— Красное… — со странным выражением повторил Две Мишени. — Ну, значит, красное. Когда оно над вражьей столицей — неважно, какое, главное, что наше, русское.

…А вот после войны, говорил Игорёк, он уже не так хорошо знал. Жизнь наладилась. Разрушенные города отстроили. Люди квартиры получали, бесплатно. Новые заводы открывались, в космос спутник запустили первыми, потом и человек наш полетел — Юрий Гагарин, тоже первым.

У Феди снова сжало сердце, на сей раз — от гордости.

— Смогли, значит! — обрадовался и Костька Нифонтов.

— Смоли, — кивнул Игорёк. — Всем показали! И бомбу атомную сделали — ой, ну про это дед вам лучше расскажет. А мы давайте мороженого съедим! Тут совсем недалеко — самая лучшая мороженица в городе!

— Стоит ли? — усомнилась Ирина Ивановна. — И так на нас косятся! Полицейские тоже!

— У нас они «милиционерами» зовутся, — поправил Игорёк. — Ничего, не бойтесь! Всё хорошо будет!..

Госпожа Шульц покачала головой, вздохнула, но ничего не сказала.

Лучшая в городе мороженица, как оказалось, не так уж сильно отличалась от известного Федору. Не так много изменилось в этом деле за шесть десятков лет.

Полкруглые диваны зелёного плюша, на отделанных зелёной плиткой стенах — керамические зеленые цветы.

— У нас потом это место «Лягушатником» зовут, — заметил Игорёк вскользь. — Садитесь, садитесь, я всё знаю, я закажу, и деньги у меня есть!..

Мороженое было и впрямь вкусное, хоть и не такое, как Федор привык. Игорёк, утомившись, сосредоточенно трудился над своей порцией; остальные, понимая его, тоже молчали, стараясь осмыслить услышанное.

Нет, совсем не плохая здесь жизнь, думал Федя. Никого не увидишь в лохмотьях; не толпятся на паперти нищие; все одеты скромно, разряженных богатеев не увидишь.

Ему стало интересно, как здесь учатся ребята, что читают, что думают — например, понравился бы им «Кракен»?

Он задумался так глубоко, что не заметил, как с ними заговорили.

— Какие у вас мальчики замечательные! — сухенькая старушка в шляпке и вуалетке улыбалась им всем. — И мундиры… неужто в суворовском форму поменяли?

Ирина и Две Мишени беспомощно переглянулись, а старушка уже неслась на всех парусах.

— Давненько я этакого покроя не видела, и вензеля…

Федя заметил, как Ирина Игоревна закатила глаза, и весь вид её выражал: «говорила же я вам!»

— А это кино, — возник за спиной у неё Игорёк с вазочками мороженого, отправившийся незадолго до этого за добавкой. — Кино… снимают.

— Ах, кино… — проговорила старушка, однако улыбалась она при этом как-то совершенно по-особому. — То-то я смотрю, и звездочки на погонах не по уставу у гос… товарища полковника.

— Под… — начал было Две Мишени и тотчас осёкся, потому что Ирина Ивановна очень чувствительно пнула его в голень под столиком.

— Кино, кино, — нетерпеливо подпрыгивая, сказал Игорёк. — Про… про революцию. Про добезцаря. Они вот, вот — кадеты, значит. И — и учителя. Наставники. Из корпуса…

— Из Александровского Кадетского Корпуса, — продолжала улыбаться старушка. — Хотя вензель немного неправильный. Там просто АК должно было быть, насколько я помню…

— Ой… кино… — вдруг вздохнули у Феди над ухом. — А это — неужели — Тихонов?!.. Ах!..

Федя, Пётр и Костя разом обернулись. Там, нависая над перегородкой, маячили две головки с косичками, бантами и непременными тут красными галстуками.

Никто и глазом не успел моргнуть, а девчонки уже оказались подле их столика. Чуть постарше, наверное, чем сами кадеты, одеты в коричневые платьица с чёрными передниками, так похожие на гимназические, если бы не длинна!..

Ох, длинна!..

Ирина Ивановна метнула на мигом покрасневших до ушей кадет испепеляющий взгляд. В корпусе такой означал самое меньшее пять дополнительных упражнений и страницу из прописей.

— Какой он вам Тихонов, девочки, — неодобрительно сказала старушка в шляпке. — И вообще, что за воспитание? А ещё пионерки!..

Под взглядом Ирины Ивановны Федя, чувствуя, как полыхают уши, поспешно уткнулся носом в мороженое. Правда, перед глазами всё равно стояли сверкающие девчоночьи коленки меж краем юбки и светлыми гольфами.

Ох, Лизе бы это не понравилось!..

— А вы в каком кино снимаетесь? — бойко выпалила одна из девчонок, русая и с курносым носом. И вдруг ойкнула, словно только сейчас заметив Игоря:

— А ты, ты-то что тут делаешь?

— В каком надо, в таком кино и снимаемся, — хладнокровно ответил Игорь. — Я ж тебя не спрашиваю, почему ты школу прогуливаешь, Маслакова.

— Я не прогуливаю! — возмутилась курносая, но явно заинтересованный взгляд на Федю вновь кинула. — Нас отпустили раньше!

— А я болею, — с прежней невозмутимостью отрезал Игорёк. — У меня справка есть. Короче, отвянь, Юлька.

— Но ты ж нас познакомишь, да, Игорь? — вступила вторая девочка, шатенка, потише и поскромнее на вид.

— Федор, — махнул рукой тот. — Костя. Петя. Ну, довольна, Светка?

— А вы в какой учитесь? — немедля осведомилась бойкая Юля, без всяких церемоний присаживаясь рядом с Федором.

— Они не отсюда, — поморщился Игорь. — Сказал же тебе, Маслакова — не приставай!

— А ты мне не указывай, Онуфриев!

— Мы издалека, мадемуазель Маслакова, — вмешалась Ирина Ивановна. — А вы, значит, знаете Игоря?

Заслышав «мадемуазель», старушка в шляпке вопросительно подняла бровь.

— Конечно, знаю! — жизнерадостно выпалила означенная Маслакова, нимало не смутившись. — Мы в одном классе учимся, в сто восемьдесят пятой, на Войнова[2]!

— В одном классе… — начала было Ирина Ивановна, наткнулась на выразительный взгляд Игорька и осеклась. — Что ж, не сомневаюсь, он скоро вернется к занятиям. Болезнь его проходит.

— Да уж видим, — хихикнула Юлька Маслакова. — Простите, а вы — артистка? А как вас зовут? Я вас точно в каком-то кино видела, точно!.. Светка?..

— Точно! Точно! И я видела! — пискнула Светка.

— Нам пора, — Две Мишени поднялся. — Всего хорошего, Mesdames.

На улицу они все выскочили, словно из-под обстрела. С Игорька слетел весь его уверенный вид.

— Ну кто ж знал, что они сюда притащатся?! — начал он уныло, едва заметив взгляды Ирины Ивановны и подполковника.

— Должен был подумать, — вырвалось у Феди.

— Да Ленинград — огромный город, тут год ходи, знакомого не встретишь!..

— Давайте-ка лучше всего вернёмся домой, — проговорила Ирина Ивановна. — И, хотя мне очень не нравятся здешние моды, — последнее слово получилось донельзя ядовитым, — но так нельзя. «Снимается кино» — это хорошо, но дразнить гусей не следует. Как отсюда быстрее всего добраться до ваших бабушки с дедушкой, Игорь?

— На метро, — вздохнул тот. — Ох, и влетит же мне… Маслакова — она такая, всей школе растреплет, и параллельному классу, и учителям, и родителям…

— Ну, ничего такого уж страшного, — пожал плечами подполковник. — Надеюсь, что очень скоро мы сможем вернуться назад и тогда всё это уже не будет иметь никакого значения.

— А вы так торопитесь? — вдруг спросил Игорёк. — Вам тут, у нас, так не нравится? Потому что царя убили, да?

Две Мишени вдруг остановился.

— Нам тут нравится, — ответил он очень серьёзно. — Я благодарю Провидение, что такое приключилось со мной. Я скорблю о страшной кончине Государя и Его близких и — вы правы, Игорь — это никогда не оставит меня. Однако у нас есть наш мир, наше собственное время, наше собственное Отечество и собственный Государь, которому мы присягали. Мы обязаны вернуться. У кадет, ваших, Игорь, ровесников, там остались семьи. Хотя, конечно, нам безумно интересно всё, изобретённое и открытое за шесть десятков лет.

Игорёк тяжело вздохнул.

— У нас хорошо, на самом-то деле, — пробурчал зачем-то. И снова повторил: — Никто никого не угнетает. Богатеев нет. И нищих тоже.

— То, что нищих нет — это очень хорошо, — серьёзно кивнула Ирина Ивановна.

— И вообще тут интересно! — подал голос Костька, провожая глазами то, что Игорёк назвал «троллейбусом».