Джеймс усмехнулся:

– Слабовато для девочки, которая отказалась окончить частную швейцарскую школу. Неужели вы не знаете каких-нибудь по-настоящему грязных ругательств?

– Идите вы к черту! Не видите, что ли, я растянула лодыжку, и все из-за вас! Господи, ну почему вы не можете заниматься своими делами, а в мои – не вмешиваться?

– Я бы не хотел, чтобы вы вышли голосовать на дорогу и в конце концов уехали с каким-нибудь подонком, который может вас изнасиловать, а то и перерезать горло.

– Я уже думала об этом. Но по мне лучше уж подвергаться такому риску, чем оставаться в Коуве. Джеймс, он знает, что я здесь, и вы сами это понимаете. Я не могу просто сидеть сложа руки и ждать, пока он явится и заберет меня. Он так и сказал. Он пообещал, что скоро придет за мной.

– Я сидел себе, спокойненько читал газету, как друг появилась очень взволнованная Марта и стала рассказывать Тельме про этот звонок. Она сообщила, что звонила женщина, которая на самом деле была и не женщина вовсе, а ваш отец. Марта сказала, что вы по-настоящему расстроились, услышав голос отца, и недоумевала почему. Тогда я и понял, что вы скорее всего попытаетесь сбежать – вот почему я здесь, и вы получили возможность вдавить меня в землю.

Салли села на траву рядом с Джеймсом, потирая поврежденную лодыжку, и яростно замотала головой:

– Я не сумасшедшая!

– Я знаю. – Джеймс старался сохранять терпение. – У всей этой истории должно быть какое-то объяснение – вот почему вы не должны убегать, В данный момент это было бы безумием.

Салли встала на колени и наклонилась к нему, вцепившись руками в лацканы его куртки.

– Послушайте, Джеймс! Это был голос отца. Никакой имитации, никакого притворства – это был мой отец. Амабель предположила, что это мог быть мужчина, который изменил голос, чтобы он был похож на женский, на тот случай, если трубку возьму не я. А потом она стала мне втолковывать, как много потрясений мне пришлось перенести. Иными словами, объяснять, что я сошла с ума.

Джеймс взял ее руки в свои и некоторое время просто держал, не произнося ни слова. Потом он заговорил:

– Как я уже говорил, всегда есть какое-то объяснение. Вероятно, это был мужчина. Мы это выясним. А если нет, если вас действительно подозвала к телефону женщина, мы займемся и этим тоже. Доверьтесь мне, Салли.

Салли снова села на траву. Пульсирующая боль в лодыжке прекратилась. В конце концов, может быть, у нее и нет никакого растяжения.

– Ответьте мне на один вопрос.

– Да?

– Как вы думаете, может кто-то вас нарочно подставлять?

Что ему известно? Салли всмотрелась в лицо Джеймса, пытаясь разглядеть в нем признаки либо лжи, либо какого-то знания, но не увидела ни того, ни другого.

– Как вы думаете, это реально? Может кто-нибудь пытаться свести вас с ума? Заставить усомниться в собственном рассудке?

Салли опустила взгляд на свои сплетенные руки. Ногти. До нее вдруг дошло, что она перестала грызть ногти с тех пор, как приехала в Коув. Нет, не так: с тех пор, как встретила Джеймса. Ногти уже не выглядели такими зазубренными, как прежде. В конце концов она сказала, не поднимая на него глаз, потому что это ужасно – то, кем она была и чем, возможно, продолжает оставаться в эту самую минуту:

– Зачем?

– Я бы сказал так: кто-то вас боится или боится того, что вы можете знать. И этот кто-то пытается, так сказать, вывести вас из игры. – Джеймс замолчал, глядя в сторону океана. Он попытался Представить себе, что слышит шум волн, но на самом деле не мог его слышать – коттедж Амабель находился слишком далеко от берега. – Вопрос заключается в том, почему этот таинственный некто выбрал именно такой путь? Вы, Салли, едва ли не самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. Кому только могло прийти в голову, что вас можно заставить считать себя чокнутой?

За эти слова Салли в него просто влюбилась. Полюбила без всяких вопросов и оговорок. Она одарила его широкой теплой улыбкой, теплота шла из самой глубины ее существа. Она уже успела забыть, каково это – чувствовать такую благодать, чувствовать такую уверенность в себе и в ком-то еще.

– Я и правда была чокнутой, – сказала Салли, продолжая улыбаться. Она испытывала невероятное облегчение от того, что может это ему рассказать, может поделиться с кем-то правдой. – По крайней мере они хотели, чтобы все вокруг думали именно так. Они продержали меня на лекарствах почти шесть месяцев, пока мне все это не надоело. В один из коротких промежутков между приемами лекарств, находясь в сознании, я исхитрилась спрятать лекарство под язык. Медсестра всегда силой раскрывала мне рот и шарила внутри пальцами, чтобы убедиться, что я проглотила таблетки. Не знаю, как мне удалось спрятать их во рту, но я это сделала! Я занималась этим два дня, пока более или менее не пришла в себя. И тогда я сбежала. А после этого содрала с пальца обручальное кольцо и выбросила его в канаву.

Джеймс знал, что она провела некоторое время в лечебнице, респектабельном и очень дорогом курортном санатории в Мэриленде. И совершенно закрытом. Но это?.. Ее держали взаперти? Одурманивали наркотиками?

Он посмотрел на Салли долгим-долгим взглядом. Ее улыбка дрогнула. Глядя на нее, Джеймс покачал головой. Потом взял ее лицо в руки и сказал:

– Я возвращаюсь в гостиницу Тельмы. Как вы отнесетесь к тому, чтобы отправиться вместе и разделить со мной мои «башенные апартаменты»? Я лягу на диван, а вы можете распоряжаться кроватью. Клянусь, я не сделаю в вашу сторону ни единого шага. Мы же не можем просидеть здесь остаток ночи до утра. Здесь довольно сыро, а я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас заболел.

– А что потом?

– Об этом мы подумаем завтра. Если вас к телефону действительно подзывала женщина, тогда нам предстоит вычислить, кто она такая. И еще я хочу знать, почему вы шесть месяцев провели в той лечебнице.

Салли замотала головой еще до того, как он закончил фразу. Джеймс понял, что она уже пожалела о том, что рассказала ему слишком много. В конце концов она его совсем не знает. По сути дела, Салли понятия не имела, можно ему доверять или нет.

– Знаете, меня интересует другое. С какой стати в доме Амабель к телефону подошла не она сама, а Марта?

– Хороший вопрос. Но, может статься, ответ на него совсем прост: вероятно, вышло так, что в тот момент, когда раздался звонок, Марта просто находилась рядом с телефоном. Не впадайте в панику, Салли.

Джеймс взял ее под руку, другой рукой подхватил ее рюкзак. Она прихрамывала, но не очень сильно. Похоже, растяжения нет, как она опасалась вначале. Джеймсу не хотелось тащить ее к доктору Спайверу: одному Богу известно, что старик мог предпринять. Может быть, он попытался бы сделать ей искусственное дыхание. В гостинице Тсльмы не светилось ни одно окно. У Квинлана был свой ключ от входной двери. Они поднялись в его башенные апартаменты, не разбудив ни Тельму, ни Марту. Джеймс знал, что сегодня прибыл еще только один постоялец – пожилая женщина. Она была мила и улыбчива и сообщила ему, что приехала навестить дочь. Дочь живет в новом районе, но ей всегда хотелось остановиться именно в комнате в башне. Слава Богу, сказала она, башен две, это означает, что женщина поселилась в противоположном конце дома.

Джеймс опустил жалюзи и только после этого включил настольную лампу на половинную мощность.

– Ну вот. Здесь очень мило, не находите? Телевизора у меня нет.

Салли не смотрела ни на него, ни на окно. Со скоростью выстрела она метнулась к двери. Она больше не чувствовала к нему ничего, даже отдаленно напоминающего влюбленность. Салли боялась. Она оказалась в комнате мужчины – мужчины, которого совершенно не знала, мужчины, который ей сочувствовал. Она так долго не встречала ни в ком сочувствия, что клюнула на него без раздумий, без вопросов. Джеймс Квинлан – совершенно не подходящий человек, Салли поняла это сразу же, как только они переступили порог комнаты, и это в тот же миг выбило ее из колеи.

– Что случилось, Салли? Что-то не так? Она вцепилась в ручку двери, пытаясь ее повернуть. Дверь не открывалась. До Салли дошло, что ключ все еще торчит в замке, и она почувствовала себя глупо. Джеймс не сделал ни единого движения, даже не протянул к ней руку. Он просто произнес своим спокойным, глубоким голосом: