас где-то на сопках Маньчжурии, наша часть только что выгрузилась из вагонов, и на нас идёт колонна генерала Оку, с задачей захватить узловую станцию, отрезав половину наших корпусов. Поставлена задача — любой ценой продержаться до подхода подкреплений. И вот наша цепь залегла у насыпи, и нет времени учиться всему и вся по утверждённым руководствам… Рота! Слушай мою команду!.. В линию по одному — становись!.. Ложись!..

Винтовка вкусно пахла свежей ружейной смазкой, чуть поблескивал отполированный приклад. Федя не удержался — нежно погладил воронёную сталь.

— Затворы — открыть! Патрон — вложить! — командовал меж тем Две Мишени. — Заряжать по команде!.. Внимание!.. Заря-жай!

Рукоять повернулась сама собой, с плотным сытым звуком блестящий затвор продвинулся вперёд, вгоняя патрон в патронник.

— Все видят мишени? — гремел подполковник за спинами седьмой роты. — Мушку под центр! Японцы сумели незаметно приблизиться, укрываясь в гаоляне!.. Дистанция прямого выстрела, целимся в середину фигуры!.. Рота — залп!..

— Получай, черт косорылый! — завопил вдруг Севка Воротников.

Бабахнуло. Отдачи Федор почти не почувствовал — так, толкнуло в плечо самую малость.

— Затвор на себя!.. Заряжай!.. Рота, по пехоте противника, дистанция пятьдесят шагов, залп!..

Вкусно пахнущая порохом гильза выскочила из открывшегося патронника. Федор вложил следующий заряд, дождался команды, двинул вперёд затвор, прищурился, аккуратно подводя мушку.

— Федь… а Федь! — раздалось справа.