Бобровский вдруг надулся, покраснел и сердито засопел.

— Нет, конечно! Надо такое придумать, Нитка!

— Тогда завтра скажем Ирине Ивановне.

— Погодите! — вмешался Фёдор. — Петь, Бобёр прав. Что мы Ирине Ивановне скажем? Что уже лазали в саму потерну? За это по головке не погладят. Что, не видел, как она недовольна была? Бомбисты уйдут, перепрячут в другом месте шимозу свою и вся недолга! Верно, нельзя им дать ещё кого-то взорвать — но, если они испугаются и сбегут, вот тогда уж точно беды не миновать! Сейчас мы их тут накрыть можем — а если они из корпуса уберутся, то ищи ветра в поле!

— Хм… — Петя смутился, забарабанил пальцами по столу с идеально разложенными учебниками. — Пожалуй, Федя, пожалуй.

— И неважно тут уже, кому мы что обещали! — ввернул ловко Лев. — Главное — бомбистов поймать!

— Так ты что, не сомневаешься?

— Да точно тебе говорю! Тот, который пыхтел и ящик на себе тащил — наверняка он! Или с ними заодно!

— А может, это дворник был, — съязвил Петя. — За новою метлой ходил. Или за совком. Мало ли что тут храниться может!

Наступило молчание.

— Так и будем по кругу ходить, — наконец махнул рукой Федя. — Эх, была-не была! Снова лезть придется. Петь, а ты замки открывать случайно не умеешь?

— Пока не умею, — скромно сказал Петя. — Но постараюсь научиться. В библиотеке наверняка что-нибудь найдётся.

— Я тебе замок раздобуду, — вдруг сказал Бобровский. — Практикуйся. У дядьки выпрошу. Ну… как выпрошу. Куплю. Копеек за двадцать.

— Хорошо, — кивнул Петя. — А отмычки?

Левка сощурился.

— Смотря что надо будет. На «ручном труде» сможем глянуть… А пока следить надо. Кто чего тащит.

— Как тут уследишь-то? — возразил Федя. — Мы ж в классах сидим!

— В корпус припасы подвозят либо утром, либо вечером. Вечером по большей части, — каким-то образом Бобровский ухитрился всё это узнать. — Утром всё больше продукты. Вечером — всякое другое. Вечером и будем следить!

— Чепуха, Бобёр. Постоянно там болтаться не сможем.

— Гм. Ну да. Тогда… — Бобровский задумался. — Тогда…

— Тогда сходим через тот ход, что и первый раз. Про него никто не знает.

— Точно! — обрадовался Лев. — Голова ты, Слон!

Пете Ниткину всё это явно и очень не нравилось. Но…

— Короче, — сказал Федя. — Петь, слушай — дуй завтра в библиотеку, ищи свои книжки. Замок тебе Бобёр притащит. Скажи, что надо будет ещё. Сходим, поглядим. Во-первых, тот склад, что открытым стоял. Во-вторых, тот, что заперт был и куда этот дядька с ящиком нырнул. Сможем — откроем. Не сможем — тоже ничего. И слушать будем, дядьки меж собой много болтают, нас не стесняются…

На том и порешили.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Легко сказать — «следить будем!», когда уроков задавали всё больше и больше, у Ирины Ивановны началось-таки чистописание:

— Всеволод! Кадет Воротников! Нет, положительно, вы пишете даже не как та самая курица лапой, куда хуже. Не понимаю, куда смотрели ваши прежние наставники? Вот зачем у вас в тетради косые линеечки? Чтобы удобнее было рисовать… что, паруса под ветром? Чепуха, Всеволод, вы прекрасно рисуете, костыли вам не нужны; да-да, значит, и чистописание освоите. Вот как вы перо держите? Когда ведете волосяную линию, острие ставите поперёк. При движении вверх острия прижимаются друг к другу, потому линия и тонкая. При движении вниз нажим чуть больше, линия шире; закругление по параболе… Так, всё понятно. Будете крючочки и палочки писать, кадет Воротников!

— Ирина Ивановна! Ну Ирина Ивановна!.. — взмолился несчастный Севка. — Нам Иоганн Иоганныч знаете, сколько всего задал?

— Что же задал вам господин Кантор?

— Задачи! Целых пять!

— Ха! Целых пять! Так небось лёгонькие!

— Нет, Ирина Ивановна! Трудные, очень!

— Кадет Нифонтов!

— Я, госпожа преподаватель!

— Задачи и в самом деле трудные?

— Ужасно! — Костик знает, что выдавать нельзя.

— Ну, идите к доске, кадет Нифонтов.

Метнув на Севку пышущий священной яростью взгляд, кадет Нифонтов идёт.

— Доставайте арифметику, — командует Ирина Ивановна. — Пишите на доске задачу.

Костя пишет.

Рядом с Федором Петя Ниткин закатывает глаза, совсем как сестрёнки Вера или Надя. Задачи на самом деле не очень сложные, просто надо было как следует слушать в классе, но Севка, разумеется, до подобного не опустился.

Однако Ирина Ивановна неумолима. Сева даже не успевает выдохнуть, что к доске отправился не он, а Костька, как слышит, не веря своим ушам, уже свою собственную фамилию. А? Что? Как так? Двое у доски?!

— Вот сейчас кадет Нифонтов будет помогать кадету Воротникову решить задачу. Берите мел, Всеволод. Что у нас тут? Ага, сапожники тачают сапоги. Прекрасно, рисуйте, Сева. Это вы может?

Поражённый в самое сердце Воротников и в самом деле берет мелок.

— Р-рисуйте, Ирина Ивановна?

— Да. Рисуйте. Не пойте, не пляшите, не делайте стойку на руках, а воспользуйтесь верхними конечностями и изобразите нам условие задачи. В картинках.

Сева честно пытается изобразить. На доске появляется худой сапожник в фартуке. На фартуке возникает заплата. Парой штрихов Воротников делает щёки бедного мастерового впалыми, словно тот не ел пять дней.

— Прекрасно! — одобряет Ирина Ивановна. — Теперь запишите условия в численной форме…

Буквы и цифры даются Севе отчего-то хуже — валятся, словно подгулявшие приказчики, кто налево, кто направо. Однако Воротников старается. Приходится расписывать задачку «по вопросам», и Ирина Ивановна велит «вырисовывать буквы». Сева пыхтит, он весь покрыт крошками мела, белой пылью, но вот — о чудо! — очередное прописное «О» получается уже не как падающий пузатый бурдюк.

А меж тем Костя Нифонтов, хоть и зыркая исподлобья, но решает первый вопрос — вернее, помогает решить его Севке. А за ним и второй, и третий; и вот задача сдается, к вящему удовольствию всего первого отделения. На доске же остаётся унылый сапожник; Ирина Ивановна подходит к нему, чуть склонив голову набок, два касания мелком — и вот мастеровой уже улыбается, а с фартука его исчезает заплата.

— Вот видите, Сева. И задачу решили, и чистописание подтягивали.

Кадеты смеются.

О недавнем взрыве на станции, о последующем шествии ко дворцу, о выстрелах и жертвах они если и не забыли, то, во всяком случае, отодвинули это куда-то глубоко.

Лев Бобровский таки-посвятил своих приятелей, Нифонтова и Воротникова, во все подробности подземных приключений; Феде это не слишком понравилось, но, в конце концов, именно Бобёр нашёл потерну, так что уж пусть.

Они пытались следить, все пятеро, но быстро выяснилось, что болтаться внизу, у спуска в подвал, не получается ни утром, ни вечером, даже в так называемое «свободное время». И дядьки-фельдфебели, и офицеры, и просто учителя — все гоняли горе-наблюдателей.

Лев скрежетал зубами, но деваться было некуда.

Петя Ниткин многозначительно молчал и лишь изредка с поистине ангельской кротостью напоминал, что он-то с самого начала предлагал всё рассказать m-mle Шульц.

Замок ему Бобровский, кстати, добыл и теперь Петя, обложившись собственноручно сделанными копиями каких-то чертежей, корпел над рисунками отмычек. Дело, однако, двигалось медленно, потому что на «ручном труде» занимались кадеты не металлом, а деревом, и что-то можно было смастерить только втихаря.

Октябрь катился к концу, подступал ноябрь, седьмая рота старательно (или не очень) училась, ибо головы от уроков было теперь поистине не поднять. Выделились отличники и отстающие. Севка Воротников, вечно голодный, а вдобавок и не получавший посылок из дому, ни даже карманных денег, отбирал теперь утреннюю колбасу у других жертв — чтобы никому не было обидно, обходил трёх-четырёх «слабачков».

Почти каждый день седьмая рота отправлялась в тир и там, не жалея, жгла малокалиберные патроны. Кроме Феди, неплохо стрелял Пашка Бушен — их двоих Две Мишени отделял теперь от остальных, препоручая бородатому сотнику лейб-гвардии казачьего полка, и тот, хитро кося глазом, учил мальчишек уже не просто «изрядной стрельбе», но именно «стрелецкому искусству», как тот выражался.