— Вы её любите, я это вижу. Даже за пару часов можно было понять: как Вы смотрите на неё, оберегаете, поддерживаете. Я Вас очень прошу, помогите ей до конца открыться этому миру. Станьте для неё той стеной, за которой можно спрятаться, потому что нам, женщинам, это необходимо, — феминистки с ней не согласились бы, но я киваю. — И Вы увидите, насколько невероятной может быть любовь моей дочери, — женщина выдыхает и поднимает на меня свой слегка растерянный взгляд. — Я очень хочу, чтобы моя девочка была счастлива.

И ничего здесь больше не нужно.

Виктория просто ещё раз прокрутила то, что и так было в моей голове.

Наизнанку вывернусь, но сделаю так, чтобы моя Вредина оказалась самой счастливой. И любимой.

— Советую поторопиться, а то Алекс уже начал строить башню из картофельного пюре. Совсем скоро ему в голову может прийти, что из кусочков мяса выйдет неплохой забор для этой крепости. Придётся нам смотреть на его творчество и жевать одну траву, — малышка обнимает меня со спины, её дыхание греет кожу сквозь футболку между лопаток.

Виктория понимающе улыбается и исчезает за дверным проёмом, а я выворачиваюсь из объятий малышки и заключаю её в кольцо своих рук, опустив подбородок на её макушку.

— Всё запомнил? Моя мама ерунды не скажет.

— Сейчас ты от меня отлипнешь и запишу по пунктам. Наиболее значимые подчеркну, — ногтями своими в ответ по моей спине ведет, слегка надавливает. Понабралась повадок у живности своей.

— Всё подчёркивай: и про особенного человека, и про стену…

— Ты подслушивала? — в глаза ей заглядываю.

Ни капли стыда.

Улыбается от уха до уха, глаза чуть прищурила. Осталось только язык мне показать и будут все признаки классического непослушания.

— Одной стороной. Не могла же я это пропустить. Потом несколько дней гадала бы. Или тебя пришлось бы мучить — я, знаешь, иногда почитываю про древние пытки, у меня базовые знания есть.

Я не буду акцентировать на её согласии со словами матери.

— Страшная женщина, — только меня смех выдаёт. Невозможно серьёзно воспринимать угрозы от той, которую одной рукой поднять сможешь.

— Страшная я буду после нескольких пересадок. С синяками под глазами, отёкшая и с отваливающейся спиной. Только не советую тебе завтра шутить об этом.

— Пустишь в ход свои знания?

— Вот ещё. Всего лишь натравлю на тебя своих питомцев. Мне будет слишком лень заморачиваться с иголками.

— Мне уже следует начать мочить штаны от страха?

— Не порти мамин ковёр. Будь приличным человеком — выйди во двор.

А я почему-то представляю себе взлохмаченную Вредину, привалившуюся к моему плечу, с огромным стаканом кофе в руках где-то в зале ожидания аэропорта и думаю, что это зрелище будет даже милее её вида по утрам, когда она краснеет за слюни на моей подушке.

Земля.

Родная моя, твёрдая. Пусть с выбоинами, на одной из которых я уже успела подвернуть немного ногу, но из-за всех этих часов перелётов я сейчас готова была согласиться абсолютно на всё.

Снятый асфальт? Не беда. Галька вместо ровных дорог? Моя ж ты золотая, я так по тебе скучала.

Я аккуратно устроила на чемодане клетки с явно шокированной живностью и медленно двигала его в сторону такси. Матвей возился с пластиковой ручкой, которую нам умудрились сломать во время сортировки багажа. Клетки целы — и на том спасибо.

— Давайте я помогу? — мужчина средних лет загрузил мою ношу в багажник, а я удобно устроилась на заднем сидении, просовывая пальцы сквозь металлические решётки, чтобы погладить напуганных животных.

Пусть опознают мой запах и поймут, что их не выбросили. Просто теперь состав на банках с их кормом будет написан другим языком.

В бабушкину квартиру я смогу заехать лишь в следующем месяце — по-человечески было бы гадко согнать жильцов в данный момент, предоставив им меньше недели на поиски нового варианта. Я сняла крохотную студию в моём же районе, о чём мне еще предстояло рассказать Матвею.

Вообще, он ни разу не поднял этот вопрос, хотя и интересовался судьбой моей скромной каморки. Мой мужчина знал, что я дала им отсрочку. Интересно даже, как он предполагал дальнейшее развитие событий.

— Он окончательно развалился. Почтим усопшего, — Матвей занял переднее сидение. Хотел сесть рядом со мной, но я лишь развела руками, когда он заглянул в салон. Занято.

— Это твой или мой?

— Твой, детка. Хиленький выбрала.

— Подожди, я вернусь и напишу им самую красочную жалобу, — конечно, я никуда не собиралась. Мне было слишком мягко и тепло в машине, где невероятно пахло клубничным ароматизатором.

— То есть, сломай они мой, ты бы не стала так заморачиваться? — хохотнул и обернулся ко мне, проследив за движением моей руки. Я как раз сунула пару пальцев в переноску и поглаживала пушистую мордочку, улыбаясь от щекотки усами.

Мужчина решил проделать тот же трюк, а я не стала разубеждать его в рациональности такого поведения. Маленький кровожадный монстр внутри меня уже потирал лапы и готовился смеяться.

Шипение. Укус. Ещё и лапой когтистой напоследок.

— Я тебя, стерва прожорливая, запру в кладовке без света с одной только водой. Будешь сидеть всю ночь и думать над своим отвратительным характером, — таким назидательным тоном, что я не выдержала и прыснула в кулак.

От Матвея это не укрылось.

— Предательница, — отвернулся, надулся весь, но в зеркало заднего вида всё равно поглядывает, взглядом мой стараясь поймать.

Карабкаюсь ближе к нему, руки перекидываю и обнимаю, совершенно не обращая внимания на водителя, который, наконец, разобрался со своим навигатором и выруливал со стоянки. Ерошу Матвею волосы, провожу ногтями по шее сзади, отмечая про себя мгновенную реакцию мужского тела на такие простые жесты.

Он аж напрягся весь, бедный.

Знаю ведь, как на него приём этот действует.

Продолжаю свои бесчинства, поглядывая на дорогу впереди, как вдруг телефон жужжит.

«Если кошку я запру, то тебя, моя сладкая Вредина, ждёт расплата куда серьёзнее».

Икаю от неожиданности.

«Неужели на балконе закроешь, Мой Господин?» — подыгрываю, прикусив нижнюю губу во время набора букв.

«Мне всё равно, где тебя трахать, девочка» — мгновенно жар пробивает от его ответа. На сидении ёрзаю, ещё раз глазами по экрану, себя лишь больше раздразнивая.

Щелчок ещё одного входящего сообщения.

«Один — один, малыш».

Язык этому наглецу самоуверенному показываю и возвращаюсь к своим питомцам, стараясь игнорировать приятные покалывания между бёдер.

— А куда мы едем? — решаю всё-таки уточнить. Таксист странно на меня косится, но молчит.

— Ко мне. Вещи забросим и в больницу. Вечером надо будет к моим заскочить. Мать вообще хотела в аэропорт ехать, но я пообещал быть к ужину.

— А…

— Если не хочешь — можешь дома остаться. Я как-нибудь объясню.

— Ты уже успел про меня рассказать?

— Да, — чётко и без запинки.

Я замолкаю. Не уверена, что мне хватит сегодня моральных сил на встречу с его матерью. Подозреваю, женщина была рада, когда такая непутевая я исчезла из жизни её единственного сына.

«Выше нос, Вредина. Я больше никому не дам тебя обидеть. И сам очень постараюсь».

Улыбаюсь, пальцем провожу по экрану, волну уютного тепла ощутив во всём теле.

Да, я активно голосую за равенство полов.

Мне очень хочется, чтобы женщины, которые большую часть своей жизни исполняли роль прислуги, смогли, наконец, выдохнуть и разделить обязанности домашние, не схлопотав при этом затрещину от самцов с пятнами майонезными на растянутой футболке.

Но сейчас я не могу перестать улыбаться. Никак не выходит губы в обычное положение вернуть, они сами лишь сильнее расползаются.

На дорогах не обходится без пробок. Я как-то постепенно сползаю на сидении и устраиваю голову на одной из переносок, подложив под щёку ладонь.