Думаю, на ваш взгляд, это должно смахивать на преступление.

– Да, пожалуй. Но я все же полагаю, что местные жители просто чего-то боятся. Я буду здесь поблизости, Квинлан. Позаботьтесь о Салли. Есть в ней нечто такое, из-за чего появляется непреодолимое желание укрыть ее своим плащом и проследить, чтобы с ней ничего не случилось.

– Хм, может быть, в данный конкретный момент это и так, но, если вы попытаетесь это сделать, когда она в нормальном состоянии, боюсь, она это желание из вас вышибет?

– У меня тоже такое чувство – вероятно, через некоторое время она бы так и сделала, но только не сейчас. Нет, здесь что-то не так, но что именно, я подозреваю, вы не собираетесь мне рассказывать.

– Мы с вами еще поговорим, Дэвид. Желаю удачи с предстоящим вскрытием.

– Ах да, мне нужно позвонить жене. Боюсь, она уже успела забыть, когда я в последний раз приходил домой к обеду.

– Вы женаты?

– Первое, что вы увидели, Квинлан, это мое обручальное кольцо. Не умничайте. Я даже упоминал про одного из своих детей. У меня их трое, все девочки. Когда я вхожу в дом, две из них начинают карабкаться по моим ногам, а третья тащит за собой стул, чтобы взобраться мне на руки. Они соревнуются, кто первый обнимет меня за шею.

Дэвид одарил его кривой усмешкой, взмахнул на прощание рукой и вышел.

Никто не мог говорить ни о чем другом. Только о докторе Спайвере и о том, как двое чужаков нашли его лежащим в кресле-качалке, кровь капала с его пальцев, а полголовы было оторвано.

Доктор покончил жизнь самоубийством – на этом сошлись все, – но почему?

Рак, неизлечимая болезнь, заявила Тельма Неттро. У ее собственного деда тоже был рак, и он бы убил себя, если б не умер раньше. Он почти ослеп, доравил Ральф Китон. Все знали, что он доволен, потому что, когда им вернут тело, Ральф будет готовить его к погребению. Да, говорил Ральф, док не мог вынести мысли, что он уже больше не тот «врач милостью Божьей», что раньше.

Он страдал из-за того, что его отвергла какая-то женщина, высказался Пурн Дэвис. Всем было известно, что Амабель несколько лет назад дала ему самому от ворот поворот, и Пурн все еще сокрушался по этому поводу.

Он просто устал от жизни, предположила Хелен Китон, наполняя рожок тройного размера шоколадным мороженым с орехами пекан для Шерри Ворхиз. Немало старых людей начинают чувствовать усталость от жизни, и бедный док решил что-то предпринять, а не сидеть и ждать еще лет десять, когда наконец дьявол заберет его.

Возможно, говорил Ханкер Доусон, просто вероятно, док Спайвер имел какое-то отношение к смерти той бедной женщины. Тогда его самоубийство имело бы смысл, разве нет? Чувство вины могло довести такого прекрасного человека, как док, до того, что он выстрелил в себя.

В городе не было адвокатских .контор, но адвоката доктора шериф разыскал довольно скоро. У старика оказалось около двадцати двух тысяч долларов на счету в банке в Саут-Бенде. И доктор оставил эти деньги в пользу городского фонда, как он его называл, возглавляемого преподобным Хэлом Ворхизом. Шериф Маунтбэнк немало удивился, когда ему рассказали о городском фонде. Ни о чем подобном он никогда раньше не слышал. Интересно, КАКОЕ влияние оказывает этот фонд на мотивы поведения горожан? Конечно, он пока еще не знал точно, было ли именно так, что кто-то засунул в рот Снайперу пистолет тридцать восьмого калибра, спустил курок, а потом втиснул рукоятку в мертвую руку.

Тогда это преднамеренное убийство, вот что это такое. Или же доктор Спайвер сам засунул дуло пистолета себе в рот. Понсер позвонил Дэвиду в тот же вечер в восемь часов. Он закончил вскрытие и теперь, черт бы его подрал, начал темнить да увиливать. Дэвид немного поднажал, и Понсер в результате заявил, что это самоубийство. Нет, у доктора Спайвера не было никакой смертельной болезни, по крайней мере он ничего подобного не обнаружил.

Тем вечером Амабель сказала своей племяннице:

– Знаешь, я думаю, нам с тобой стоит поехать в Мексику и поваляться на пляже.

Салли улыбнулась. Она все еще не сняла с себя махрового халата Амабель, потому что просто никак не могла согреться. Джеймсу не хотелось ее покидать, но потом он, кажется, вспомнил что-то такое, из-за чего ему пришлось вернуться в гостиницу. Салли хотела спросить, в чем дело, но сдержала себя.

– Нет, Амабель, я не могу уехать в Мексику. У меня нет паспорта.

– Тогда остается Аляска. Поваляемся в сугробах. Я могла бы рисовать, а ты – чем бы ты могла заняться, Салли? Что ты делала до того, как убили твоего отца?

Салли стало еще холоднее. Она плотнее закуталась в халат и пододвинулась поближе к обогревателю.

– Я работала старшим помощником сенатора Бэйнбриджа.

– Разве он не ушел в отставку?

– Ушел, в прошлом году. После этого я ничем не занималась.

– Почему же?

В сознании ожили яркие, безумные, очень реальные картины, казалось, они кричали, перекрывая шум ветра.

Салли вцепилась в край кухонного стола.

– Все в порядке, детка, ты не обязана мне рассказывать. Это действительно не важно. Господи, ну и денек сегодня выдался! Мне будет не хватать доктора Спайвера. Кажется, он был здесь всегда. Да, всем будет его недоставать.

– Нет, Амабель, не всем.

– Значит, ты считаешь, что это не было самоубийство?

– Нет. – Салли глубоко вздохнула. – По-моему, в этом городе творится какое-то безумие.

– Как ты можешь говорить такое! Я прожила здесь почти тридцать лет. Я же не безумная. Никто из моих знакомых не сумасшедший. Все они простые, вполне практичные люди. Они дружелюбны и заботятся друг о друге, да и о самом городе. Кроме того, если считать, что ты права, то получается, что безумие началось только после вашего приезда. Как ты можешь это объяснить, Салли?

– Именно об этом говорил и шериф. Амабель, ты всерьез веришь, что эту Лауру Стратер – женщину, труп. которой нашли мы с Джеймсом, – в город привез какой-то незнакомец и где-то держал до тех пор, пока не убил?

– Что я думаю, Салли, так это что твои мозги заносит не туда, куда надо, и это отнюдь не на пользу твоему здоровью, особенно теперь, когда в твоей жизни и так все перевернуто с ног на голову. Просто не думай ОБ ЭТОМ. Скоро все опять вернется в норму. Обязательно должно вернуться.

Той же ночью, неспокойной, ветреной, но без дождя, что-то разбудило Салли ровно в три часа утра. Она полежала с минуту. Потом услышала тихое постукивание в оконное стекло. По крайней мере это не женский крик. «Просто ветка дерева стучит в окно», – подумала Салли. Она перевернулась на другой бок и натянула одеяло до самого носа. Просто ветка дерева.

Стук.

Она поднялась и выскользнула из кровати.

Стук.

Салли и не думала о том, что под окном нет достаточно высокого дерева, пока, откинув занавеску, не уперлась взглядом в отвратительно белое, ухмыляющееся лицо.

Амабель нашла ее на полу посреди комнаты. Окно было распахнуто, занавески развевались снаружи на ветру. Салли стояла на коленях, обхватив себя руками, и кричала, кричала... пока крик не иссяк в горле и изо рта уже не вылетало ни звука.

Квинлан принял решение немедленно:

– Я забираю ее с собой в гостиницу. Она останется со мной. Если случится что-то еще, я буду рядом и займусь этим.

Салли позвонила ему полчаса назад, задыхаясь, выдавливая из себя слова вперемежку со вздохами и умоляя, чтобы Джеймс пришел и заставил отца оставить ее в покое. Он слышал в отдалении голос Амабель. Она убеждала Салли, что та сейчас не в состоянии говорить по телефону с кем бы то ни было, а меньше всего с этим мужчиной, которого и не знает толком. Амабель говорила, что Салли просто взволнована, возбуждена, в окне, разумеется, никого не было, поэтому лучше положить трубку. «Это всего лишь фантазия, вспомни только, что ты перенесла».

Амабель продолжала говорить, не обращая внимания на Квинлана.

– Детка, просто задумайся. Ты спала и во сне, услышала, как ветер издает за окном странные звуки. Тебе снился сон, как и все предыдущие разы.